Юрий Ищенко - Одинокий колдун

• Название: Одинокий колдун
• Автор: Юрий Ищенко
• Жанр: Ужасы и Мистика

Юрий Ищенко родился в Алма-Ате, в 1968 году, в семье ссыльных с польскими и украинскими корнями. По окончании средней школы два года отработал грузчиком и в горах с геологоразведывательной партией; также ловил кузнечиков для биологов в пустыне Арала и с бригадой шабашников строил дома и дачи. В 1986-м году поступил во ВГИК на сценарно-киноведческий факультет. Дипломная работа «Образ Врага в советском кино» была отмечена премией Комарова как лучшая. После института около года проработал сценаристом на киностудии «Казахфильм», участвовал в создании фильмов «Вампир» и «Стрейнджер». Как кинокритик и автор рассказов печатался в периодических изданиях Алма-Аты, Москвы, Санкт-Петербурга и Минска. С 1992 года живет в Петербурге и пишет прозу. В 1995-м в издательстве «Диамант» вышла первая книга — «огнестрельный триллер» «Черный альпинист». Книга была переиздана на Украине.

Роман «Одинокий колдун» был задуман в 1988 году, писался в 1995–1996 гг., и, наряду с прочим, является личным опытом автора в выживании на суровой местности вблизи Финского залива, данном в мистическом преломлении. Как говаривали в старину: «Лирическая канва любви и противостояния героя-колдуна и трех неистовых сестер-ведьм прочно и добротно прошита красными нитями (а также многоцветьем прочих нитей) жесткого, местами натуралистического и опасно откровенного узора на той самой канве». Вся эта вышивка сделала роман шокирующим триллером — путеводителем по миру духов и нечисти Санкт-Петербурга.

---

— Да так, всем понемногу, — Егор оглядел кухню, принюхался, словно заново оценил атмосферу.

— Тут дышать не опасно?

— Это здоровый дух, — сердито заявил хозяин. — Он, знаешь ли, тебе организм прочистит, не хуже соснового леса.

Петухов поверил, обрадовался, стал дышать горьким запахом кухни в полную грудь; ему очень хотелось стать здоровым. Но измученный мозг выдавал все новые порции страхов.

— Егорушка, — режиссер приник к нему и задрожал, — спаси меня! Они заставляли меня сказать, что сам сжег свой театр, свой лучший спектакль. Я его породил, сделал, рожал в муках! А когда я твердил, что вовсе не я, а кто-то другой, например ты, или твои враги, они смеялись надо мной... Они все время смеялись, такие мерзкие изверги, они хохотали...

— С чего ты взял, что я поджег? — удивился Егор.

— Ну не ты, какая разница? Я точно ни при чем. А сел я, не ты, не взбесившаяся Фелиция, не те девки, что за тобой гонялись и все крушили. Верно? Теперь Фелиция сгорела, девки и ты смылись, меня под жабры... Ты сходи и скажи, что я ни в чем не замешан.

— Фелиция сгорела, — повторил Егор, его серое усталое лицо словно окунулось в белила — отхлынула кровь.

— Да, да, и меня возили в морг, в наручниках, с охраной, чтобы опознать. Я не виноват, что спал с ней, я опознал, по родимому пятну на спине. А лицо как головешка, руки без всего, без пальцев, и я должен был смотреть. Ты тут живешь, запрятавшись, как крот в норе, да! Хорошо тебе? — Петухов понемногу разъярился, схватил Егора за грудки и встряхнул. — Тебе на меня плевать...

Откуда-то из квартиры, из невидимой комнаты сквозь короткий коридорчик донесся вопль. Кричала женщина, или другое существо с высоким пронзительным голосом. Егор вскочил с табурета, вырвал ворот свитера из скрюченных пальцев гостя и бросился на крик. Петухов заметался по кухне, не зная, что предпринять. Стал подозревать, что и квартира Егора — ловушка, им осталось его убить, и все свидетели пожара в театре будут уничтожены. Но быстро вернулся Егор, знаками показал, что все нормально. И для успокоения Петухова снял с верхней полки двухлитровую банку с зеленой жидкостью, в которой плавали разбухшие, с отростками и белыми нитями, корешки. Плеснул жидкости из банки в бокалы. Петухов уловил запах водки, оживился. Предложил выпить за упокой души Фелиции, оба отпили по глотку, — водка настоялась на чем-то едком и горьком, но Петухову она даже понравилась.

— Ты это... я не знал, что у тебя тоже что-то... не ладится, — между глотками бурчал Петя. — Ты поберегись, а я им совру, что совсем в другом месте тебя видел. Сказали, если не найду тебя, опять посадят. А вчера утром в камеру зашел надзиратель, сказал: Мужики, камера одиночная сдается, с видом на Неву, тысяча баксов в месяц! Представляешь, хохма? Тысяча в месяц, как в гранд-отеле... Пусть еще мучают, я теперь привыкший.

— Это те ведьмы пожар устроили. Сам вспомни, они по сцене носились, горящие светильники опрокидывали, — сказал ему Егор.

Петухов кивнул.

— Они не просто так, они очень древние ведьмы, в смысле, из рода старинного. Хотят меня со свету сжить, да только накося выкуси. Как они Фелицию к себе перетянули, не пойму.

— Тусовалась много, — пояснил режиссер.

— Да, наверно. Я сам-то хоть и колдун, да хреновый. Тупой как валенок. А сдыхать нельзя, и в тюрьму на твое место тоже нельзя, мне на свободе наготове нужно жить. Мне так сведущие люди сказали.

— Нравится мне твой прикол, — восхитился вдруг Петухов. — Колдун, ведьмы, атас! А какой спектакль был! Как я его смастерил. Как ты там сыграл..., — Петухов сам с трудом поднял банку и налил себе, расплескивая, настойки. — Я пью за Лира, за Макбета, которого люблю больше всех, за Макдуфа и Фальстафа, чтобы вся херня отхлынула от нас. И начнем опять делать искусство.

— Конечно, я за это, — согласился хозяин. — Но не верится мне, что когда-нибудь я снова стану актером. Это было нечестно, я не должен ворожить на сцене, для публики.

— Ну и дурак. Если есть дар, то сразу беги в искусство. А если ты колдун, — Петухов лихорадочно соображал, — если так, то преврати меня в птицу. А тюрьму в кучу мусора. А следователя ихнего, по фамилии Шацило, в жабу. Сделаешь?

— Не знаю, — Егору вдруг стало скучно пить и говорить с ним.

Отодвинул табурет от стола. Вытряхнул из пачки «беломорину» и закурил. Снял и протер очки с обмотанными дужками.

— Кто там кричит? — кивнул Петя в сторону комнаты. — Кого заловил? И зачем мучаешь? Если хочешь, давай вместе пытать, все скажет, сука...

Петухов уронил голову на стол с сухим треском. Шумно задышал, застонал, — сон объял измученного узника, выпившего свободы и крепких напитков.

Егор и сам опьянел, покачиваясь, глядел на спящего режиссера. Подвинул ближе табурет, просунул свои руки в подмышки пьяного режиссера, прижал того спиной к себе. Губами приник к затылку Пети, будто что-то высасывая из седой и грязной головы. Так они сидели час или больше. Затем колдун положил режиссера на грязный пол, достал из шкафа кулек с серым порошком, засыпал порошком Петухову одежду и лицо.

Режиссер не шевелился и не просыпался, как мертвый.

— Я помогу тебе, а ты поможешь мне, — устало сказал Егор неподвижному телу. — Иди, летай и смотри за городом, птица.

— Карр! — крикнул, не разжимая глаз, режиссер.

— Ну, лети же! — рявкнул Егор.

Петухов встал, вжав голову в плечи и обхватив себя ладонями за бедра; лицо его было безучастно, он озирался, ища выход из кухни, но дверь в коридор игнорировал. Егор метнулся к окну, с треском распахнул рамы — холодный воздух ночи ворвался в помещение; Петухов ловко запрыгнул на подоконник, с него выскочил в окно. Егор опасливо высунулся, чтобы удостовериться, удачно ли прыгнул гость с третьего этажа. Но лишь успел заметить, как Петухов скрывается в проходной арке.

Егору были не по душе эти опыты, да и к чему приведут, сам не знал. Но он не мог позволить Петухову привести к себе милицию или ведьм. И сам смыться не мог, потому что был не один.

2. Лечение

Все эти три месяца он укрывал у себя и лечил Малгожату. Выкрал ее из больницы, ночью, с помощью младшего брата Димки. На тележке вывезли в глухой коридор первого этажа, Димка вылез в окно и принял ее на руки, донес до забора, а там и выбрались втроем на улицу. Укутали девушку в груду одеял. Поймали такси и поехали на Васильевский остров.

До того, первую неделю после переливания крови, Малгожата пребывала в коме. Сперва врачи делали какие-то анализы и осмотры, пришли к выводу, что ей влили неподходящую кровь, да еще сама не годилась для переливания — кровеносная система с аллергенными патологиями. Решили, что обречена, и прекратили лечение, оставили лежать до естественного конца в реанимации. Поэтому Егор решил, что вправе сам спасать ее.

По Университетской набережной они несли Малгожату вдвоем. В сером ночном пейзаже резко выделялась белая Нева. Мешали идти сугробы свежего снега, скользили по льду ноги, — был сильный мороз. У девушки тоже были белые холодные щеки, Димка потрогал их и испугался.

— Она же мертвая! — крикнул он громко, испугался своего крика и оглянулся по сторонам.

— Жива, — упрямо ответил Егор. — Я спасу ее. Ты уходи отсюда, дальше я сам. На следующей неделе позвоню, встретимся. Иди.

Он не хотел тогда, чтобы и младший брат попал в его убежище.

Димка спешно ушел, оглядываясь на старшего брата с некоторым изумлением; он только начинал понимать, что Егор не только чудик и лопух, но и что-то совсем иное — грозное и непонятное.

А Егор донес тело до квартиры, уложил девушку на кровать в единственной комнате, раздел ее полностью. Постояв, разделся сам и лег сверху на ее худое и холодное тело. Он сам мерз, он боялся раздавить ее под собой, повредить что-нибудь, — но что-то подсказывало действовать именно так. Он добивался не секса и не приятных ощущений, а хотел согреть Малгожату. Долго вынужден был лежать, не спал, ждал и прислушивался, как тикают ходики на кухне. А когда устал, сам замерз и решил уже слезть с нее, тогда и заметил, что она слегка потеплела. Больше не напоминала гранитную плиту в январскую ночь. А время текло дальше, подступало к горлу отчаяние, снова стало казаться, что он ошибся, не догадался, ведь он неумеха и остолоп и негодяй. Но теперь уже Малгожата сама шевельнулась и открыла глаза, на пару секунд, глянула на него и застонала. После чего впала в беспамятство, погорячела, вспотела. Егор страшно обрадовался — все же не кома, а жизнь, пусть и совсем квелая.

Он укутал ее в одеяло, натер горчицей и спиртом, попробовал поить с ложечки сиропом и куриным бульоном. Она уже к утру научилась не фыркать, не давиться, а с зажмуренными глазами тянуться губами к ложечке, сглатывать жидкость, снова вытягивала губы дудочкой, словно грудной младенец у материнской груди. Егор побегал по магазинам, принес гранатовый сок, детские смеси и протертые фрукты в баночках. Радовался, думая, что Малгожата начала выздоравливать. Но, конечно же, все страшное и мучительное ждало их впереди.