Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

• Название: Дни и годы[Из книги воспоминаний]
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Вместе с ними приехали молодые туристы, в чьих сердцах разгорались искры альпинизма: Юрий Константинович Третьяков, Валерий Васильевич Говор, Николай Николаевич Роцкий, Любовь Леонидовна Ильвес. Она, деятельная и беспокойная, уже побывала в районе Белухи и привезла мне в подарок эдельвейс, мало чем уступающий тем, который удается входитьна вершинах Альп.

С немеркнущим чувством вспоминались нам, бывалым, яркие эпизоды давнего восхождения. А молодые гости привезли с собой размноженный фотоплакат о нашей альпиниаде и рассказали, что в честь ее пятидесятилетия организуется звездный поход: альпинистские группы из двенадцати городов Сибири и Казахстана пойдут на штурм Белухи с разных склонов и после победы все встретится у ледника Геблера.

Валерий Говор, перелистав нашу «Издревинскую летопись» и обратив внимание на запись Сергея Михалкова, понятно, стихотворную, на новой странице написал красной шариковой ручкой:

Мы не пишем стихов,
Как Сергей Михалков,
Но всегда и везде
Утверждать не устанем,
Что в лесу, в Издревой
Есть для нас всех родной
Дом, где сердце свое мы оставим.
Пусть Белуха грозна,
Не смутит нас она,
И мы смело заявим вам, братцы:
Пусть мелькают года
Наша память всегда
Молодыми поможет остаться!

А в начале августа пришла из Барнаула телеграмма: «Дорогой Афанасий Лазаревич, наша группа в девять человек выходит на маршрут. Идем к Белухе. Подойти планируем двенадцатого.

Люба».

Им, молодым альпинистам, будет гораздо сложнее: им не дадут лошадей. Им предстоит через Катунский хребет пройти пешком, переправляться в брод через бурные и холодные горные реки. Для них никто не погонит быков, чтобы в пути оказалось достаточно говядины. Им придется довольствоваться консервами да сухарями. И все альпинистское снаряжение придется нести в тяжеленных рюкзаках. Им будет тяжелее, но энтузиазма у них не меньше. Одно облегчение — пойдут по следам первопроходцев.

Через две недели, когда миновала непогода, навалившаяся на Сибирь, пришла вторая телеграмма:

«Афанасий Лазаревич! Маршрут пройден. Белуха взята. На шестнадцатое августа поднялись сто пять человек. До встречи. Люба».

Горы могут не только подружить, но и породнить. Люба, найдя в походе счастье, вернулась Щербининой. Рядом со своим Сашей.

* * *

Добрые подарки — вехи на пути жизни.

Бережно достаю из шкафа приятную сердцу роскошно изданную в 1935 году в издательстве «Academia» книгу М.Е. Салтыкова-Щедрина.

«История одного города». Она в плотной коробке, у нее альбомный формат, массивный темно-красный переплет с тиснением, мелованая бумага, талантливые автолитографии А.Н. Самохвалова. Такую мог купить только человек, бесконечно влюбленный в книги. Меня она волнует, будоражит память. Лучшего подарка не отыщешь!

В книге особая закладка — узенький листок плотной бумаги, а на нем приклеен аккуратно вырезанный профиль Зины с какой-то фотографии. Прямой, четко обрисованный нос, волнистые волосы, собранные на затылке в узел. А ниже строчки, по-учительски каллиграфические: «Пусть эта книга напоминает тебе о тех моих счастливых минутах, в которые я тебе дарила мои скромные подарки. Зинаида. 5 ноября 1935 года». В канун моего дня рождения. Она никогда, даже в самые трудные времена не забывала об этом дне. И моя рука уже норовила написать: «Лучший из ее подарков». Да нет, много их, для меня самых ценных. И все они не случайные, заранее отысканные где-то и, главное, связанные с моими интересами, даже замыслами в работе.

Вот маленький, настольный, отлитый из нержавеющей стали бюст Льва Толстого. Вот застекленный фотопортрет Мичурина. Этот подарок напомнил о тех годах, когда я писал роман «Сад». А вот по соседству с цветной фотографией теплохода «Победа», на котором мы с Зиной плыли вокруг Европы, висит самый, самый… Да, самый примечательный подарок — скульптурный, оттиснутый в металле портрет Владимира Ильича. Жаль, что на лицевой стороне нет фамилии скульптора. Снимаю со стены, смотрю на обороте: там только три буквы — ГИЗ. Вероятно выполнен по заказу Государственного издательства для книголюбов.

Когда он был подарен? Вероятно в середине тридцатых годов. Заметив, что я исподволь собираю вырезки для статьи «В.И. Ленин в творчестве народов Сибири», Зина как бы подбадривала: «Да, да, о нем-то и надо писать». А что писать, кроме задуманной статьи? Что подскажет сердце, что будет по силам. Конечно, в те годы я даже и не смел думать о романе, посвященном его жизни и великим делам. Да и она не предполагала, что со временем будет перепечатывать для меня многое из комплекта «Искры», из газет и журналов, выходивших на рубеже века, из архивных документов о народной жизни, о самом Владимире Ильиче, о его друзьях и недругах, о рабочих кружках и становлении партии нового типа. Все это придет позднее. Но в ее сознании, несмотря на драматические потрясения тех лет, наступали решающие перемены. Мы жили с думами о Ленине.

Однажды директор второй железнодорожной школы, где Зина вела начальные классы, Алексей Петрович Супонин попросил ее после уроков остаться для разговора наедине. Закрыв кабинет поплотнее и испытующе глядя в ее глаза, он спросил не думает ли она о партии? Не пора ли ей…

— Ой, что вы! — вырвалось у нее, и кровь горячей волной прихлынула к лицу. — Много раз… Но меня ведь…

— Думаете могут не принять? А отчего такое опасение? Подвигайтесь-ка поближе к столу, потолкуем по душам.

— А может… Лучше завтра…

— Можно и завтра. Только я не вижу повода вам-то волноваться. Мы же вас знаем. И в райкоме меня спрашивали: почему в ячейке мала женская прослойка?

— Ну, если только для прослойки… Тогда я сразу…

— Да нет, нет. В райкоме, — подчеркнул директор, — читали ваши статьи в газете да, и вообще… Лучше уж сегодня. А то вы не уснете до утра. А в школу нужно с ясной головой…

Алексея Петровича Супонина по тем драматически-сложным годам считали смелым человеком. В школе у нескольких учительниц были арестованы мужья. Чуть ли не половина коллектива — «жены врагов народа», будто он, Супонин, специально подобрал и «пригрел» таких.

— Не подбирал, конечно, — ответил проверявшему кадры с особой придирчивостью. — А увольнять их не буду. Ни одной.

— Ну, ну… — проверяльщик ужесточил голос. — Смотри. И думай. Ведь — жены. Могли участвовать. Не зря же таких из квартир выселяют, город очищают. Как бы тебе дело не повернулось боком…

— А какое «дело»? Надо думать, говорите? А я тысячу раз подумал. Ежели по-человечески, то дело одно — у всех у них ребятишки. Сегодня матерей уволю — завтра детишек кормить нечем. С голоду перемрут.

— Вон куда заворачиваешь! Клевету плетешь. Никто у нас с голоду еще не умер.

— Если так… — у Супонина перехватило горло. — Увольняйте меня. Лучше в лесорубы пойду, а пострадавших баб не уволю.

— Какой ты сердобольный!

— Какой уж есть…

И вот в такой-то обстановке — заявление Зинаиды Коптеловой о вступлении в партию? Первую рекомендацию ей дал сам Супонин. Вторую она получила у соседки по квартире, жены писателя Николая Кудрявцева, которая сама была учительницей, только в другой школе. А к кому третьему обращаться? Мы вместе пошли к Никандру Алексееву. Уж он-то знает нас обоих. Еще в Бийске бывал у нас в семье. И здесь, в Новосибирске, много раз пил у нас чаек. Случалось говорить о многом, в особенности вдвоем с ним у охотничьих костров.

Он жил на Бийской улице, в глубине двора, в маленьком деревянном домике, принадлежавшем охотничьи кооперации. Перед его крылечком был прилежно обработанный огородик. На кустах помидоров, зрели крупные рубиновые плоды, выращенные из семян, которые он взял у нас в Бийске. Мы вошли в малюсенькую кухоньку. Нас встретили по-дружески. Никандр, догадываясь о цели нашего визита, провел гостью в кабинетик и поплотнее закрыл дверь. Дать кому-либо рекомендацию в партию в те драматические годы было делом особенно ответственным и даже рискованным. Вот и нужно было расспросить Зину о многом. Вступление в партию в те годы являлось ответом на урон, который она несла при многочисленных арестах «изменников и предателей», как считали многие. И Зина, и я безгранично верили Сталину, восхищались его жизнью, его краткими речами, весомыми словами, которые он, словно каменщик, укладывал в строго очерченное здание. Позднее поэт точно выразит наши думы: «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе». Мы верили потому, что в своем увлечении строительством новой жизни забыли его слова, сказанные 17 июля 1930 года на ХУ1 съезде ВКП(б):

«Некоторые товарищи думают, — говорил он, — что главное в наступлении социализма составляют репрессии, а если репрессии не нарастают то нет и наступления. Верно ли это? Это, конечно, не верно.