Яков Полонский - Стихотворения Поэмы Проза

• Название: Стихотворения Поэмы Проза
• Автор: Яков Полонский
• Издательство: Правда
• Жанр: Поэзия
• Год: 1986

Яков Петрович Полонский (1819–1898) — замечательный лирик, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал "чистым элементом поэзии". В его творчестве отразилась история всей русской классической поэзии XIX века: Полонский — младший современник Жуковского и старший современник Блока.

Яков Петрович Полонский — как бы живая история русской поэзии XIX века. Его творчество захватило своими краями всю классическую русскую поэзию: первые стихотворные опыты гимназиста Полонского заслужили одобрение Жуковского, и вместе с тем имя Полонского еще было живым поэтическим именем, когда начал писать Блок, для которого поэзия Полонского была «одним из основных литературных влияний». Среди поэтов конца века, с их духовным и стилевым разладом, Полонский занимает особое место — в его лирике воплотилось то лучшее, что дал поэзии XIX век: неразложимая цельность и глубина содержания, свобода и естественность выражения, благородство и прямодушие, твердая ясность идеала.

Хотя Полонский писал и поэмы, и рассказы, и воспоминания (особенно замечательны — о Тургеневе, с их подкупающим сочетанием простодушия и проницательности), все же он, конечно, прежде всего — лирический поэт, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал «чистым элементом поэзии». Пожалуй, ни о ком другом этого нельзя сказать с такой определенностью, как о Полонском: никакая другая жизненная роль «не подходила» ему, кроме роли поэта.

В каком-то смысле Полонский был центром, точкой пересечения множества литературных, общественных, личных отношений своего времени. Место это принадлежит ему не по размаху и мощи поэтического гения, не по резкости и оригинальности общественной позиции, но по особой, одному Полонскому в такой мере свойственной поэтической отзывчивости, живого и как бы неизбежного отклика на все совершающееся вокруг него. Органическое, «стихийно певческое» начало в сочетании с постоянной готовностью души к отклику и создают в первую очередь своеобразие поэтической личности Полонского.

---

Ему была одна дорога:

В дом богадельни иль острога.

Но между Рудиным и ним,

_Как поглядим да посравним_,

Была значительная разность.

Характеров разнообразность

Разнообразит вечный тип.

Идея, будь одна и та же,

В одном засядет как полип,

Другого выровняет глаже,

Или заставит с бородой

Ходить без галстука. — Иной,

Приняв ее в свои владенья,

Идет на гибель, как герой,

Иной напротив на покой

Отправится в уединенье

И сложит руки. — Мой Камков

Был с нею чем-то вроде Пери,

Блуждающей у райской двери,

Внимающей из облаков

Далекого блаженства звукам

И в то же время адским мукам,

Огню и скрежету зубов.

Он был далеко не ребенок;

Все понимал: и жизнь и век,

Зло и добро — был добр и тонок;

Но — был невзрослый человек.

Как часто, сам сознавшись в этом,

Искал он дела — и грустил;

Хотел ученым быть, поэтом,

Рвался и выбился из сил.

Он беден был, но не нуждался,

Хотел любить — и не влюблялся,

Как будто жар его любви

Был в голове, а не в крови.

Он по летам своим был сверстник

Белинскому. — Станкевич был

Его любимец и наперсник.

К нему он часто заходил

То сумрачный, то окрыленный

Надеждами, и говорил -

И говорил, как озаренный.

А то как над собой трунил -

Или приятелю твердил:

"_Как знал ты жизнь — как мало жил_" {*}.

{* Стих Веневитинова. (Прим. авт.)}

Какую роль играл он в свете,

И как он в высший свет попал,

Когда не ездил он в карете

И модных галстуков не знал?

Туда, сказать вам откровенно,

Попал он необыкновенно,

И вовсе роли не играл, -

Самарин там его встречал. -

Он появлялся бледный, скромный,

Всегда с улыбкою заемной,

Всегда один, — всегда вдали

От пышных дам, хоть эти дамы

И были как нельзя милей,

Вообразив, что на мужей

Он сочиняет эпиграммы.

—-

Но не пора ли кончить мне

Беседовать наедине

С моей музой простодушной,

Чтоб за моим героем вслед

На время окунуться в свет,

Холодный свет, но не бездушный, -

Свет не бездушный, но с душой

Опутанной, немой, слепой,

Коварным идолам послушной, -

Свет, не ходящий без ходуль,

Но обладающий крылами

Могучими. — Друзья! найду ль

Я крылья там, — иль вместе с вами

Пройдусь в толпе, гордясь цепями?

Читатель! Если ты желал

В начале моего творенья

Найти ошибку, упущенье

Иль вялый стих, — и не зевал

Над этой первою главою, -

Ты ничего не потерял:

Я угощу тебя второю.

Но если ты не дотянул

До половины и — заснул,

Спи, милый мой! — Господь с тобою! -

c ГЛАВА 2

В Москве жил-был один барон.

Как все бароны, верно он

Был человеком не без веса:

Он был богат, играл в бостон,

Поутру делал моцион,

И — был дурак. Но баронесса…

Была особая статья!

О! будь я дама, — верно б я

Ей подражал, иль, уж поверьте.

Возненавидел бы до смерти.

(Пишу по слухам мой рассказ.)

Я к сожаленью только раз

И видел, как она в концерте

С тетрадкой нот сидела, и -

Ресницы длинные свои

Склоня к коленям, как маэстро,

Карандашом, под гром оркестра,

Чертила что-то.

Гордый Лист,

Известный вам фортепьянист,

Когда из Венгрии опальной

(Артистов модный идеал)

Он прилетел и взволновал

Наш север славой музыкальной, -

Ее недаром посетил:

Был пьян и гениально мил.

Недаром Щепкин знаменитый,

Поборник Гоголя маститый,

Ее гостям "Разъезд" читал,

Смешил, смеялся и рыдал.

Недаром зеленью, цветами

В мороз крещенский убрала

Она свой угол, и была

Всегда особенно мила

С московскими профессорами.

Стихи читала, как поэт,

Хоть и без лишних декламаций,

И на защиту диссертаций

Езжала в университет.

Недаром в обществе старались

Ей потихоньку подражать:

Хвалили, громко заступались,

Или за нравственность боялись,

И торопились клеветать.

Но ложь была такого рода, -

Такая радужная ложь,

Что ей завидовала мода

И восхищалась молодежь.

Барон был муж довольно вялый,

Не делал ни добра, ни зла;

Жена, конечно, не могла

При нем быть женщиной отсталой;

У ней был сын — неглупый малый,

Но недогадливый — в отца.

Когда он в зеркало гляделся,

Чертами своего лица

Он любовался и вертелся,

И этого-то молодца

Учил Камков. Воображаю,

Как он внушал, как прививал

Он философию к лентяю.

Однажды, право я не знаю -

Кто баронессе подсказал,

Что это — золото-учитель,

Что он магистр и сочинитель,

Что он, как древний Ювенал,

Не только знает по-латыне,

Но, что довольно редко ныне,

Прочел Гомера до конца,

И так же изучил глубоко

Язык богов и дух слепца,

Как баронесса Поль де Кока.

Такая новость не могла

Не изумить ее сначала;

Но баронесса отвечала

Спокойно, то есть солгала,

Не покраснев: — я это знала,

Для сына я его брала.

Потом как будто испугалась,

Пошла и села в уголок,

Когда Камков давал урок.

Через неделю оказалось,

Что он, хотя и латинист,

Но вовсе не семинарист,

И так же знает по-французски

И по-немецки, как по-русски.

Как говорит он! Боже мой.

Как мил!

Упала с глаз завеса: -

Он человек передовой, -

Вообразила баронесса.

Ему восторженно внимать,

Ему безмолвно поклоняться,

За ним карету посылать,

Задерживать и в свет толкать,

И за Камкова распинаться

Она повсюду, где была,

За первый долг себе сочла.

Не будь Гамлетом мой ученый,

Он натолкнулся бы на грех.

Решись он смело быть вороной

В павлиньих перьях, — и успех

Его завидный ждал бы в свете;

Но, — бедный, на чужом паркете

Он спотыкаться не желал,

Себя ценил и наблюдал.

Любил он юность, свежесть, стройность,

Наряды, штофы, зеркала,

Картины, мрамор, даже зла

Наружную благопристойность.

Не приглядевшись ни к чему,

Он все любил, — но не по страсти

К кумирам, и не потому,

Чтоб верил, — нет, Камков отчасти

По складу сердца был артист,

А по уму идеалист.

И не людей он ненавидел,

Нет! в них таинственной судьбы

Он временную жертву видел,

Непризванную для борьбы.

Конечно, к диким отношеньям,

От поколенья к поколеньям

Переходящим как завет,

Он чувствовал антипатию;

Но… как дитя, любил Россию,

И верил в то, чего в ней нет.

Всегда с протянутой рукою

Барон Камкова принимал;

Перед ученою женою

Он как-то смутно сознавал

Свое ничтожество; являлся

На полчаса, финтил, играл

С собачкою, — и пропадал.

Жене во всем он доверялся,

И о Камкове отзывался,

Что это _перл_. Что ж? может быть,

Он знал (недаром же учился),

Как неприлично походить

На петуха, который рылся

В навозе — и нашед зерно

Жемчужное: "К чему оно?" -

Воскликнул и распетушился.

А между тем мой старый друг,

В навозе рывшийся петух,

Как человек обыкновенный,

Был и понятней и сносней

(Хоть может быть и не умней)

Иной, глубоко современной

Нам критики: он не желал

Чудесного соединенья

Душеспасительных начал

С жемчужинами вдохновенья.

Нашед жемчужное зерно,

Он не желал, чтобы оно,

Не переставши быть жемчужным,

Могло быть для закуски нужным.

Он просто-напросто не знал

Ему цены, и браковал.

Конечно, столь же откровенных,

Фортуною благословенных,

Я знаю много петухов.

Они кричат нам: "Для голодных

Не нужно украшений модных,

Не нужно ваших жемчугов -

Изящной прозы и стихов.

Мы для гражданства не видали

От музы никаких заслуг:

Стихи бесплодны, как жемчуг.

Прочь, — это роскошь!" Но, — едва ли

У этих бедных петухов,

Опровергающих искусство,

Изящное простыло чувство

Для _настоящих жемчугов_?

Итак, мой бедный друг Камков

Бароном не был забракован:

Он скоро был рекомендован

Всем знаменитостям, — иным

Он нравился умом своим

Оригинальным и живым,

Другими сам был очарован.

В те дни Тургенев молодой

Еще на пажитях чужой

Науки думал сеять розы;

Глядел на женщин, как герой:

Писал стихи, не зная прозы,