Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

• Название: Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма
• Автор: Игорь Морозов
• Жанр: Культурология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91674-114-8

Данная монография посвящена исследованию роли антропоморфных артефактов в жизни людей и в истории человеческой культуры.

Особое внимание уделено «идеологии антропоморфизма», которая позволяет использовать антропоморфные игрушки в целях «социального конструирования», то есть для формирования и развития «пространства личности» ребенка, осознания им своего «Я», противопоставленного «Другому», преодоления возрастного этапа «аутизма», формирования гендерной, социальной и этнокультурной принадлежности и желательных стандартов поведения.

Автором проанализирован широкий круг источников: обрядовые, магические и религиозные практики, примеры из мемуарных, литературных и современных источников (пресса, массмедиа, реклама, кино). Основу исследования составляют материалы автора, относящиеся к русской традиции и включенные в широкий круг кросскультурных параллелей.

Книга предназначена для специалистов по социальной и культурной антропологии и будет полезна представителям смежных дисциплин – от кросскультурной психологии и философской антропологии до этнолингвистики, а также широкому кругу читателей.

---

По замечанию Ж. Бодрийяра, в определенный момент любая вещь помимо утилитарного использования приобретает и некое дополнительное значение, становится «еще и чем-то иным, глубинно соотнесенным с субъектом», некой психической оболочкой, в которой он может царить, которую он наполняет смыслом, своей страстью [Бодрийяр 1999, с. 95]. В этом смысле кукла, по-видимому, мало отличается от других вещей.

Бесполость и андрогинность куклы

Гендерная маркированность куклы

Во многих своих презентациях кукла беспола, то есть не наделена признаками ни мужчины, ни женщины. Гендерные признаки возникают у куклы в процессе игры, когда играющие наделяют ее мужским или женским именем и игровой функцией, связанной с выполнением тех или иных социальных ролей, которые традиционно закрепляются в данную эпоху и в данном обществе за мужчинами или женщинами.

Основным гендерным маркером в этом случае является дресс-код, то есть половые признаки, выраженные символически в специфических деталях внешнего облика, характерных для данной культуры (в первую очередь – в одежде). При этом пол куклы может быть символически обозначен отдельными деталями. Например, у кумандинцев деревянные фигурки духов-«шалыгов», способствовавших удачной охоте, различались по полу при помощи прикрепленных к носам кусочка меха, изображавшего бороду шалыга-мужчины, или кусочка ткани у фигурки, обозначавшей его жену [Иванов 1979, с. 26]. В этом контексте можно утверждать, что куклы становятся совершенно бесполыми, лишившись одежды (ср. у В. В. Набокова: «Куклы ‹…› остались совершенно нагими, и следовательно бесполыми» [НКРЯ: Набоков 1954]). Правда, это относится прежде всего к детским куклам, за исключением Барби или некоторых типов кукол-«кормилиц» с подчеркнуто большой грудью.

Илл. 27

Большинство же обрядовых кукол, от палеолитических и неолитических «венер» и древнеегипетских статуэток, использовавшихся в мистериях в честь Осириса, до русских Ярилы и Костромы или свадебных куколок «жениха» и «невесты», имеет явно выраженные половые признаки, в том числе подчеркнуто выделенные гениталии (см. цв. вкл. 2), как например, у амулетов, изображающих женских духов-«защитников» у чукчей – см. илл. 27 [Богораз-Тан 1939, с. 59, рис. 50а]. Эти различия вполне понятны. Поскольку ребенок до определенного возраста часто не наделяется признаками гендера, то есть социального пола, то и игровая кукла, которая является его alter ego (см. «Роль куклы в онтогенезе человека»), как правило, беспола. В обрядовой же кукле особую ценность имеет именно подчеркиваемая гипертрофированными гениталиями символика плодородия. При помощи этого артефакта биологический пол посредством ритуально-магических акций вступает во взаимодействие с полом социальным, маркируя изменение социальных отношений (например, вступление в брак) или активацию природно-культурных процессов (например, имитацию коитуса с пашней для увеличения ее плодородия).

Илл. 28

Поскольку символика бесполости неотделима от символики бесплодия, то есть отсутствия жизненной энергии и силы, то совершенно ожидаемыми и предсказуемыми являются интерпретации куклы как чего-то безжизненного, а также как вещи, символически обозначающей смерть или мертвеца. Отсюда распространенное сравнение покойника или человека, находящегося на грани жизни и смерти, с куклой. Такого рода описания практически идентичны в разных культурных традициях, например, у И. С. Тургенева и Томаса Манна: «Но я не застала даже тех последних предсмертных движений, которые такими неизгладимыми чертами залезли мне в память у постели моей матушки. На обшитых кружевом подушках лежала какая-то сухая, темного цвета кукла с острым носом и взъерошенными седыми бровями…» [НКРЯ: Тургенев 1881, Несчастная]; «Мертвый дед казался совсем чужим, и вовсе даже не дедом, а восковой куклой в натуральную величину, которую смерть подсунула вместо него; над ней и совершалась вся эта благоговейная и почетная церемония…» [НКРЯ: Томас Манн, Волшебная гора].

Илл. 29

Существует и еще один взгляд на куклу – как на вещь, наделенную признаками и женского, и мужского одновременно. Аспект полового диморфизма куклы особо выделяется и в ритуальных практиках, и в детских играх. Наличие у куклы несомненно уникального свойства – одновременной принадлежности к обоим полам, андрогинности, создает особый тип отношений с ней, полный двусмысленности и недомолвок, готовности к мгновенному перевоплощению в свою противоположность. В этом смысле к кукле вполне применимо высказывание Ж. Бодрийяра: «Если божественное призвание всех вещей – обрести некий смысл, найти структуру, в которой их смысл основывается, ими столь же несомненно движет и дьявольская ностальгия, подталкивая к растворению в видимостях, в обольщении собственного образа или отражения, т. е. к воссоединению того, что должно оставаться разделенным, в едином эффекте смерти и обольщения (Нарцисс)» [Бодрийяр 2000, с. 127]. Это феноменальное свойство может быть мотивировано представлением об андрогинности ребенка, которого часто изображает кукла. Здесь можно, например, процитировать К. Леви-Строса: «Ребенок не имеет пола, или, точнее, в нем смешано мужское и женское начало» [Леви-Строс 1983, с. 209].

Илл. 30

* * *

Приведенные выше факты позволяют сделать вывод, что гендерная маркированность куклы как культурного объекта во многом зависит от того, где в данной культуре проходит граница между взрослым и детским и насколько в данной культуре табуируются признаки пола. Табуирование может быть вызвано как боязнью непредсказуемого воздействия на фертильные, плодоносящие функции, которые воплощает в себе кукла, так и религиозно-этическими мотивами. Отсюда, например, осуждение «чрезмерной сексуальности» куклы Барби в исламском мире и в современном православии (см. параграф «Кукла как инструмент социального конструирования»). Крайним выражением подобной тенденции являются игровые антропоморфные предметы без явно выраженных признаков пола. Это одна из причин истолкования куклы как бездушной копии человека, его безжизненного двойника. Бесполость служит импульсом для развития еще одного значения, когда кукла выступает как объект, пол которого не только не определен, но и может изменяться в зависимости от намерений манипулирующего им игрока.

Андрогинность антропоморфных артефактов в разных культурах

Наиболее древний пример обозначения куколками плодоносящего, «первичного» жизненного начала, того, от чего пошла жизнь – палеолитические «венеры» (см. илл. 28, палеолитическая «венера» из пещеры Леспюг) и «лебеди» (см. илл. 29, палеолитическая подвеска-«лебедь» со стоянки Мальта): женщина-мать и мужчина-«дающий жизнь». Их обозначение изначально связано с символикой гениталий: многие палеолитические фигурки не только имеют ярко выраженные половые признаки, но и зачастую превращаются в стилизованные изображения половых органов и других половых признаков, например, женских грудей [многочисленные примеры и иллюстрации см.: Елинек 1982, с. 315–316, 333–334, 382–410]. Интерпретацию этих неолитических фигурок как изображений половых органов приводит М. Гимбутас [Gimbutas 1974, р. 178–192]. Этот иконографический канон получает продолжение в дальнейшей традиции. В качестве примера можно привести фигурку духа-помощника шамана в виде «гагары» у эвенков – см. илл. 30 [Иванов 1970, с. 217, рис. 198-6].

Илл. 31

Немаловажна изначальная изоморфность мужского и женского начала, их стремление слиться в едином изображении и знаке [Эли-аде 1998, с. 123–205]. По замечанию Э. Нойманна, во многих древних культурах, расположенных в самых разных частях света, «Прародители Мира, небеса и земля, объединены в круге, бесконечно и вечно слитые, так как ничто еще не встало между ними, чтобы создать двойственность из первоначального единства. Вместилищем мужской и женской противоположностей является великий гермафродит, первичный созидательный элемент, индусский пуруша, который сочетает в себе противоположные полюса» [Нойманн 1998, с. 26]. Половой диморфизм индийского бога Шивы, который нередко изображается с женскими половыми признаками, выражается пластически его фаллосом («лингам»), расположенным на женском символе («йони») в виде круга или плоской круглой подставки. Такая символика мотивирована мифом, согласно которому Шива появился изо лба бога-создателя Брахмы в виде двуполого существа: его правая сторона была мужской, а левая – женской. Брахма отделил от Шивы его левую половину в образе Великой Богини, которая стала его женой [Ramrisch 1981, р. 93].