Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

• Название: Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам
• Автор: Эдуард Филатьев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4425-0012-7

О Маяковском писали многие. Его поэму «150 000 000» Ленин назвал «вычурной и штукарской». Троцкий считал, что «сатира Маяковского бегла и поверхностна». Сталин заявил, что считает его «лучшим и талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи».

Сам Маяковский, обращаясь к нам (то есть к «товарищам-потомкам») шутливо произнёс, что «жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой». И добавил уже всерьёз: «Я сам расскажу о времени и о себе». Обратим внимание, рассказ о времени поставлен на первое место. Потому что время, в котором творил поэт, творило человеческие судьбы.

Маяковский нам ничего не рассказал. Не успел. За него это сделали его современники.

В документальном цикле «Главная тайна горлана-главаря» предпринята попытка взглянуть на «поэта революции» взглядом, не замутнённым предвзятостями, традициями и высказываниями вождей. Стоило к рассказу о времени, в котором жил стихотворец, добавить воспоминания тех, кто знал поэта, как неожиданно возник совершенно иной образ Владимира Маяковского, поэта, гражданина страны Советов и просто человека.

---

К тому же и сама Северная Коммуна перестала существовать – 24 февраля Третий съезд Советов Северной области принял решение об её упразднении.

И в самом начале марта Маяковский и Брики, так же стремительно, как совсем ещё недавно покидали москвский «ад», бежали из зиновьевского «рая», в котором «церемониймейстером» был Горький.

Впрочем, в книге Василия Васильевича Катаняна «Лиля Брик. Жизнь» написано:

«Осенью 1918 года все трое переехали в Москву…»

В его же книге «Лиля Брик, Владимир Маяковский и другие мужчины» с восклицанием на обложке («Дополненное издание^.») слово в слово повторено:

«Осенью 1918 года все трое переехали в Москву…»

Хотя у Маяковского в «Я сам» в главке «19-й ГОД» сказано:

«Весной переезжаю в Москву».

А у отца Василия Васильевича, Василия Абгаровича Катаняна, в книге «Хроника жизни и деятельности Маяковского» даже даты указаны (1919 года):

«1 или 2 марта – переезд в Москву».

Как после этого относиться к автору, про которого (в каждой его книжке) наизменно говорится, что он является «душеприказчиком и хранителем бесценного архива, который содержит переписку, интимные дневники и биографические записи»!

Столица большевиков

В Белоруссии, которая незадолго до этого объявила о федерации с Советской Россией, наступление польских войск продолжалось. 1 марта 1919 года поляки взяли город Слоним, 2 марта – Пинск.

Как в это время шли дела в самой в стране Советов, описано в «Чёрной книжке» Зинаиды Гиппиус:

«К весне 19 года положение было такое: в силу бесчисленных (иногда противоречивых и спутанных, но всегда угрожающих) декретов, приблизительно всё было „национализиро – вано“ – „большевизировано“. Всё считалось принадлежащим „государству“ (большевикам)… В конце концов, это просто было желание прибрать всё к своим рукам. И большею частью кончалось разрушением, уничтожением того, что объявлялось „национализированным“. Захваченные магазины, предприятия и заводы закрывались; захват частной торговли повёл к прекращению вообще всякой торговли, к закрытию всех магазинов и к страшному развитию торговли нелегальной, спекулятивной, воровской… Террористические налёты на рынки, со стрельбой и смертоубийством, кончались просто разграблением продовольствия в пользу отряда, который совершал налёт».

Так обстояли дела в Петрограде.

Точно так же всё происходило и в Москве, куда приехали Брики и Маяковский. На вокзале их встречали друзья: Лев Гринкруг и Роман Якобсон.

Одним из первых мест, которое 2 марта посетил поэт, было бывшее кафе «Питтореск», которое теперь называлось клубом-мастерской искусств «Красный петух». Если Маяковский туда пришёл, значит, вышел на сцену и обратился к присутствовавшим с речью.

О чём он говорил?

О ситуации в стране?

Об экономических трудностях, коснувшихся в тот момент всех?

Нет.

В газете «Искусство» (Вестнике Отдела изобразительных искусств Наркомпроса) сказано, что поэт говорил о футуризме, про который несколько лет назад сам же сказал, что он отошёл в мир иной. Теперь Маяковский заявил, что…

«… футуризм и есть то «единственное живое», которое может противостоять эстетической «пачкотне» всей массы художников. Как фактическое доказательство того, что футуризм есть единственное течение, содержащее в себе жизнь, т. Маяковский приводит тот факт, – когда для Октябрьского праздника понадобилось найти пьесу, то взяли – в Москве «Стеньку Разина» поэта-футуриста В.Каменского, который до сих пор делает полные сборы в районных театрах, и в Петербурге – «Мистерию-Буфф» поэта-футуриста Вл. Маяковского. Где же были присяжные «писатели пролетарской поэзии»?.. «И мы сильны, так как мы революционеры, хотя и ошибаемся, может быть».

После речи тов. Маяковского половина аудитории встаёт и уходит (знаменательно!)»

Журнал «Вестник театра» обратил внимание читателей на другие слова поэта, сказанные в тот вечер:

«Маяковский констатирует, что отношение советской власти к футуристам резко враждебное. Он указывает на письмо Каменевой, статьи Фриче, а также на статьи в „Правде“, резко критикующие футуристов. Уже это одно, – докладывает он, – опровергает мысль о нашей якобы диктатуре в искусстве».

Иными словами, Маяковский не скрывал, что коммунистов-футуристов советская власть не поддерживала. А такая поддержка была им очень нужна. Хотя бы потому, что приехавшим из Петрограда комфутам позарез требовалось жильё. А в Москве, где с недавних пор разместились все правительственные учреждения, дефицит жилья был страшнейший. Но Брики и Маяковский пристанище себе нашли. И довольно быстро. Как? Об этом – Аркадий Ваксберг:

«Роман Якобсон, у которого были всюду солидные связи, исхлопотал для пришельцев комнату в Полуэктовом переулке, в одной квартире с их другом, художником Давидом Штеренбергом».

Бенгт Янгфельдт к этому добавил:

«… в одной квартире с художником Давидом Штеренбергом и его женой».

Александр Михайлов уточнил:

«… в Полуэктовом переулке, 5, квартира 23…»

Что же это за «связи» такие, которые позволили Роману Якобсону обеспечить «пришельцев» комнатой? Да ещё в квартире, в которой проживал не просто их «друг, художник», а глава Изобразительного отдела Наркомпроса?

Распределением жилплощади в Москве занималось тогда одно единственное ведомство – ВЧК. Только связь с чекистами («солидная связь») могла позволить Якобсону «исхлопотать» такую комнату

Весна 1919-го

Хотя наступила весна, было ещё очень холодно. Юрий Анненков, живший в ту пору в петроградской квартире Дмитрия Ивановича Менделеева (её уступила ему жена Александра Блока, внучка великого российского химика), писал:

«Водопроводные трубы сначала замёрзли, потом полопались. Уборная не действовала. По всяким пустякам приходилось спускаться во двор. Умывание стало редкостью. Я сжёг в печи сначала дверь, отделявшую учёный кабинет от прихожей, затем дверь от коридора в кухню. Потом наступила очередь паркетин…»

Дом в Москве, в котором предстояло жить Брикам и Маяковскому, тоже не отапливался. Пришлось утепляться. К счастью для новосёлов в предоставленной им квартире когда-то проживали состоятельные люди – на стенах висели ковры, а в комнатах сохранилась какая-то обстановка. Лили Брик вспоминала:

«Закрыли стены и пол коврами, чтобы ниоткуда не дуло. В углу – печь и камин. Печь топили редко, а камин – утром и вечером, старыми газетами, сломанными ящиками, чем попало».

Аркадий Ваксберг:

«Это была самая трудная зима для послереволюционной России. Беспощадный большевистский террор, с одной стороны, гражданская война и блокада – с другой обескровили богатую некогда страну и ввергли её в величайший хаос. Голод и холод царили в советской столице. Водопровод и канализация не работали».

А в другой бунтарской «столице», Гуляйполе, жизнь налаживалась. Потому что проживавшие там «товарищи крестьяне и рабочие», как называл их Нестор Махно, по указам и декретам всё того же Махно, «сами на местах без насильственных указов и приказов, вопреки насильникам и притеснителям всего мира строили новое свободное общество без притеснителей панов, без подчинённых рабов, без богачей, без бедняков».

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко, командовавший Украинской советской армией, которая воевала против немцев и петлюровцев, в одном из своих донесений в Москву сообщал о положении в Махновии:

«Налаживаются детские коммуны, школы. Гуляйполе – один из самых культурных центров Новороссии – здесь три средних учебных заведения и т. д. Усилиями Махно открыты десять госпиталей для раненых, организована мастерская, чинящая орудия, и выделываются замки к орудиям».

На втором съезде вольных Советов Гуляйполя было впрямую заявлено:

«Прикрываясь лозунгом „диктатуры пролетариата“ коммунисты – большевики объявили монополию на революцию для своей партии, считая всех инакомыслящих контрреволюционерами».

Москва к подобному свободомыслию отнеслась, конечно же, весьма прохладно, если не сказать, враждебно. Но в феврале 1919 года большевики всё же заключили с Махно военный союз, и пятидесятитысячная повстанческая армия Гуляйполя вошла в состав Первой Заднепровской советской украинской дивизии в качестве Третьей Заднепровской бригады. Под командованием комбрига Махно гуляйпольцы стали воевать с армией Деникина.

В стране Советов в это время было не только холодно, но и по-прежнему очень голодно.

Осенью 1918 года Анна Горенко (Ахматова) разошлась с Николаем Гумилёвым и вышла замуж за поэта и учёного-ассиролога Вольдемара Казимировича Шилейко. Он приютил найденную им на Марсовом поле Петрограда собаку – сенбернара Тапу. Приходилось кормить и этого здоровенного пса. Поскольку снабжение продовольствием питерской интеллигенции курировал Горький, Шилейко отправил ему послание от имени своего Тапы, нарисовав собаку, склонившую голову над пустой миской. Под рисунком – фраза: