Валентин Азерников - Долгорукова

• Название: Долгорукова
• Автор: Валентин Азерников
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020347-0, 5-271-07271-1

Романы известных современных писателей посвящены жизни и трагической судьбе двоих людей, оставивших след в истории и памяти человечества: императора Александра II и светлейшей княгини Юрьевской (Екатерины Долгоруковой).

«Императрица тихо скончалась. Господи, прими её душу и отпусти мои вольные или невольные грехи... Сегодня кончилась моя двойная жизнь. Буду ли я счастливее в будущем? Я очень опечален. А Она не скрывает своей радости. Она говорит уже о легализации её положения; это недоверие меня убивает! Я сделаю для неё всё, что будет в моей власти...»

(Дневник императора Александра II,

22 мая 1880 года).

---

   — Что?

   — Ну вот, просил прийти, а сам мыслями неизвестно где витаешь.

   — Да, да, конечно.

   — Что — конечно? Что с тобой? Опять, да?

   — Ну, а тебе-то что за дело.

   — Ты ж обещал.

   — Мне отыграться надо было, долг отдать.

   — Но ты же обещал не садиться больше.

   — А что мне делать? Ждать тебя, пока ты со своими августейшими неге предаёшься?

   — Я ж предлагала — обвенчаемся, рядом был бы. А ты... Сказал бы прямо — всё прошло, и я бы не надеялась и не ждала тебя...

   — Да нет, Варя, нет, я по-прежнему... — Он обнял её, прижал к себе, а сам поднял голову, глядя на светящееся окна Зимнего. — Просто... сейчас такой период... Вся жизнь периодами — вверх-вниз. Сейчас вот — вниз.

   — Ну, а я подниму тебя, помогу. Я сильная, я смогу, ты только не противься мне, дай помочь тебе... Глупый ты мой, — она поцеловала его, — мальчик ты мой непутёвый. Замёрз весь, даже губы холодные... Идём со мной, идём, я согрею тебя, — и она повела его ко дворцу.

3 декабря 1880 года. Магазин сыров на углу М. Садовой и Невского.

Помещение выглядело запущенным, асфальтовый пол потрескался, на полу блестели лужи.

Они осмотрели магазин и прошли в заднюю комнату. Их было пятеро: Желябов, Перовская, Якимова, Богданович и Кибальчич.

   — Ну что, — сказал Богданович, — вчера подписали договор об аренде. Так что можно начинать.

   — А я считаю, — сказала Якимова, — что сперва ремонт надо сделать, потом лавку открыть, начать торговлю. А уж после только можно приступать к подкопу.

   — Зачем время терять? — возразил Богданович.

   — А затем, — ответила Якимова, — что пока мы не начнём торговать и к нам не привыкнут, всё, что тут будет происходить, будет подозрительным. Ты представь, сколько земли выкопать придётся. А коль тут ещё и ремонтные рабочие будут целый день?

   — Ну и что? Днём они, ночью мы.

   — Аня права, — сказал Желябов. — Лучше не рисковать. Мы составили график проезда императора по городу. Ездит он всего в два-три места, и всё разными путями.

   — Боится, — сказал Богданович.

   — А ты бы не испугался? Мы записывали эти маршруты два месяца. Все они через какое-то время повторяются, в том числе и этот, по Малой Садовой. Но сказать точно, когда он тут поедет, пока нельзя. Так что давайте не суетиться, но и не тянуть. Быстро ремонт, открываем торговлю и — сразу же всех людей на подкоп. А вас, — Желябов взглянул на Кибальчича, — на изготовление заряда. Его тут понадобится немало. Договорились?

28 января 1881 года. Библиотека императора.

Лорис-Меликов, стоя у стола, докладывал Александру и сидящему сбоку наследнику.

   — ...Таким образом, Ваше величество, речь здесь идёт не о народном представительстве по западноевропейскому образцу, чего так опасались приближённые Его высочества, — он сделал лёгкий поклон в сторону наследника, — а всего лишь о создании Общей комиссии, где бы рассматривались вопросы, связанные с завершением реформ Вашего величества, и наиболее важные вопросы, стоящие перед центральными ведомствами. И вот в эту Общую комиссию действительно должны входить представители земств и городов. Но это, Ваше величество, никакая не дума, до неё нам ещё расти да расти.

   — А в печати, — заметил Александр, — твой проект уже окрестили лорисмеликовской конституцией.

   — Ну, Ваше величество ведь знает этих писак — они ради красного словца... И потом, члены Особого совещания ведь не газеты будут читать, а эту всеподданнейшую записку. Разумеется, если Ваше величество соблаговолит её подписать. — И Лорис-Меликов положил перед Александром текст записки.

В этот же день. Зимний.

Катя одевалась к ужину. Вошёл Александр, оглядел её, не смог скрыть своего восхищения.

   — Я тебе должен сделать признание: ты так же хороша, как и пятнадцать лет назад. В чём-то даже лучше.

   — Просто у Вашего величества улучшился вкус, и он больше стал ценить истинную красоту, а не искусство портных да парикмахеров. Ну что Лорис?

   — Я подписал его записку. Теперь её рассмотрит Особое совещание и утвердит Совет министров. И все — мы свободны в своих планах. — Он подошёл сзади к Кате и обнял её.

   — Пусти, Саша, помнёшь.

   — Ну, так что с того, — он повернул её к себе. — Погладят. — Он поцеловал её.

   — Саша, осторожно.

   — А я не хочу больше быть осторожным. Теперь нам нечего бояться, кто что подумает. — Он опрокинул её на стол, она попыталась подняться, он не пускал, склонившись над ней, стал целовать её, но она всё же вырвалась и сказала:

   — Как ты ведёшь себя, Саша! Я не любовница какая-нибудь, чтоб заваливать меня, где ни попадя.

   — Катюшенька, что ты говоришь такое. Ещё недавно тебе это нравилось.

   — То недавно кончилось, Саша, возьми в толк. И имей уважение к жене. — Александр растерялся.

   — Я имею его, но я ещё имею к ней любовь и желание.

   — Очень хорошо, только выражай их подобающим образом. Для этого есть своё время и своё место. Может, ты ещё в карете захочешь свою любовь доказывать?

   — Но, Катя... Так ведь было, и не раз...

   — Что за вздор ты говоришь!

   — Неужто ль ты забыла? А говорила — никогда.

   — Ты меня путаешь с кем-то из своих... из моих предшественниц.

   — У тебя не было предшественниц, любовь моя. Ты — первая и последняя.

   — А императрица? — зло спросила Катя.

   — Она не в счёт.

   — Как ты устроился хорошо. Четырнадцать лет не мог отойти от её спальни, держал меня на вторых ролях, вечно торопился к ней, а теперь, оказывается, она ни в счёт...

   — Катя, Катя... Зачем вызывать прошлых демонов? Разве для этого мы с тобой терпели?

   — Ты-то что терпел? Разве ты изменил хоть в чём свою жизнь? Это я её изменила, да что изменила — отказалась от неё вовсе ради тебя. Чтоб ты свою не потревожил, не дай Бог.

   — Да разве я не помню этого, разве не ценю? Разве не ради этого я пошёл на великий грех — не дождался и года траура.

   — Ты теперь всю жизнь будешь этим меня попрекать.

Александр хотел что-то ответить, но смолчал, замкнулся и вдруг тихо сказал:

   — Хорошо бы она у меня была — вся жизнь... — и пошёл к двери.

Этой же ночью. Кабинет Александра.

Александр, раздевшись, откинул покрывало на своей походной кровати и, прежде чем лечь, подошёл к столу. С фотографии на него смотрела императрица. Он долго смотрел на неё и вдруг, опустившись перед ней на колени, уткнул голову в руки и заплакал...

Тихо открылась дверь, вошла Катя, тоже почти приготовленная ко сну, с распущенными волосами. Увидев Александра в такой позе, опустилась рядом с ним на колени и, обняв его, зашептала:

— Ты прости меня, Сашенька, прости, я дура, дура, ну я знаю это сама, я чувствую, но не могу остановиться. Меня несёт куда-то, я понимаю, что дурно говорю и думаю дурно, но ничего не могу с собой поделать, как затмение какое находит, и жарко так внутри, и кажется, что если скажу всё глупое и обидное — я знаю, что обидное, я и хочу обидеть, — если скажу всё это, облегчусь, то и легче станет, жар этот пройдёт. Но он не проходит, он сушит изнутри, хочется разодрать грудь или положить лёд, и я совсем дурная становлюсь, и знаю, что буду жалеть об этом и просить прощения, а поделать с собой ничего не могу. Ты прости меня, ладно? Дорогой мой, единственный мой, муж мой любимый... Муж... Думаешь, я не ценю, что ты для меня сделал, как жизнь свою скомкал, сколько греха принял через меня, — всё помню, всё знаю, за то и люблю так, и буду верна всегда, буду твоей подданной, как все эти годы, даже когда ты не будешь Государем... Ты и тогда будешь моим повелителем, а я твоей верноподданной. Верно, верно... Ты простил меня?..

Он повернулся к ней ещё со слезами на глазах, и увидел на её глазах тоже слёзы, и обнял её молча, и так они стояли на коленях друг перед другом, а потом она, не размыкая объятий, откинулась назад, на ковёр, увлекая его за собой...

Императрица на фотографии смотрела мимо них...

5 февраля 1881 года. Казённая комната.

На столе лежали разложенные фотографии разных людей, рисованные портреты, словесные описания. X. внимательно их рассматривал. Сидящий напротив него жандармский полковник терпеливо ждал.

Вдруг X. остановился, стал перечитывать одно из описаний.

   — Что? — наклонился вперёд полковник.

   — Кажется, эту даму я знаю.

   — Кто такая?

   — Я видел её в кофейне. Даже говорил с ней.

   — Кто она?

   — Не знаю. Поговорили и разошлись.

   — Она одна была?

   — Нет, ждала мужа. Или кого-то, не знаю. Потом он подошёл.

   — Его здесь нет?