Алексей Шишов - Четырех царей слуга

• Название: Четырех царей слуга
• Автор: Алексей Шишов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014155-6, 5-271-04145-Х

Новый роман известного писателя-историка Алексея Шишова рассказывает об одном из ближайших сподвижников Петра I генерале-шотландце Патрике Гордоне (1635-1699), в течение почти 40 лет честно и беспорочно служившем государству Российскому.

ыходец из Шотландии, дворянин, военный инженер Патрик Гордон, находившийся с 1661 года на русской службе, был одним из ближайших помощников Петра I в деле создания регулярной российской армии...

---

Пётр, проявляя такое великодушие к неприятельскому гарнизону форта, попросил генерала о следующем:

— Ваша светлость, при московском войске здесь присутствует немало цесарцев и других иноземцев. Желал бы и в этом случае показать великодушие наше победителей. Потому, Пётр Иванович, распорядитесь моим именем по поводу последних турок на берегах Дона...

   — Будет исполнено, мой государь. Думаю, что цесарцы о вашем новом соизволении благодушия к побеждённым сей день отпишут в Вену и имперскому послу в Москву...

Выполняя царское поручение, генерал-инженер оставил в «Дневнике» следующую запись азовских дней:

«...Гарнизон Лютика прошёл мимо нашего лагеря и получил 20 лошадей, чтобы увезти свои багажи и запасы, так как ему было дозволено взять с собою большую часть имущества. Мы довели его до реки Кагальника и затем представили итти, куда он желает».

Думается, что щепетильный в записях Патрик Гордон опустил здесь некоторые «неприятности». Эти события немецкий историк Байер в своём «Кратком описании всех случаев, касающихся до Азова от создания сего города до возвращения онаго под Российскую державу», описывает несколько иначе и с неточностями в цифрах:

«Того ж дня здался Лютик на дикрецию. Сию крепость принял у турков стольник Иван Бахметьев с донскими казаками. Пушек найдено там 40, пороху 150 фунтов, а свинцу, также ядер больших и малых и других военных припасов большое число. Находившихся там 200 человек турков оборвали казаки (то есть «обчистили». — А. Ш.) и отпустили их в степь в серых кафтанах с мешками, в которые дано было им столько хлеба, чтоб степь перейти...»

У донских казаков, которые веками не жизнь, а на смерть бились на берегах Дона, в степи с османами — турками и крымскими татарами, жалости к ним никакой не было. Слишком много на полях битв осталось лежать казаков, а на берегах вольной реки насчитывалось сожжённых городков донского казачества.

Ещё не начались официальные торжества по случаю взятия Азовской крепости, как Пётр I в присутствии генералов допросил изменника голландца Якушку Янсена:

   — Как ты мог, христианская твоя душа, изменить клятве, данной мне, царю всея Руси, на Библии? Как ты мог предать магометянам христианское войско, которое из-за тебя побито было?..

Закованный в железо янычар Яков Янсен упал на колени перед царём и, пока не прося прощения именем Бога, сказал:

   — Ваше царское величество! Готов искупить содеянное золотом азовского паши.

   — Каким ещё золотом, злодейская твоя душа, Якушка?

   — Я знаю тайную пещеру под азовскими стенами, где оно запрятано вместе с шелками и серебряной посудой.

   — Но и что ты хочешь от меня тем, вор?

   — Отдам всё богатство это, только пощади жизнь несчастного голландского моряка во имя Всевышнего...

Был послан Преображенский офицер с караулом солдат для присмотра за изменником Якушкой. Ту потаённую пещеру под сводами одной из крепостных башен действительно нашли. Но сколько ни перекапывали в её углах землю, так ничего и не нашли.

Хитрость лукавого изменника Якушки не удалась. Пришлось его стеречь со строгостью, опасаясь, что он не доживёт до казни в Москве. Стрельцы, потерявшие по его «вине» немало своих товарищей в Первом Азовском походе, не раз побуждались к расправе над новоявленным янычаром. Но царь-государь приказал строго-настрого:

   — Беречь изменника Якушку караульным пуще жизни. Живым соблюсти до Москвы. Пущай все видят, каково творят с изменниками у нас на Руси...

Для пущей сохранности «злокозненного гада» Яна Янсена перевезли из крепости в одну из каланчей. Там «немчин перемётчик» был посажен в каменное подземелье башни перед его отправкой в Москву на казнь. Любой допуск к нему стрельцов был высочайше воспрещён.

Злоба царя на изменника Якушку за прошлогодние неудачи была столь велика, что о его поимке он сообщал едва ли не в каждом письме, отправленном после победы из-под Азова в Москву. Так, в письме князю-кесарю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому, своему наместнику в Москве по случаю Азовского похода, самодержец писал:

«Известно вам, государю, буди, что благословил Господь Бог оружия ваша государское, понеже вчерашнего дня молитвою и счастием нашим, государским, азовцы, видя конечную тесноту, здались; а каким поведением и что чево взято, буду писать в следующей почте. Изменника Якушку отдали жива. Питер (по-немецки). 3 галеры Принцыпиум, июля 20 дня».

Азовская виктория в русских войсках в осадном лагере была отмечена с большой торжественностью — молебном в походных церквах и пиром для всех винских чинов. Празднество проходило 20 июля в понедельник, который трудно было назвать днём трудным. Патрик Гордон записал кратко о событиях того июльского дня:

«Мы были на радостном пиру у генералиссимуса, где не щадили ни напитков, ни пороху».

Пороху действительно не жалели. С галер, которые встали на якорь у самого города, то и дело раздавались трёхкратные ружейные залпы. С осадных батарей день и всю ночь до утра гремели победные оглушительные залпы. Радостная пальба раздавалась даже в обозе. Победной эйфории предался даже генерал-инженер Патрик Гордон, разрядивший в воздух все свои пистолеты. Всюду, даже у солдатских костров звучало:

   — Слава царю Петру Алексеевичу!..

   — Виват! Виват! Виват!..

Только казаки особо не растрачивали огненное зелье по-пустому. Они знали ему цену в порубежной жизни и потому берегли каждый выстрел. Донцы знали — завтра царские войска уйдут с победой в стольный град — в далёкую Москву, а им вновь приходилось оставаться один на один с Диким Полем, по которому гуляли разбойные орды крымского воинства.

Патрику Гордону со стороны казалось, что всей этой праздничной эйфории только его венценосный воспитанник в ратных науках не потерял голову. Об этом говорили прежде всего его глаза — настороженные, озабоченные чем-то. Под вечер на хмельном пиру Пётр доверительно сказал шотландцу, но так, чтобы не слышали многие:

   — Ваша милость, мне угодно знать ваше генеральское слово о сей виктории. Чем она далась мне, государю? Из чего она произросла?..

Патрик Гордон ответил без промедления:

   — К обеду завтрашнего дня изложу всё мною думанное о виктории вашего величества на бумаге. Всё, что моему государю хочется знать о его первой победе. Изложу всё, что мной надумано за осадное время.

   — А пока мой тост, ваше величество, Пётр Алексеевич! — Генерал поднялся со скамьи. — За викторию царя московского, за викторию русского оружия! Виват, господа генералы и полковники!

В царском шатре под звуки пушечного залпа (артиллерийский капитан-распорядитель стоял у входа) в который уже раз раздалось:

   — Виват! Виват! Виват царю Петру Алексеевичу!

На следующий день, как было сказано, генерал-инженер предстал перед государем. Он положил перед ним на походный складной стол несколько крупно исписанных листков бумаги. Сказал:

   — Ваше величество, вот изложение моих мыслей по поводу причин одержанных твоим войском виктории. Прочти, мой государь, и не суди строго своего генерала, если не так что написано.

Пётр Алексеевич читал бегло и молча. Он, как мудрый правитель, больше всего желал знать правду о себе и о своих трудах державных. Но без постоянной лести своего окружения. Такую правду могли ему сказать только князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский, генерал-наставник Патрик Гордон, боярин-воевода Борис Петрович Шереметев да ещё входивший в силу сержант-преображенец Алексашка Меншиков. Остальные в силу вековой традиции боялись царского гнева за слово правдивое. Царская опала могла быть пострашнее тюремного заключения.

Умудрённый годами и убелённый сединами на царской службе шотландец тоже мог бы страшиться царского гнева. Но Пётр Алексеевич был его учеником и чтил воспитателя. Потому ему можно было высказать (но не всегда и не по всякому случаю) всю правду. Гордон писал откровенно, полагаясь на опыт человека военного:

«...Эта экспедиция имела больший успех, чем предыдущая годом раньше, по следующим причинам:

   1. Христиане, вдобавок к коннице, имели вдвое больше пехоты, чем раньше.

   2. Гарнизон крепости был едва ли не вдвое слабее, чем в первый раз, и состоял в основном из новых и необученных людей.

   3. В городе сильно не хватало амуниции, особенно свинца, и не было никакой надежды получить провизию.

   4. Не было, как в прошлом году, тройного начальствования армиями (триумвирата) — то есть разногласий и соперничества, командование сосредоточилось в одних руках; следовали только советам лучших специалистов.

   5. Подошли на 6 недель раньше и не дали туркам переправить в город провизию, амуницию и подкрепления.

   6. Разгром главного флота турок обескуражил последних, отнял у них решимость и надежду на успех: они видели, что устье Дона прочно охраняется русским флотом и сильными, хорошо укомплектованными людьми фортами.