Владимир Кузнецов - Темные (сборник)

• Название: Темные (сборник)
• Автор: Владимир Кузнецов
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-093315-0

«Самая страшная книга» рекомендует!

Добро пожаловать в царство тьмы. В этих краях под масками героев скрывают уродливые лица коварные злодеи, здесь обитают черные маги и кровожадные демоны, и любой, даже очень осторожный, шаг таит смертельную опасность.

Добро пожаловать в царство тьмы. Антология «Темные» – это собрание мрачных и жутких историй в жанрах dark fantasy, городского фэнтези, магреализма и хоррора, которые никого не оставят равнодушными.

Добро пожаловать в царство тьмы. Антология «Темные» – это произведения от авторов, получивших известность благодаря проекту «Самая страшная книга», и от составителя Парфенова М. С., создателя бестселлеров «13 маньяков» и «Хеллоуин».

Добро пожаловать в царство тьмы. Здесь тебя встретят как своего…

---

– Вперед, герои! – кричит генерал мертворожденным детям войны, и трупы отвечают ему надрывным ревом.

Живых героев не бывает. И это единственная правда, которую дарует битва.

Батареи экспериментальных митральез рявкают по правую руку де Ладмиро. Неповоротливые орудия бельгийского фабриканта Монтиньи покрывают чугунными плевками узкие секторы, извергают из многоствольных ртов огонь и дым.

– За императора!..

Свинцовый шарик простреливает генералу коленную чашечку, превращает ее в кашу из крови и костей. Маленькая пуля роняет сильного человека на колени, бросает лицом в пыль. Последнее, что видит удивленный, но не испуганный де Ладмиро, прежде чем потерять сознание, – несущегося в гущу сражения огромного пса, сотканного из порохового дыма Зверя…

***

Французские офицеры размахивают саблями, увлекают солдат своим напором, храбростью, примером, глупостью… Эполеты и ордена делают их легкой мишенью. Тирольские стрелки убивают командиров одного за другим.

Пуля ударяет в шею генерала Дье и сбрасывает его с лошади. Генерал хрипит кровью у подножия Кипарисового холма.

Полковник Дуэ убит. Его брат, генерал Дуэ, ранен.

Ядро дробит кисть бригадного генерала Оже. Ему суждено умереть на поле битвы, где его – храброго калеку – производят в дивизионные генералы.

Первый полк африканских стрелков теряет подполковника Лорана дез Онда. Двадцатидвухлетний сублейтенант де Салиньяк Фенелон погибает в австрийском каре.

– Кто любит свое знамя – за мной! – кричит полковник Мальвиль, размахивая полковым штандартом. У него кончились заряды, вокруг ревет страшный огонь неприятеля. Усталые и голодные солдаты бросаются за полковником в штыки. Мальвиль ловит ногой пулю, но, поддерживаемый в седле, продолжает командовать.

За честь штандарта бьется батальонный командир Эбер. И умирает – на земле, под ударами неразборчивых сапог, с криком: «Смелей, братцы!»

Батальон лейтенанта де Гизеля окружает превосходящий численностью враг. Раненый в ногу де Гизель прижимает к груди знамя линейного полка. Драгоценную ношу подхватывает сержант, и в этот момент ядро отрывает ему голову. К знамени тянется капитан, но вскрикивает, заливает полотнище кровью. Живые и мертвые офицеры падают на истерзанную реликвию, защищают ее своими телами…

***

Алжирские стрелки лишились полковников Лора и Эрмана. Склоны горы Фонтана, взятой длительным штурмом, покрыты телами. Потери ужасают. Как и ярость алжирцев. Африканские сердца требуют отмщения, еще большей крови и безумия. Руки мусульман жестоки, это руки мясников, они кроят кожу врагов, словно ткань, рубят мертвецов, точно набухшие красной влагой поленья, жаждут помимо смерти – чужого бесчестья.

Разноголосые проклятия поднимаются вверх – на всех языках, на языке боли, страха и ненависти. Война – вавилонский учитель. Двадцатилетние юноши становятся убийцами. Они унесут этот навык с собой – в посмертное ничто или судорожное завтра. Убийцы всех кровей. На любой вкус. Тысячи героев с кровью на руках, для которых скоро начнут копать общие ямы.

***

Земля исполосована свинцом и железом, воздух разорван огненными нитями и смертоносными вспышками. Между двумя истерзанными стихиями с трудом находится место благородству.

– Не стрелять! – кричит венгерский офицер, и солдат нехотя опускает ружье.

Сублейтенант линейного полка смотрит на приближающегося офицера – на приближающегося врага – с безразличием обессиленного человека. Он сидит, привалившись к дереву, его левая рука раздроблена ниже локтя, рукав куртки оторван, кровь льется из ран – маленьких красных ртов.

Венгр протягивает раненому французу руку, и тот отвечает слабым рукопожатием.

– Вы храбро сражались, – говорит офицер сублейтенанту и подзывает двух солдат. – Унесите его отсюда! В безопасное место!

Человечность, порой недоступную людям, проявляют лошади – храпят, пятятся, не желая наступать на стонущие тела, причащаться ужасной бойни. Другие мчатся, обезумевшие, с визгом, молотя копытами. Шест ракеты втыкается в смоляной круп, и конь дико ржет, поднимается на дыбы, выбрасывает улана из седла. Гусарский офицер истекает кровью под тяжестью убитой осколком лошади. Голова австрийского всадника бьется о камни, землю и трупы – ступня мертвеца застряла в стремени испуганного скакуна.

Брудастая борзая подползает к убитому хозяину, офицеру иностранного легиона. Из простреленного бока собаки толчками идет кровь – струится по клокастой псовине верблюжьего цвета. Тягучие слезы из пустой глазницы. Псица утыкается носом в серую щеку мертвеца и жалобно скулит.

Хвостатая любимица всего батальона умирает в единственном верном месте – рядом с человеком, рядом с другом, но прежде чем закрыть влажные глаза, поднимает острый щипец и из последних сил рычит на рослого зверя, подбирающегося к телу хозяина. И ужасное создание останавливается, закрывает дымящуюся пасть, страшно хрипит… и бросается прочь. От мертвого офицера. От вислоухой борзой.

Псина лижет холодную руку, подвывая, прижимается израненным телом к человеку, который привез ее из Алжира, был добр и ласков и который умер во имя чего-то, что ей не дано понять.

Но она рядом.

До конца.

Простое доказательство верности и преданности, достойное памяти и гербов.

***

Барабаны. Пушки. Трубы. Ружья.

Порох. Кровь. Испарина земли. Тяжесть зреющего дождя.

Звуки и запахи увлекают, одурманивают, тянут в черное сердце боя.

Изувеченных солдат терзает жажда. Она страшней раздавленных рук, раздробленных костей, застрявшего в кишках свинца.

Маркитантка в поношенной солдатской одежде склоняется над раненым зуавом. От женщины пахнет табаком, водкой и потом – от нее пахнет жизнью. Араб молит о глотке воды, и торговка выжимает смоченный в воде кусок корпии в бесформенный рот. Затем тянется к сумке и щедро запрокидывает над сухими, покрытыми землей губами плоскую бутыль вина. Женщина храбра, ее сердце переполнено сочувствием. Но слишком много голосов, перекошенных болью ртов, просящих рук…

Маркитантка закидывает руку раненого себе на плечо – она крупная, сильная женщина, – но тут что-то остро жалит в грудь, и мир меркнет на вздохе. Сумка с водкой, вином и хлебом падает на землю… тихо, бесшумно, далеко.

Небо наливается болезненной синевой, брякнет густыми тучами. Серая дымка превращает солнце в засохшую рану. А потом поднимается ветер, как будто голодным, обессиленным людям и животным не хватает только бьющих в лицо ветвей. Стихия ослепляет, разбрасывает людей в стороны. С треском ломаются стволы, страшный ветер заполняет воздух листьями, выстраивает стены из пыли. Опухоль облаков рвется, трещит и проливается холодным дождем. Яркие нити молний проскальзывают над ослабевшей резней, словно юркие, почти безразличные надзиратели. Ледяная картечь града осыпает поле битвы.

Барабаны. Пушки. Трубы. Ружья…

***

Хорваты стреляют в упор, поплавками выныривая из канав и укрытий. В Сан-Мартино «штаны в обтяжку», как называют хорватов французы, штурмуют старенькую часовню, на полу которой бредит раненый капитан Паллавичини. Удар цилиндрической пули превратил бедро офицера берсальеров в набитый костяными осколками мешок, порванный, сочащийся кровью. Рассудок капитана дал течь, как треснувший глиняный кувшин. Итальянские стрелки – те, кто рядом с командиром, на залитом кровью полу, потому что другие сдерживают атаку австрийцев, – пребывают во власти безумных слов капитана. Кровотечение не останавливается, Паллавичини пялится на пропитанный светом витраж, каким-то чудом уцелевший в хаосе сражений. Глаза забиты пылью и безумием, во взъерошенных усах засохла кровь. Когда он говорит, растрескавшиеся губы ломает судорога. Берсальер с пузырящейся от ожогов щекой пытается перетянуть бедро капитана ремнем.

– Жнец… жнец… – хрипит Паллавичини. – Я видел его… там… везде…

Свинцовая искра проносится рядом с головой обожженного стрелка, едва не отрывает тому ухо.

– Чудовище из дыма… многоликий зверь из земли и обломков костей… он оставляет после себя смерть… он и есть… – Капитан кашляет, опрокидывается на раненое бедро и сворачивается клубком. Солдаты не могут удержать его – они поражены слезами офицера, испуганы его помешательством. – Куски мяса, куски мяса… там, где промчался Сатана… это не наш бой… это его пир… у него голодные глаза… мертвые глаза дьявола… его глаза…

– Отходим! – кричит кто-то, и слов Паллавичини становится не разобрать. Грохот, стрельба, вопли. Как они слышали капитана до этого?

– Оставь его!

Берсальер с обожженной щекой медленно отпускает руку капитана, пытается встать, и в этот момент австрийская сабля срезает ему лицо. Вокруг мундиры хорватов, но он не видит их. Не видит ничего. Лишь слышит…

– Он голоден… он ненасытен…