Кальман Миксат - Том 2. Повести

• Название: Том 2. Повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: 

― «Голубка в клетке» (1891);

― «Имение на продажу» (1894);

― «Не дури, Пишта!» (1895);

― «Кавалеры» (1897);

― «Красавицы селищанки» (1901);

― «Проделки Кальмана Круди» (1901);

― «Кто кого обскачет» (1906);

― «Шипширица» (1906).

Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.

Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.). В основу повести легли изустные легенды, бытующие в комитате Фогараш (Трансильвания), где действительно есть село Селище.

Повесть «Голубка в клетке» представляет собой два варианта одного и того же сюжета в разных временных рамках: первая, романтическая, часть отнесена лет на четыреста назад и написана с легкой иронией в духе новелл Боккаччо; вторая, сатирическая, часть, относящаяся по времени действия ко второй половине XIX века, ― в духе реализма.

Все повести, в том числе сатирические, отличаются характерным для Миксата мягким, добродушным юмором.

---

Господин Дружба расчувствовался: добрые серые глаза его замигали, кровь прилила к голове, какое-то божественно сладкое чувство овладело им. Он хотел было что-то сказать, но, как всегда в таких случаях, у него начался приступ кашля; он невольно ухватился за скатерть, сдернул ее, и тарелки со звоном разбились о каменные плиты.

— Полно, полно! — смеялась Ягодовская. — Эх вы, ветреник, разбили мою тарелку!

— Ах, госпожа Ягодовская, — тихо простонал господин Дружба голосом, прерывающимся от кашля, — У вас еще хватит тарелок. Не правда ли? Но однажды… Я вам не скажу, когда и как… вы тоже что-то разбили… И это что-то было в одном экземпляре, госпожа Ягодовская, только в одном.

В этот момент нелегкая принесла Млиницкого. Он поздоровался за руку с соломенной вдовой и Дружбой, затем попросил пива. Хозяйке пришлось приступить к своим обязанностям, а господину Дружбе — снова прицепить поросенка к цепочке; словом, из-за некстати появившегося Млиницкого все расклеилось, разбилось вдребезги, как тарелка и то «что-то», которое, по словам господина профессора, было лишь в одном экземпляре. Впрочем, это пустяки! Провидение умеет все исправить: для разбитых тарелок был изобретен клей, а для разбитых сердец — очаровательные лбы.

Во всяком случае, в тайниках судьбы-мастерицы что-то готовилось, над чем-то трудились мудрые парки, так как господин Дружба с этого дня загорелся. Идеей картины с ореолом. Его энтузиазм чрезвычайно польстил автору идеи, господину Млиницкому, и он открыл подписку, пожертвовав десять форинтов. Эта великокняжеская щедрость, словно внезапный пожар, потрясла посетителей корчмы.

— Посмотрим, — говорил Шандор Балаж, — сколько выложит старый франт!

Собрать деньги оказалось нелегко, сумма росла медленно, но все же росла. Господин Дружба устраивал настоящую охоту на посетителей. Выбрав момент, когда человек являлся с деньгами (а нюх у господина Дружбы в этом отношении был удивительно тонкий), он набрасывался на свою жертву и не выпускал ее до тех пор, пока не выжимал из нее последний грош. За это его и прозвали господином Вивисектором.

Он был добросовестным и энергичным человеком, и если брался за что-нибудь, то обязательно добивался успеха. Превосходно справился господин Вивисектор и с этим делом. В конце концов была собрана такая сумма, что он смог начать переговоры с художником, неким Дежё Топанфалви, и дать ему задаток. Топанфалви немедля приступил к увековечению госпожи Ягодовской. Это был, по-видимому, честный человек и незаурядный художник, — ведь заурядные таланты, заключив контракт и получив задаток, обычно не садятся за работу, а исчезают без всякого следа, предоставляя разъяренному заказчику тщетно взывать к небу о мести.

Только одно не удалось господину Дружбе: он никак не мог поймать таинственного старика, приходившего в «Павлин» по четвергам, того самого, у которого на носовом платке Ковик заметил девятиглавую корону. А между тем Дружба надеялся получить от него самый крупный взнос. От этих денег зависело великолепие рамы. Господин Дружба уже наведывался в Пешт прицениться к рамам в магазине на улице Дроти, но сделать заказ не решался, так как надушенный господин все не показывался в «Павлине». А время шло. Доктор Ковик стал уже издеваться над господином Дружбой:

— Ну ты, пиявка, все еще не поймал старика?

— Может быть, он что-нибудь пронюхал! — отвечал Дружба с досадой охотника, который напрасно прождал в засаде медведя.

— Странно только одно, — заметил доктор, — что он перестал ходить сюда с тех пор, как шипширица уехала в Краков.

— Эх ты, глупый фантазер, — набросился на него господин Дружба, хотя и сам уже задумывался над этим совпадением.

Однажды, когда Ягодовская стояла недалеко от них, разговаривая с адвокатом Тибули, который вел ее дело о разводе, она как будто что-то услыхала и, разгневанная, повернула голову в их сторону.

Адвокат крикнул ей (между прочим, это был пренеприятный субъект):

— Мы говорим, госпожа Ягодовская, как странно, что сюда больше не ездит тот старый господин, экипаж которого всегда стоял по четвергам на улице.

Она пожала плечами и безразличным тоном ответила:

— Кто ж его знает! Посетители, шпильки для волос и носовые платки, милый господин: адвокат, пропадают так, что и не знаешь, куда, когда и по какой причине они исчезли.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ На основании достоверных данных, взятых из сообщений господина Дружбы, автор продолжает повествование

Экзамены подходили к концу, приближалась пора каникул, когда в гимназии было получено извещение от Зойомского суда о том, что ее бывший ученик адвокат Домокош Копал умер, завещав гимназии свое имение в деревне Жам с условием, что доход ежегодно будет распределяться поровну среди учителей.

Как возликовали преподаватели! Вот это славное дело! Есть все-таки благодарность на свете. Тотчас же провели конференцию и решили, не дожидаясь окончания официальных формальностей, послать на общественные средства господина Дружбу, чтобы он осмотрел наследство и сделал о нем исчерпывающий доклад педагогическому совету.

Почему выбор пал на господина Дружбу, а не на кого-либо другого?

Да потому, что он преподавал географию. Решение педагогического совета было вполне логичным. Гимназия получила в наследство земли, — значит, именно преподаватель географии и естествознания должен высказать о нем свое мнение.

С сознанием высокого долга согласился Дружба на эту почетную поездку. В июльский день, прихватив с собой сачок для ловли мотыльков, жестянки и коробочки для растений и взяв в помощники Кутораи, он отправился с богом в дальний путь. Перед отъездом господин Дружба простился надлежащим образом с посетителями «Павлина» и наказал художнику, чтобы в его отсутствие он так же прилежно работал над портретом Ягодовской и особое внимание обратил на ее лоб.

Сойдя с поезда, Дружба и Кутораи продолжали путь на скрипящей словацкой арбе по красивым, живописным местам. Это доставило большое удовольствие господину Дружбе: время от времени он слезал с арбы, чтобы пополнить свои коллекции новыми экспонатами.

В Тот-Пелшеце они заночевали в гостинице, которая называлась «Город Нью-Йорк», а когда-то в прошлом — «Золотой Паук», и буквально замучили хозяина вопросами:

— Не знаете ли вы, где находится Жам?

— Как же не знать? За апамальским хутором.

— А бывали в тех местах?

— Нет, но что он находится за апамальским хутором, это уж я точно знаю.

«Ну это меньше, чем ничего», — подумал Дружба и больше не расспрашивал об имении. Между прочим, его внимание отвлекло интересное известие. Когда он на одном из столиков приводил в порядок собранные по дороге растения, трактирщик сказал ему, что во дворце Радванских — мимо него они должны были проехать — сейчас распускается цветок, у которого только раз в сто лет появляется охота к этому занятию, и вся округа ходит смотреть на него.

— Может быть, алоэ или агава?

— Нет, — ответил трактирщик, — его называют по-другому. Жена моя знает. А мне это ни к чему.

— Вы, значит, не любите растений?

— Я только одно люблю, вот это! — сказал трактирщик, набивая трубку табаком. — Король тоже его любит. Разница между нами одна: он живет благодаря ему, а я живу ради него.

Вскоре вошла трактирщица и сказала, что странный цветок называют «виктория-регия».

— Виктория-регия! — живо воскликнул господин Дружба. — Слышите, Кутораи? Вот это повезло! Посмотрим, Кутораи, всю жизнь будет что вспоминать.

Утром они выехали. У дворца Радванских они остановились и попросили разрешения посмотреть на чудесный цветок. Но садовник со злобой сказал, что цветок был да сплыл. В ночь на понедельник его украли жамские горняки, которые ночевали здесь у господского сарая. Какой-то злодей прокрался в оранжерею, где как раз распустилась последняя лилия, сорвал и унес ее.

— На дыбу следовало бы его поднять, разбойника! — пришел в бешенство господин Дружба. — Он еще не пойман?

— Да мы и не гнались за ним, ведь растение и само отцвело бы уже сегодня.

— Но тогда мы бы хоть увидели его.

— А что его видеть? — проговорил садовник. — Сегодня — желто-белое, на другой день — розоватое; то откроется, то закроется; нет, несерьезный цветок.

Между тем вышел помещик. Узнав, в чем дело, он пожалел, что они напрасно трудились, затем добавил:

— Между прочим, господа, это приятно, что венгерские рабочие начинают воровать цветы. Об этом стоило бы написать. Это признак благосостояния, господа. Апофеоз правления Тисы *. Раньше рабочие воровали сало да копченые окорока из дымоходов.

Дружба был расстроен своей неудачей, но зато он узнал, что в Жаме имеется рудник.

В полдень наши путники остановились в деревне Клинец; здесь в корчме они заказали себе яичницу и велели накормить лошадей. Как раз в то время там развлекались местные богатеи во главе со старостой, который хвастался тем, что его шляпа весит двадцать фунтов. С каждым годом на шляпе оседало все больше грязи и жиру, оттого она и становилась тяжелее. Кутораи с удивлением смотрел на нее, прикидывая. Господин Дружба принялся философствовать по этому поводу: