Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

• Название: Дни и годы[Из книги воспоминаний]
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

…Бричка громыхнула в глубокий ухаб и раздумье, как легкий сон, покинуло меня. Смотрю по сторонам. Унылые поля!

Бесчисленные межи так же, как в дни моего детства, щетинятся горькой полынью, дикой коноплей да по-осеннему желтым пыреем. Вот пустое поле. Стерня высокая. Ясно, тут жали серпами. Единоличники, еще приверженные старине! Вон и шалаш такой же, как наш в давние времена. Рядом приземистый, придавленный дождями, омет соломы. Если поискать, то, вероятно, отыщется и нора для ночевки в морозную пору поздней страды…

В Марушку приехали к вечеру. Добротные дома, обнесенные дощатыми заплотами, беспорядочно раскинулись по берегам извилистой речки Чемровки, — кто где вздумал, там и захватил землю под усадьбу. На окраинах — приземистые, подслеповатые избушки бедноты.

В сельсовете мы застали уполномоченного райкома партии Сурикова. Он сообщил безрадостное:

— Советской власти здесь, можно сказать, нет: за два года сменилось пятнадцать председателей, — никто не может устоять. И, представьте себе, будто бы нет ни одного кулака. А они действуют через своих подручных. С хлебозаготовками все запутано: подавались ложные сводки. Секретарь сбежал. Важные бумаги искурили сельисполнители. Ох, — тяжело вздохнул, — без взыскания мне отсюда, однако, не выбраться. Помогайте печатным словом.

Вскоре крепким армейским шагом вошел коммунар Белкин. В армейской гимнастерке. Через плечи — ремни. Садясь к столу, положил перед собой объемистую записную книжку. В ней, как я узнал позднее, записи стрельбы первого орудия батареи трехдюймовок по условным целям да уроки английского языка. Тут же цифры о росте коммуны «Артиллерист» и сводки хлебозаготовок по селу. И у меня отлегло от сердца: есть на кого опереться. Белкин раскрыл тетрадь:

— От коммуны выдвигаем в председатели Чистякова. Он у меня на бронепоезде замковым был.

— Дело! — Суриков повеселел. — На коммунаров да бывших партизан будем опираться.

— А первым делом нужно выяснить, кто съедал председателей, — продолжал Белкин. — Мне рассказывали: есть один тип. Сын попа. Считался зажиточным, а нынче резко сократил посев — самораскулачивается. И где-то раздобыл партизанскую справку.

— Придет секретарь ячейки, обсудим план, — сказал Суриков. — Прижмем кого следует.

В клубе крутили картину. В перерыв между частями я напомнил зрителям, что завтра начнем выпускать ежедневную газету. В ней будем освещать сдачу хлеба.

— К утру — красный обоз! — объявил Суриков, стоявший рядом. — Подвод двести!

— Будем также писать о коллективизации, о сборе сельхозналога, о подписке на государственный заем, — продолжал я. — Селькоров и всех активистов просим приносить заметки.

Поздно вечером в читальне собрали бедноту, в совете — сельисполнителей от всех районов. Вопрос один — о красном обозе. Утром всем обозникам съехаться на базарной площади. Тут же решили вызвать на соревнование соседние села. Часть тиража газеты будем отправлять туда с нарочными.

А наборщик, успевший расположиться в соседней комнате, зажег над реалом десятилинейную, самую яркую, какую только удалось отыскать, лампу, и ждал рукописей. У него и заглавие уже готово: «За колхоз!». В рамке набрано: «Ежедневная газета бригады «Звезда Алтая» в коммуне «Артиллерист» и в селе Марушка».

Но на рассвете в окна застучали крупные капли косого дождя, а потом повалились хлопья мокрого снега. На улице ноги проваливались по колено в липкую грязь. Промокшие до нитки сельисполнители, вбегая в сельсовет, материли непогоду: никто не едет с хлебом! Да, по правде говоря, и немыслимое дело, — мокрый хлеб не примут. И только в час дня из коммуны ушел в город обоз из тридцати семи подвод. Мешки с хлебом коммунары накрыли брезентовыми полотнищами, подаренными шефами. Кумачовый флаг на первой бричке висел мокрой тряпицей. В заметке, принесенной Белкиным, я прочитал: «Организацией красного обоза коммунары ударили по кулацкой агитации. Единоличники должны последовать примеру».

… Достаю из папки ветхий газетный лист, пожелтевший от времени. В рамке набрано: «17 дней осталось до 7 ноября — срока окончания хлебозаготовок». И во всю страницу крупным шрифтом: «Все силы на хлебозаготовительный фронт!» Чуточку помельче вторая строка: «Всех лошадей нагрузить и отправить в город!». И тут же имена середняков, которые «разбили кулацкую агитацию о непогоде и повезли зерно».

Пленум сельсовета объявил себя мобилизованным до конца хлебозаготовок. Бывшие партизаны обязались отправить красный обоз из 300 подвод. Делегация марушкинцев подписала договор с соседним селом Ложкино, а там в свою очередь вызвали на соревнование село Воеводино. Мы через газету приветствовали село Бехтемир, выполнившее свою первую заповедь по хлебу. Нерадивых, откладывавших из-за непогоды поездку с хлебом, мы заносили «кандидатами» на черную доску. Славили передовиков, записанных на красную доску, сообщали, что им кооперация продает дефицитные товары.

Через газету марушенцы стали вызывать на соревнование сосед соседа. И не только мужики. Так вдова Евдокия Чиркова сдала «хлебные излишки в количестве двадцати двух пудов» и вызвала соседку на «стопроцентное выполнение». Вскоре отправился женский красный обоз из двадцати пяти подвод.

В памяти опять встает минувшее. Нелегко дался вдовам хлеб. Они жали его так же, как мы в дни моей молодости, серпами, молотили молотилами и веяли на ветру. Была в полном смысле слова страда деревенская, равной которой невозможно сыскать. И вот они, помогая одна другой, взваливают на телеги пятипудовые кули, словно литые из свинца, а потом, чтобы лошадям было полегче, шагают рядом по вязкой грязи. У них зябнут руки от мокрых вожжей, и они клянут непогоду: хоть бы поднялся ветер да развеял эти косматые тучи.

Где же облегчение страдного крестьянского труда? Только в колхозах. «Там, — писали мы в своей газете, — тяжкая работа будет переложена на железные плечи машин» и подзадорили читателей новостью: «Коммуна «Артиллерист» получает два трактора». В селе объявили «неделю коллективизации», и мы стали сообщать о создании новых колхозов, не товарищей по совместной обработке земли, как было еще совсем недавно, а сельскохозяйственных артелей.

На водяной мельнице я подслушал разговор мужиков. В ожидании очереди Прокопий Митин, сидя на мешке с зерном, сетовал на урожай:

— Сеял я пошеничку раньше комунии, а летом глянул — у них хлеб густой, а у меня перепелке негде спрятаться. Отчего так? Коммунский бог добрее, што ли?

А коммунар Карнаухов объяснил ему:

— Ты семена рукой разбрасывал, а мы их сеялкой заглубляли. Ты поторопился — сорнякам волю дал, а мы их изничтожили. Вот и весь секрет.

Знатоки в сельсовете подсчитали: в коммуне уродилось по 92 пуда на едока, а у единоличников в среднем — по сорок два.

Деревенскую жизнь мы старались освещать всесторонне. Однажды на подверстку дали заметку:

«Облигацией по кулаку.

Мы, ученики 3 группы школы № 1, подписываемся на заем «Пятилетка в четыре года»: Петя Кочкин и Маруся Рыбакова — по пять рублей, Коля Калиниченко — два рубля. И вызываем граждан села Марушки, которые еще не успели подписаться».

У нас была занята буквально каждая минута. В течение дня нужно было побеседовать с несколькими десятками местных жителей, написать статьи, отредактировать и четко переписать для набора отклики на призывы газеты, вызовы на социалистическое соревнование, обязательства и рапорты о красных обозах. Словом, обеспечить наборщика рукописями на две полосы формата нынешних районных газет. Поздно вечером я вычитывал корректуру и подписывал в печать. А утром нужно было проследить за рассылкой всех семисот экземпляров по селу и за отправкой с нарочными в соседние деревни. И так каждый день. С самого раннего утра до поздней ночи. Диву даюсь, как мы успевали все это делать. Но мы были молоды — не упускали и ночных часов. У меня как-то находилось время и для записи впечатлений «про запас». Несколько раз я побывал на вечерках девушек и парней, собиравшихся в избах бобылок, запоминал частушки. Их нередко складывали тут же азартные запевалы. Слушал я частушки и на улицах, распеваемые под гармошку. Иногда в них вплетались фамилии местных активистов:

Сидит Белкин на престоле,
Плетет лапти косяком,
Штоб Марушанска коммуна
Не ходила босиком.

Кулак пользовался частушкой в своих целях:

Я надену ремешок,
Затяну потуже.
Кулакам худая жизнь,
Коммунарам — хуже.

Известно, клин вышибают клином, и кулацкую частушку необходимо выбивать своей, призывной, боевой, ударной. И я решил: вернусь в город — напишу в «Звезду Алтая» обращение к начинающим поэтам из литкружков: «Бейте по кулаку частушкой!»