Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

• Название: Почему плакал Пушкин?
• Автор: Александр Лацис
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4438-0408-8

Лоббист во многом парадоксальных догадок в исследовании жизни и творчества А. С. Пушкина, Александр Лацис (1914–1999) принадлежит к клану неопушкинистов. Он впервые обнародовал гипотезу о родстве Пушкина и Троцкого, занимал антиершовскую позицию по поводу авторства знаменитой сказки «Конек-горбунок», а также внедрял версию о том, что дуэль поэта с Дантесом на самом деле была самоубийством.

В настоящей книге в увлекательной форме развернут поиск явного Пушкина, раскрываются «темные места» пушкинских текстов, выявляются новые факты и эпизоды из жизни поэта, затененные раньше, как и черты пушкинского характера.

---

В результате многолетних прилежных разысканий явился в свет четырехтомный труд А. П. Заблоцкого-Десятовского «Граф П. Д. Киселев и его время».

На последней странице четвертого тома воспроизведено заблаговременно написанное прощальное письмо:

«Почтеннейший и много мною любимый Андрей Парфенович!

Собираясь в долгий путь, мне желательно было вам припомнить о себе и просить о принятии картины… Да будет этот загробный подарок воспоминанием о сослуживце, умевшем вас ценить, а потому любить и уважать. Живите долго, а на досуге вспомните об отсутствующем П. Киселеве.

Париж, июня 18(30) дня 1865».

Далее в монографии следуют три слова: «Конецъ четвертаго тома». А на предыдущих страницах размещены документы по делу о безымянном денежном приношении.

Изложение «странного происшествия» Заблоцкий-Десятовский заключил весьма неопределенно:

«Вопрос о том, кто и с какою целию сделал это приношение….для нас остается не разрешенным».

Почему биограф не решился назвать имя похитителя хотя бы предположительно?

Не потому ли, что приходилось считаться с тогдашним уложением о наказаниях? Особенная часть русского уголовного права содержала статью, карающую за разглашение сведений, пусть даже и отвечающих истине, но неудобных, порочащих чье-либо имя.

Можно было писать правду, только правду. Но всю правду запрещала статья закона, посвященная оскорблению чести.

Эти юридические тонкости были в числе обстоятельств, обрекающих на умолчания и недомолвки, на недогадливость и на «умышленное непрочтение».

За гранями поколений

Одной из примет, одной из косвенных улик может оказаться год рождения. Как правило, за гранями соседних поколений соперничество заметно теряет остроту. Впрочем, есть, пожалуй, исключение: ежели соперник моложе – еще сильнее свербит обида и злость. Больно прыток, того и гляди обскачет, надо бы остановить, пока не поздно.

И впрямь, Киселев младше, Лонгинов старше. Разница между ними целых девять лет.

Думаете, многовато? Что ж, памятуя, что Киселев родился в 1788 году, посмотрим, нет ли кого поближе.

Имеется лицо 1786 года рождения, подходящее и по многим иным признакам. Неоднократно принимался я за эту версию. И всякий раз отступался, не вникая в дальнейшие подробности. Мешало обстоятельство, исключающее подобную возможность. Через полтора месяца после безымянного денежного приношения данное лицо было возведено Николаем в графское достоинство.

Принять во внимание очередного кандидата мешало кое-что еще.

Не видно, каким образом конверт с наградными деньгами мог попасть в его руки.

Нам с вами, да и Киселеву, этот деятель был известен как служивший по другому ведомству. Попечитель санкт-петербургского учебного округа, президент Академии наук, позднее, с 1834 по 1849 год, – министр народного просвещения.

Сергей Семенович Уваров, 1786 года рождения, письма и статьи писал на безупречном французском языке, стихи писал и по-немецки, русским литературным слогом владел менее уверенно.

Весьма желчно, пристрастно, отчасти сгустив краски, отзывался о нем историк С. М. Соловьев в своих записках:

«Уваров был человек бесспорно с блестящими дарованиями… но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. Представляя из себя знатного барина, Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического: напротив, это был лакей, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце лакеем…»

Как видите, заметное сходство с предполагаемым обликом Искомого!

Приведя придуманную Уваровым трехчленную формулу основных начал – православие, самодержавие, народность, – Соловьев язвительно пояснял:

«…Православие – будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски: самодержавие – будучи либералом; народность – не прочтя в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки».

Соловьев рассказывал о Строганове – не об Александре, о его брате Сергее, попечителе Московского университета, – что Строганов «знал Уварова как он есть, презирал его как подлеца, грязного человека и по характеру своему не скрывал этого презренья».

Чуть мягче по тону, но столь же жестко по существу отзывался об Уварове сенатор К. И. Лебедев:

«Ни высокое положение, ни богатая женитьба на графине Разумовской, ни блестящая репутация в обществе не избавили его от мелких страстей любостяжания и зависти, которые были причиною нелюбви к нему сверстников, совместников и всего высшего круга».

Его женитьба была из ряда вон выходящим происшествием. Узнав, что Уваров внезапно очутился в крайне стесненных материальных обстоятельствах, перезрелая девица первая предложила руку, сердце и доходы. Невеста была старше жениха на шесть, а если верить Вигелю, на двенадцать лет. Вдобавок к свадебным подаркам двадцатичетырехлетний Уваров вмиг получил от отца жены, в то время министра просвещения, должность попечителя санкт-петербургского учебного округа.

Кто и каким способом расстроил помолвку Пушкина с Анной Олениной? Не пугнул ли кто ее отца, А. Н. Оленина, президента Академии художеств и директора Публичной библиотеки? Мол, Пушкин не просто на дурном счету у правительства. Сейчас ведется очень серьезное следствие. Из-за кощунственной поэмы “ «Гавриилиада”.

Цитируем еще раз стихи Пушкина:

Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души…

В прозе, в одном из писем Вяземскому, А. И. Тургеневым сказано: «всех оподляющий Уваров».

В литературном обществе «Арзамас», да и в более поздние годы, отдельной кучкой держались три сановника – Блудов, Дашков, Уваров, – а также их прислужник Вигель. Позволительно предположить, что многие страницы известных «Записок» Вигеля написаны на основе черновиков его письменных реляций. В бытность на юге Вигель, по-видимому, писал нечто среднее между письмами и донесениями. Свои сообщения отсылал преимущественно Блудову, который угощал новостями Дашкова и Уварова. Вот каким образом Уваров мог еще в 1823 году прочесть примерно следующий пассаж:

«Киселев умел в Тульчине приобрести более власти, чем сам главнокомандующий Витгенштейн. Сие могущество пленило Ольгу, которая приехала погостить к сестре. Она недолго тут нагостила: Киселева застала ее в объятиях своего мужа, что наделало много шуму в Главной Квартире. Если сие скопление мерзостей дойдет до потомства, не знаю, поверит ли оно ему.

Ольга и в самой первой молодости казалась уже вооружена большой опытностию. Все было разочтено, и стрелы кокетства берегла она для поражения сильных».

Уваров был вполне способен рассказать Александру I: так, мол, и так, поведение Киселева вызывает нарекания; дабы малейшая тень не упала, государь, на ваши добрые дела, не лучше ли награждение отложить, и не останется повода для укоризны, что мы, дескать, поощряем греховное обольщение.

Предложение выглядит правдоподобно, но по-прежнему не видно, как в итоге подобного разговора конверт с деньгами мог очутиться в кармане президента Академии наук.

Казенные дрова

Спросить вроде бы не у кого, но на всякий случай заглянем в сочинения Александра Пушкина.

В журнале «Московский наблюдатель», вышедшем в конце декабря 1835 года, поэт напечатал сатирические стихи «На выздоровление Лукулла»:

… А между тем наследник твой,
Как ворон, к мертвечине падкой,
Бледнел и трясся над тобой,
Знобим стяжанья лихорадкой.
Уже скупой его сургуч
Пятнал замки твоей конторы;
И мнил загресть он злата горы
В пыли бумажных куч.
Он мнил: «Теперь уж у вельмож
Не стану нянъчитъ ребятишек:
Я сам вельможа буду тож;
В подвалах, благо, есть излишек.
Теперь мне честность – трын-трава!
Жену обсчитывать не буду,
И воровать уже забуду
Казенные дрова!»

Примерно 20 января 1836 года Пушкина вызвали к Бенкендорфу за получением «напрягая». (Тогдашняя форма позднейшего словечка «нагоняй».) Разговор был примерно таким.

– Вот Уваров жалуется…

– А почему именно он жалуется? – отвечал Пушкин. – Ничье имя не названо. Тут в подразумении может быть кто угодно. Скажите ему в ответ, что эти стихи про вас, Александр Христофорович!

– Ну, нет, я дров не крал! – рассмеялся Бенкендорф.

– Вот видите! Вы знаете, что это не про вас! Почему же Уваров знает, что это про него, да еще жалуется на клевету?

Разумеется, стихи действительно были памфлетом на Уварова. Несколькими месяцами ранее Пушкин занес в дневник: