Анри Пиренн - Средневековые города и возрождение торговли

• Название: Средневековые города и возрождение торговли
• Автор: Анри Пиренн
• Издательство: Издание Горьковского педагогического института
• Жанр: История
• Год: 1941

Оригинальная концепция развития Западной Европы в период средневековья.

Вопрос о зарождении и развитии средневековых городов знаменитый бельгийский историк Анри Пиренн (1862–1935) тесно связывал с его оригинальным представлением о границе, отделяющей античность от средних веков. Пиренн считал, что эпоха Меровингов (V–VII века) есть органическое продолжение античности. По Пиренну в V веке Западная Европа никакой катастрофы не переживала: «Если без предвзятой идеи читать документы, в общем довольно многочисленные, какие остались от меровингских времён, то убеждаешься, что экономическая жизнь этой эпохи остаётся с теми же особенностями, которые были присущи последнему периоду Римской империи»

Монетная система, выдающаяся торговая роль на Средиземном море Марселя, оживленное мореплавание к берегам Сирии, Африки, Испании и к Константинополю, многочисленные колонии иудеев и сирийцев в городах франкского государства — всё это остается таким же, каким было при последних западных императорах. Водораздел Пиренн видит не там, где его обычно указывают другие историки — по его мнению лишь арабское нашествие потрясло европейскую экономику, унаследованную от античности, разорвало давно привычные связи и ввергнуло Западную Европу в состояние натурального хозяйства. Эпоха Каролингов с её крупными самодовлеющими поместьями духовных и светских магнатов проходит под знаком глубокого экономического упадка. «Средиземное море было римским озером; оно становится мусульманским. Византийский мореплаватель не осмеливается плыть далеко; он не заходит дальше берегов южной Италии. В Тиренском море нет больше сирийских кораблей. От обмена, еще столь активного в VI веке между Западом и Востоком, не остается никакого следа в VIII веке». В силу этого Пиренн начинает историю городов лишь с середины XI века и связывает этот факт их появления с возрождением торговли и ремёсел.

---

Лодки плыли только тогда, когда собирались во флотилию, так же как купцы ездили по стране только караванами. Безопасность гарантировалась только силой, а сила была следствием коллективности. Будет ошибкой видеть в торговых ассоциациях, следы которых можно найти в X в., специфически германское явление. Верно, что выражения, которые были употребляемы, чтобы обозначать это явление на севере Европы, — gild и hanse — происходят из Германии.[89] Но способ кооперирования встречается всюду в экономической жизни, и, какие различия ни были бы в деталях, существенное всюду одно и то же, потому что всюду здесь были одни и те же условия, которые делали кооперацию необходимой. В Италии в Нидерландах торговля была способна расширяться только через кооперацию. Frairies, charites, торговые compagnies стран романского языка были вполне аналогичны gilds и hanses Германии. Что определяло экономическую организацию, был не „национальный гений", но социальная необходимость.

Примитивные институты торговли были космополитичны, как и институты феодальной системы. Источники позволяют получить отчетливую мысль о торговых компаниях, которые с X века были основываемы в большом числе в Европе.[90] Они должны быть изображаемы, как вооруженные отряды, члены которых, снабженные луками и мечами, окружали караван, нагруженный мешками, тюками и бочками. Во главе каравана шествует знаменосец. Глава Hansgraf или Doyen простирал свою власть на гильдию. Она составлена из братьев, связанных друг с другом клятвой верности. Дух тесной солидарности воодушевлял всю группу. Товар, очевидно, покупали и продавали сообща и прибыль делили по паям, согласуя долю каждого с долей в ассоциации. Кажется, эти компании, как общее правило, делают очень длинные путешествия.

Будет определенной ошибкой понимать торговлю этой эпохи, как местную торговлю, строго ограниченную чертой местного рынка. Кажется, что италийские товары заходили так далеко, как в Париж, и во Фландрию. В конце X века порт Лондона регулярно посещали купцы из Кельна, Гюи, Динана, Фландрии и Руана. Современный текст говорит о людях из Вердена, торгующих с Испанией.[91] В долине Сены, Парижская гильдия речных купцов была в постоянных сношениях с Руаном. Биография Годрика, давая перечень его далеких экспедиций на Балтийское и Северное море, в то же время бросает свет на экспедиции его товарищей. Это была торговля на далекие расстояния, которая была характерной для экономического оживления средневековья. Если корабли Венеции и Амальфи, а позднее Пизы и Генуи спускались на воду с самого начала для длинных морских путешествий, то купцы континента вели свою странническую жизнь, пересекая по сухопутью обширные расстояния.[92] Совершенно ясно, что это был для них только способ получения крупных выгод. Чтобы получить высокую цену, было необходимо искать продукты далеко, где они были в изобилии, чтобы позднее продать их с прибылью, где их редкость поднимала их цену. Самое далекое путешествие было и самое выгодное для купца. Легко заметить, как желание прибыли было достаточно сильно, чтобы уравновесить тягости, риск и опасности путешествия, соединенного со всякими случайностями. Исключая зимы, купец средневековья всегда в дороге. Английские тексты XII в. живописно изображали его под именем „пыльные ноги".[93]

Этот бродяга, этот странник торговли, странностями своего образа жизни с самого начала должен был удивлять земледельческое общество в виду всех обычаев, вопреки которым он шел и среди которых ему не было места. Он вносил подвижность в среду народа, крепкого земле. В мир традиции и иерархии, где была установлена роль и ранг каждого класса, он вносил суровую и рациональную активность, при которой судьба каждого, вместо того, чтобы зависеть от социального положения, зависела только от ума и энергии. Неудивительно, что он терпел обиды. Дворянство презирало этих выскочек, неизвестно откуда пришедших, надменное благополучие которых они не могли переносить. Они бесились при виде людей более богатых монетой, чем они, дворяне; их унижала обязанность обращаться за помощью во время смуты к кошельку этих новых богачей. Исключая Италии, где аристократические фамилии не колебались увеличить свое состояние прибылью от коммерческих операций, от ссуды денег, предрассудок, что деградирующим моментом была всякая деловитость, оставался глубоко заложенным в сердце феодала вплоть до времен французской революции.

Духовенство тоже смотрело с осуждением на деятельность купцов. В глазах церкви коммерция мешает спасению души. „Купец", говорит текст, приписанный Иерониму, „может угодить Богу, только с трудом". Торговля казалась канонистам формой ростовщичества; они осуждали искание выгоды, которое они смешивали с жадностью. Их доктрина „справедливой цены" была средством отвергнуть экономическую жизнь аскетизмом, несовместимым с естественным развитием последней. Всякая форма спекуляции казалась греховной.

Эта суровость не была связана со строгой интерпретацией христианской морали. Скорее она была обязана тем условиям, среди которых существовала церковь. Существование церкви зависело исключительно от домениальной организации, которая, как было показано выше, была чужда всякой идее предприятия и выгоды. Если прибавить к этому идею бедности, которой клюнийская мистика дала религиозный пыл, то можно понять, почему церковь заняла недоверчивое и враждебное отношение к торговому оживлению, которое, с самого начала, казалось делом срамным и причиняющим беспокойство. Жизнь св. Гвидона Андерлехтского говорит о позорной торговле, igrrabilis mercatura и называет купца слугой дьявола, diaboli minister.[94] Мы должны допустить, что это положение имело свою хорошую сторону; оно имело тот результат, что предупреждало страсть к наживе, к ее беспредельному расширению; оно защищало несколько бедняка от богача, должника от кредитора. Бичевание за долги, известное античному миру, было изъято из социального порядка средневековья, и это могло быть потому, что церковь содействовала этому счастливому порядку. Общий престиж, которым она пользовалась, служил моральной сдержкой. Если его было недостаточно, чтобы подчинить торговца доктрине "справедливой цены", то его было достаточно, чтобы удержать его от необузданной жадности к наживе. Торговцы были очень обеспокоены опасностью лишиться вечного спасения.

Было много таких, которые, на смертном одре, добровольно основывали благотворительные учреждения или отчуждали часть своего состояния, чтобы оправдать суммы, несправедливо приобретенные. Назидательная кончина Годрика говорит о внутреннем конфликте, который должен был часто происходить в их душах между необузданным стремлением к наживе и моральными предписаниями религиозной морали, которую их профессия обязывала всегда нарушать.[95]

Законный статут купцов обеспечивал им особое место в обществе, которое они удивляли во многих отношениях. В силу бродячего образа жизни, который они вели, на них всюду смотрели, как на чужаков. Никто не знал происхождения этих вечных скитальцев. Большинство среди них не было свободного происхождения; они покинули родителей, чтобы броситься в авантюру. Но крепостное состояние не могло быть предполагаемо: его нельзя было доказать. Закон считал свободным человеком всякого, кто не был приписан к господину.

Отсюда вытекало, что было необходимо трактовать купцов, большая часть которых без сомнения была сыновьями сервов, как людей, которые всегда пользовались свободой. Оторвавшись от своей родной почвы, они действительно были свободны.

Среди общества, где население было прикреплено к земле, где каждый был зависим от господина, они представляли странную картину людей, которые всюду бывают без того, чтобы кто-нибудь их задерживал. Они не требовали свободы; она им была уступлена, так как никто не мог доказать, что они не пользовались ей. Они приобрели ее, так сказать, по обычаю и по давности.

Коротко говоря, аграрная культура сделала из крестьянина человека, нормой для которого было рабство; торговля сделала из купца человека, нормальным условием которого была свобода. С этих пор вместо того, чтобы подчиняться сеньориальной и домениальной юрисдикции, он подчинялся лишь публично-правовой. Компетентны его судить были свободные суды, старый обломок судебной конституции франкского государства.[96] Публичная власть в то же время держала над ним покровительство. Местные князья, целью коих было сохранить в своих владениях мир и публичный порядок — к чему относилась охрана проездных дорог и путешественников — простирали свою опеку и на купцов. Делая так, они продолжали традицию государства, власть которого они узурпировали. Карл Великий в своей империи приложил много забот к тому, чтобы сохранить мир на дорогах. Он издал эдикты в пользу пилигримов и торговцев, иудеев и христиан, а капитулярии его преемников показывают, что они остались верными этой политике. Императоры Саксонской династии следовали по тому же пути; короли Франции, получив власть, делали то же самое. Князья имели интерес привлекать купцов в свои владения, куда те приносили оживление и тем увеличивали доходы с рыночных пошлин. Графы принимали решительные меры против разбойников, охраняя безопасность на ярмарках и на путях сообщения. В XI в. заметен большой прогресс, если иметь в виду, что, по словам хроник, прежде были области, где никто не мог проехать с мешком полным золота, не подвергаясь риску быть ограбленным. С своей стороны, церковь наказывала грабителей отлучениями, и божий мир, созданный по ее инициативе в X в., покровительствовал купцам в особенности. Но не было достаточно поставить купцов под охрану и юрисдикцию публичного авторитета. Новизна их профессии имела дальнейшие результаты. Она заставила закон, созданный для культуры, базирующейся на сельском хозяйстве, стать более гибким и удовлетворить основным нуждам, которые к нему предъявлялись. Судебная процедура, с ее суровым и традиционным формализмом, с ее сроками, с ее методами доказательств, столь примитивными, как поединок, с ее злоупотреблением правом поручительства, с ее ордалиями, которые влияли на исход суда, была для купцов вредной. Они нуждались в простой законной системе, более быстрой и более справедливой. На ярмарках и рынках они создали среди своих право торговцев — jus mercatorum, самые древние черты которого заметны с начала XI в.[97] Весьма вероятно, что это право было введено очень рано в судебную практику, по крайней мере, в делах между купцами. Оно должно было вылиться для них в форму персонального закона, в благодеянии которого судьи не имели мотива им отказывать[98] ("Купцы Тиля", говорит источник, „выносят решения не по закону, а по усмотрению"). Современные тексты, которые освещают это, к несчастью, не разъясняют вопроса о времени. Нет сомнения все же, что это был сборник обычаев, родившихся из делового опыта, которые распространялись повсюду, по мере распространения самой торговли. Большие ярмарки, куда приходили купцы с разных сторон и которые имели специальный суд, быстро действующий, должны были с самого начала создать вид коммерческого суда, невзирая на различия стран, языков и национальных законов. Купец оказывался не только свободным человеком, но и привилегированным еще кроме того. Подобно клирику и дворянину, он пользовался законными изъятиями. Подобно им, он ускользал от домениальной и специальной власти, которая продолжала тяготеть над крестьянами.