Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

• Название: Любовные утехи русских цариц
• Автор: Эльвира Ватала
• Издательство: ЭКСМО-Пресс, ЭКСМО-МАРКЕТ
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004137-3

В «собранье пестрых глав», героями которых стали царствующие особы России и Европы, автор книги сумела детально описать быт и нравы повседневной жизни великих людей: Иоанна Грозного, Анны Иоанновны, Екатерины II, Людовика XIV, Марии Медичи, королевы Англии. Люди далеких эпох предстают перед нами в опочивальне, в бальной зале, за карточным столом, на царском троне, во всем многообразии человеческих пороков и достоинств.

Издано в авторской редакции

---

Все народы, начиная от древних римлян и кончая современными французами, верили в привораживающую силу любовного зелья. Вспомним, что последнюю жену Калигулы явно обвинили в «присушении» императора, который якобы из-за нее разума лишился, и те голоса в сенате, которые были против ее убийства вместе с императором, были перевешены теми, кто доказывал, что тут имеет место именно любовное зелье. Но мы не очень-то уверены, что дело здесь только в «химической», «дьявольской» ли магии. Может, его жена сама по себе была прелестна. Признала же это жена Филиппа II, мать Александра Македонского, когда необыкновенную любовь ее мужа к некоей Филлинии объясняли приворотом. Олимпиада, мать великого императора, носившая это имя, призвала к себе любовницу своего мужа и, осмотрев ее со всех сторон, сказала дословно следующее: «Где уж тут любовное зелье! Его и не надо, она сама по себе просто очаровательна!» Но, конечно, не каждые жены так снисходительны и объективны в оценках любовниц своих мужей.

Зачастую возникшую страсть мужчин объясняли именно привораживанием. Екатерина Медичи, не в состоянии понять возникшую вдруг страсть своего зятя Генриха IV к придворной даме де Сов, спрашивала ее: «Признавайся, подавала ты ему любовное зелье?» И очень удивилась, узнав, что король, игнорируя как женщину ее дочь, красавицу Марго, влюбился в де Сов сам по себе, без вмешательства любовного напитка.

В возникшей вдруг привязанности короля Людовика XIV к воспитательнице своих внебрачных детей Монтенон усматривали не что иное, как только то, «что она опоила его любовным зельем».

Король Леопольд II, не прибегая к услугам колдуний, сам «кухарничал» в своей лаборатории, приготавливая это зелье, да малость перестарался в усердии приготовления эликсира. Как нам сообщает писатель Гельмут Андикс в своей книге «Женщины Габсбургов», «одно из приготовленных им средств для усиления потенции привело его к смерти».

И чуть не привело к смерти или неизлечимой болезни это зелье все того же французского короля Людовика XIV (вот кому везет на любовные эликсиры!). Его много лет опаивала сомнительным варевом, приготовленным в колдовской кухне колдуньи де Восин, его обворожительная любовница маркиза Монтеспан. Колдунью, конечно, арестовали, пыткам подвергли и на костре сожгли, но любовницу король тронуть постеснялся, хотя изрядно в любовном пыле поостыл, узнав, какими тайными лакомствами она его угощала многие годы. А ее любовный напиток состоял из порошковых жаб, перца, глаз змеи, ядер волка, отходов лиса, кошачьей мочи и шпанских мушек! Кавалер де Монтабель на полном серьезе в своих мемуарах комментирует: «Если бы король знал, каким снадобьем угощала его любовница, он обратился бы тоже к таким же средствам, чтобы от нее избавиться, применяя рецепт, хорошо известный деревенским колдунам: „Если какая-либо женщина приворожила мужчину, а он желает от нее освободиться, нужно взять свою рубашку, пописать на нее через правый рукав, и сразу же любовь пройдет“»[176].

Ричард III.

Всего-то! И к чему тут копья ломать, в любовной истоме изнывая, коей многие монархи подвержены были. Бери рубашку и…

Однако советуем не очень увлекаться этим кажущимся невинным атрибутом. Последняя жена Геракла, желая вернуть любовь своего мужа, который изрядно к ней поостыл, предпочитая любовными утехами оделять молоденьких куртизанок, послала ему рубашку, пропитанную кровью центавра. Она считала, что это более действенно, чем всякое любовное зелье. Просчиталась, бедная! Как только Геракл надел рубашку, она приклеилась к его телу и вызывала такую невыносимую боль, что все пытки по сравнению с этими муками были детскими игрушками. Геракл не мог вынести этой боли и попросил, чтобы его сожгли на костре, и только тогда боль уступила. Так что не всегда «своя рубашка ближе к телу». Иногда ее от тела оторвать невозможно.

Но мы, конечно, дорогой читатель, в нашей тяге к балагурству малость отвлеклись от главной темы. А говорили мы о том, что безобразие не помеха в любовных делах и не всегда приворотное зелье даже помогает.

«Безобразие — изнанка прекрасного», — сказал Виктор Гюго, а людям свойственно иногда по ошибке носить не только платье наизнанку. Великие женщины не отставали от мужчин. «Горб не может служить помехой в альковных делах», — сказала красавица Мария Стюарт, беря себе в любовники горбатенького урода Давида Риччио. Безобразие Мазепы не помешало влюбиться в него Марии Кочубей. И Айседоре Дункан в ее выборе любовником внешне отвратительного музыканта. Избалованная огромным вниманием и многочисленными любовниками герцогиня Баррийская, дочь герцога Орлеанского, вдруг безумно влюбилась в толстого и прыщавого человека, обращающегося с ней хуже, чем с ее служанкой.

«Люди начинают интересоваться очень некрасивым человеком, не думая о его безобразии, и в конце концов безобразие становится красотой» — такое сложное определение дал этому феноменальному явлению Стендаль. Очень может быть, что так и есть на самом деле. Во всяком случае, Петр III «дурную и жадную» Воронцову любил, как Ромео, и ревновал, как Отелло, прощая ей все ее капризы, на которые-то она никакого права не имела. По нашему наивному мнению, капризничать допустимо только красавице, а не «широкорожей» престарелой графине. Но вот один факт, описанный придворным ювелиром Позье, говорит о ревности царя и о капризе графини.

«Я явился к графине Елизавете Воронцовой, которой привез букет из бриллиантов. Она узнала, что у меня есть такой букет, и потребовала его себе. Я спросил у ее горничных, встала ли графиня. Они отвечали мне, что „не встала, но и не спит, потому что не в духе“. — „В таком случае я уйду“, — сказал я. Но они меня задержали и просили подождать, так как уже доложили обо мне и боялись, чтобы графиня не рассердилась. „Один вы можете развеселить ее“, — говорили они. Мне пришлось дожидаться. Некоторое время спустя меня пригласили в комнату графини, которая сидела перед туалетным столиком. Я, приоткрыв дверь и пристально посмотрев на нее, сказал: „Вы не в духе, поэтому я уберусь“. Она вскочила со стула и сказала: „Нет, не уходите. Что вы мне принесли хорошенького?“ — „У меня ничего нет для тех, кто не в духе“. Она накинулась на меня и начала шарить в моих карманах. В эту самую минуту вошел император. „Это что такое?“ — вскричал он. Я отвечал, что очень рад, что его величество явился ко мне на выручку, что я пришел показать графине хорошенький букет из бриллиантов, но, застав ее не в духе, не хотел его показывать. „Очень хорошо, Позье, не давайте ей, а отдайте мне“. Это я исполнил, несмотря на все усилия и старания графини отнять у меня букет. Император тут же подарил графине этот букет, но с условием, чтобы она развеселилась»[177].

Словом, эта Воронцова так царя окрутила, что он начал серьезно подумывать, как бы законную жену по примеру некоторых своих царствующих предшественников в монастырь заточить и на Воронцовой жениться. Такие угрозы Екатерине прямо высказывал.

Так что мы ни чуточки не осуждаем Екатерину, что она впоследствии так категорически разделалась со своим супругом. Как говорится в криминалистике, это была вынужденная мера пресечения. И весь мир Екатерину правильно понял. Недаром даже дружок Петра III великий прусский Фридрих II оправдывал Екатерину II. «Хотя я теперь немного в ссоре с императрицей, я должен отдать ей справедливость: она была молода, одна в чужой земле, ей угрожало удаление от мужа и заключение»[178].

Но пока, значит, муж Екатерины II любовным утехам с Воронцовой предавался, она, брошенная жена, тоже не дремала и в объятьях любовников себе успокоение находила. Конечно, выбор был небольшой, но, слава богу, среди самого «серого и неинтересного» подвернулся ей под руку денщик ее мужа Сергей Салтыков. О нем Екатерина II писала так: «Он был красив, как день, и никто при дворе не мог сравниться с ним в красоте. Я сопротивлялась его искушениям в течение всей весны и лета».

Ну зачем же так долго сопротивляться при постылом муже?

Более горячее и сложное чувство у нее будет к Захару Чернышеву: здесь в легкий флирт вмешалась любовная горячка, заставляющая Екатерину мучиться и страдать, как каждую влюбленную женщину, с той только разницей, что, будучи хорошей актрисой, она даже сама перед собой играла, желаемое принимая за действительное. Раз ее душе и сердцу угодно было любить и страдать, пусть будет так, но по большому счету, конечно. Нечего, подобно непутевому муженьку, по мелочам размениваться. И с истинно шекспировским драматизмом описывает она в письме к Чернышеву свои сердечные муки: «Первый день как будто ждала вас, так вы приучили меня видеть вас. На другой день находилась в задумчивости и избегала общества. На третий смертельно скучала. На четвертый аппетит и сон покинули меня. Все мне стало противно: народ и прочее… На пятый полились слезы. Надо ли после того называть вещи по имени? Ну вот: я вас люблю». Видите, как она умела анализировать свое состояние! Называла вещи своими именами: у нее любовная меланхолия, она любит!