Яков Полонский - Стихотворения Поэмы Проза

• Название: Стихотворения Поэмы Проза
• Автор: Яков Полонский
• Издательство: Правда
• Жанр: Поэзия
• Год: 1986

Яков Петрович Полонский (1819–1898) — замечательный лирик, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал "чистым элементом поэзии". В его творчестве отразилась история всей русской классической поэзии XIX века: Полонский — младший современник Жуковского и старший современник Блока.

Яков Петрович Полонский — как бы живая история русской поэзии XIX века. Его творчество захватило своими краями всю классическую русскую поэзию: первые стихотворные опыты гимназиста Полонского заслужили одобрение Жуковского, и вместе с тем имя Полонского еще было живым поэтическим именем, когда начал писать Блок, для которого поэзия Полонского была «одним из основных литературных влияний». Среди поэтов конца века, с их духовным и стилевым разладом, Полонский занимает особое место — в его лирике воплотилось то лучшее, что дал поэзии XIX век: неразложимая цельность и глубина содержания, свобода и естественность выражения, благородство и прямодушие, твердая ясность идеала.

Хотя Полонский писал и поэмы, и рассказы, и воспоминания (особенно замечательны — о Тургеневе, с их подкупающим сочетанием простодушия и проницательности), все же он, конечно, прежде всего — лирический поэт, обладающий в наивысшей степени тем, что Белинский в статье о нем назвал «чистым элементом поэзии». Пожалуй, ни о ком другом этого нельзя сказать с такой определенностью, как о Полонском: никакая другая жизненная роль «не подходила» ему, кроме роли поэта.

В каком-то смысле Полонский был центром, точкой пересечения множества литературных, общественных, личных отношений своего времени. Место это принадлежит ему не по размаху и мощи поэтического гения, не по резкости и оригинальности общественной позиции, но по особой, одному Полонскому в такой мере свойственной поэтической отзывчивости, живого и как бы неизбежного отклика на все совершающееся вокруг него. Органическое, «стихийно певческое» начало в сочетании с постоянной готовностью души к отклику и создают в первую очередь своеобразие поэтической личности Полонского.

---

   -- Хорошо, сударь, скажу! -- отвечал нам тот же бас, удаляясь...

   На другой день, несмотря на приглашение Аграфены Степановны ехать в линейке, я все-таки остался и сказал, что в церковь намерен пешком идти. День был воскресный, утро было великолепное. Когда линейка тронулась, я остался на крыльце, в ожидании Демьяна, который был в чуланчике и искал на дне какого-то сундука медные деньги -- искал, не находил и ворчал...

   -- Шут их знает, куда-то я их засовал! Ребята, что ль, унесли, нелегкая их возьми!.. право, нелегкая их возьми!..

   -- И не приведи господи! Хоть из дому вон. Пожалуйста вы, милый барин, не подходите ко мне, когда она дома. Она такая слухменая, что ужасти! Сидит в гостиной, а слышит, что в девичью рыбу принесли, или спрашивает, кто это вошел в деревню. Такая-то слухменая! право!

   -- Поиграйте, поиграйте с ней, сударь! -- послышался сверху из слухового окна голос другой девки, той самой, которая, как кукла с механикой в руках, каждый день в зале сидит за кружевом.-- Она, сударь, все только и бредит, что вами!..

   -- Бредит, бредит! -- отвечала мне сверху седая крыса.-- Да что она врет, не слушайте ее, барин, врет она все... А что вы намедни сделали?..

   -- Что я сделал?

   -- Вы зачем, милый барин, у Анютки чулок из рук взяли, да сказали: научи, как вязать?

   -- Что ж за беда!

   -- Досталось ей за это! Синяки такие-то на руках... ха, ха, ха!..

   -- Неужели?..

   -- Ну, пойдемте, барин,-- сказал Демьян, отыскавши грош,-- придем к Достойной, а не то к шапочному разбору... Пойдемте, сударь!..

   -- Помолитесь и за нас, грешных,-- пропищала девушка с чердака, доедая морковку.

   -- Вишь куда забралась! Белобрысая! -- сказал Демьян, и мы пошли.

   -- Демьян,-- сказал я, вышедши в поле, и, чтоб солнечные лучи не проникали картуза, накрылся белым носовым платком.-- Демьян, как ты думаешь, скоро ли моя кузина, Лиза, замуж выйдет?

   -- Да господь ее ведает, скоро ли,-- отвечал Демьян, пыля ногами.

   Белые облака разрозненными хлопьями по всему горизонту, не захватывая солнца, тихо плыли, но тени от них довольно быстро скользили по окрестностям; то освещались, то бледнели верхушки деревьев, которые, как зеленые холмы, круглились на желтой черте, обозначающей скат широкого поля; на этой черте кое-где мелькали кички деревенских баб, другой дорогой подвигавшихся вместе с нами на звон церковного колокола.

   -- Был, сударь, у нас жених,-- как бы надумавшись, вдруг начал Демьян, продолжая смотреть себе под ноги,-- был, сударь, да, видно, богу не угодно.

   -- А что?..

   -- Да и господь его это знает, отчего б это он Аграфене Степановне не понравился... Уж и я, сударь, думаю -- не придумаю. Барышня как есть на возрасте; ну, и ничего, жених бы видный был... Так вот нет, сударь! Далече, говорит, живет, не здешней губернии... Сам, сударь, приезжал нарочно и в кабинете с барином разговаривал... нарочно, сударь! ну, и экипаж свой. Что ж вы думаете, ночь это была. Ведь и ночевать даже не оставила, старая! уехал в ночь! Сказывали это, будто бы как в пансионе была барышня-то -- за ней ухаживал. Как бишь его фамилия-то? -- продолжал Демьян медленным голосом, как бы разговаривал сам с собой,-- вот ведь, пожалуй что и забыл фамилию-то; нет, не забыл, сударь, не забыл! Петр Петрович Самоситов... да... да так... Самоситов, сударь, Самоситов.

   Демьян вообще отличался необычайной способностью помнить, как кого зовут и кого как по батюшке величают. За тридцать лет помнил он, с кем встречался, и каждому соседу мог напомнить имя и отчество его покойной бабушки.

   Нечаянно поднятый им разговор заинтересовал меня, как и все, что касалось Лизы.

   -- А! так был уж один жених!-- сказал я.-- Ну и что ж, Лизавета-то Антоновна, чай, плакала?

   -- Не знаю, сударь, плакала ли. Этого я вам сказать не умею, сударь. Вот покойная Софья Антоновна, царство ей небесное, та бывало, ну та, бывало, льется, как река -- как река, сударь; так, бывало, горемышная, и за стол почитай что дня по два не выходит -- нежная, сударь, чувствительная была барышня! Эх... вон там и могилка ее, сударь.

   Демьян ткнул пальцем в воздух, по направлению к церкви.

   -- Неужели же у моей кузины не будет женихов? -- сказал я в полнейшей, однако же, уверенности, что на сто верст кругом, нет ни единого, достойного руки ее.

   -- Как не быть, сударь. Бог не без милости! Вот, примерно, Скандинавцев, Сергей Иванович; у самой почитай мельницы усадьба; благородный, сударь, петербургского покроя человек.

   Все это говорил Демьян, глядя на землю и не обращая на меня никакого внимания.

   -- А что... разве он того... ухаживает, или она в него... А?

   -- Этого я также, сударь, не знаю; так только догадываюсь, яко бы... ну, а не знаю. Намедни утром с купанья шла Лизавета Антоновна-то, а он это будто бы с охоты, сударь; ну, почитай садом-то до самого балкона и проводил. Ведь в чужую душу не влезешь, сударь; может быть, и есть какое намерение, а то и так!

   Разговаривая таким образом, незаметно прошли мы полторы версты и подошли к ограде сельской церкви, у которой стояло три экипажа: линейка Хрустиных, старинные с фартуками дрожки и чья-то тележка на двух колесах. На крыльце, с крутым всходом на паперть, под кровлей, которая, перегибаясь на железных- столбиках, висела над входом и опускалась на обе стороны, толпился народ: бабы в высоких кичках, с бисерными подзатыльниками, девки в платках, с золотыми повязками; мужики с взъерошенными волосами и с грязными лысинами нам дали дорогу, и Демьян провел меня до самых клиросов. Я стал подле Васи, за Аграфеной Степановной. Лиза, как очень набожная девушка, молилась усердно, хоть и не постукивала себе в грудь и не качала сокрушенно головой, как Аграфена Степановна. В толпе я узнал Катиш, мою знакомку, в том же черном платье и с тем же румянцем и веснушками на круглом лице. Увидев меня, она насмешливо прищурилась и кивнула мне головой.

   Боже мой! Как мне хотелось молиться, усердно молиться за счастье кузины! Как я упрекал себя за рассеянность и праздность мыслей, невольно любуясь ее стройной и белой шейкой! Какой-то Скандинавцев беспрестанно приходил мне в голову; среди небольшого количества господ, отличающихся от толпы стрижеными волосами и бритыми подбородками, я не раз принимался отыскивать такую физиономию, которая, по моим понятиям, могла бы идти к Скандинавцеву. Думал ли простодушный Демьян, что слова его затронут во мне и любопытство, и даже что-то вроде ревности, хоть я вовсе не был, как говорится, влюблен; но у мальчиков так же, как и у девиц, всякое чувство имеет свою собственную зависть.

   Обедня кончилась.

   Катя пригласила меня к себе кофе пить. Аграфена Степановна пригласила ее к себе в линейку.

   -- Лиза, что же ты у меня так давно не была?-- сказала Катиш моей кузине.

   -- Бабушка не пускает,-- отвечала она вслух.

   Я, как вежливый кавалер, всех подсадил в экипаж, начиная с Аграфены Степановны.

   -- Ну, а вам теперь места нет,-- сказала она мне, усевшись и помигав глазами.-- Не хотел тогда с нами, и теперь идите пешком.

   -- Я люблю пешком,-- отвечал я весело, размахивая по воздуху картузом,-- я пешком люблю.

   И мне стало грустно, когда линейка двинулась и подняла над полем клубы пыли, ветром относимой в сторону.

   "За что,-- думал я,-- попал я вдруг в такую немилость! неужели думает она обо мне так дурно, так дурно, что нельзя хуже и выдумать!"

   Чтоб утешиться, я пошел искать развлечения под кровлей веселенькой Кати. Дойдя до края нашей деревни, я увидал ее бревенчатый, соломой крытый домик и вспомнил ее приглашение.

   -- Зайдите, сударь! Зайдите!-- сказал Демьян.-- Люди добрые, сударь!

   Я вошел в отворенные настежь двери сперва в сени, потом в низенькую переднюю с маленькими висячими часами на стене и с горшком бальзамина на окне и потом в комнату, в которой половина стенки потолка была закутана в сумерки. Ставень одного окна была затворена, и запах какой-то мази неприятно щекотал ноздри того, кто входил туда прямо со свежего воздуха.

   Представьте себе толстого, пузатого старика в колпаке, с носом в виде сливы, страждующего какими-то опухолями и одышкой, лежащего на постланном диване и прикрытого частью халатом, частью одеялом, частью клетчатым носовым платком от мух,-- представьте себе такого больного, который, сняв с лица платок, никем не предупрежденный, увидал пред собой личность, ему совершенно незнакомую. Мы взаимно друг друга испугались, он меня, а я его, наконец, я шаркнул ногой и отрекомендовался. Больной вежливо поднял колпак, приподнялся на подушках и стал извиняться прерывающимся сиплым голосом:

   -- Извините, по великодушию, не знал, застаете меня -- лежу -- болен...

   Я сказал, что меня пригласила к себе Катерина Кузьминишна, сказал, где я с ней познакомился и проч.

   -- У обедни, сударь; скоро будет... повремените!.. Вот, не встаю почти, разве-разве на минуточку пройдусь по комнате... Очень обязан... очень обязан... Старик вот лежит... старику скучно, тяжело, духота, окна поднять некому...