Мишель Зевако - Двор чудес

• Название: Двор чудес
• Автор: Мишель Зевако
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-7900-1

Правление Франциска I, «короля-рыцаря», как он сам себя называл, — это эпоха французского Возрождения и становления абсолютизма. Потеряв после битвы при Павии «всё, кроме чести», король не привык считаться с чужим мнением и жил по принципу «ибо так нам угодно». Будучи сторонником идей гуманизма и веротерпимости, Франциск поддерживал то католиков, то протестантов. В его правление цвели буйным цветом костры инквизиции, которые сам король посещал во главе триумфальных шествий.

Однако не всё было плохо во Французском королевстве. На благо страны широко использовались заморские таланты Леонардо, Рафаэля, Челлини, вдоль Луары строились замки дивной красоты, расширялся флот. А кроме того, было принято смелое решение нарушить вековой договор с королевством Арго. Пристанище парижских воров и бродяг подлежит уничтожению.

«Двор чудес» продолжает события, начатые в романе «Трибуле». На русском языке публикуется впервые.

---

Скажем только, что по истечении этого времени Манфред вспомнил о Лантене и объявил княгине, что сейчас уйдет. Беатриче побледнела: «Вдруг я опять его потеряю…»

Но Манфред успокоил ее улыбкой и словами:

— Я уже не ребенок, которого может украсть цыганка, я и сам за себя могу постоять… а тем более теперь! Чертова сила, матушка, жаль мне тех, кто попробует нас вновь разлучить!

Беатриче впервые посмотрела на сына внимательно. Она увидела, как он силен, как могуч и строен, и пламя гордости озарило ее лицо. Все в нем казалось ей восхитительным — даже привычное ругательство, сорвавшееся с его уст.

То был достойный сын шевалье де Рагастена.

* * *

Не прошло и двух часов, как Манфред вернулся.

С ним вместе пришли еще трое.

— Матушка, — сказал он княгине, — вот Лантене — мой друг, мой брат названый, с которым мы с детства неразлучны. Много раз он спасал мне жизнь… Вот отец Лантене — старый граф де Монклар… А это Авет Доле, невеста моего друга — а мне она как сестра…

Беатриче протянула руку Лантене и поцеловала в лоб Авет.

Потом между ними зашел долгий разговор — только граф де Монклар не принимал участия в этой беседе.

Было решено, что Авет с графом останутся в доме на улице Канет, а Манфред с Лантене отправятся в Фонтенбло.

Потом Лантене, Авет и старика проводили в комнаты, которые Беатриче распорядилась прибрать для них.

Что нам еще сказать? Занималась заря, а ни Манфред, ни Беатриче еще и не думали об отдыхе; им казалось, они никогда не выскажут всего, что им нужно сказать друг другу… И все же настала пора расставаться.

После тысяч и тысяч материнских советов Манфред сел на коня и вместе с Лантене поехал в Фонтенбло. Первый час они скакали молча: каждый предавался своим мыслям. У Манфреда мысли были самые радужные.

— Как тебе понравилась моя матушка? — спросил он Лантене.

Лантене вздрогнул, оторванный от своих размышлений, а у него они были очень печальные.

— Матушка? — переспросил он. — Я бы хотел, чтобы у меня была как раз такая… Как же ты счастлив, брат! У тебя есть мать… а у меня только портрет. У тебя есть отец — а у меня только тень отца!

Манфред изумленно посмотрел на Лантене. Тот поспешил сказать:

— Прости меня, что я сейчас такой злой… это от горя.

— Ты злой? Что за чушь! Но ты сказал, что у тебя есть портрет матери?

— Да, прекрасный портрет, который висел в резиденции великого прево. Вчера, пока ты ходил на улицу Канет, я сходил туда.

— С ума сошел!

Лантене пожал плечами:

— Да на меня никто внимания не обратил. Слуги потихоньку растаскивали вещи. От недуга хозяина они совсем стыд потеряли. «Как быть, сударь! — сказал мне дворецкий. — Надо ведь что-то иметь взамен жалованья: мы же не знаем, вернется ли монсеньор обратно». За двадцать дукатов мне позволили вынести холст — только раму велели оставить. И теперь этот холст в доме несчастного Доле. Вот и все, что мне осталось от матери, — грустно закончил Лантене.

За такими разговорами друзья доехали до Фонтенбло, и там приключилась та встреча, о которой мы уже рассказали.

Через двадцать минут после того, как Манфред с Лантене столь невежливо обошлись с королем, они спешились у трактира «Великий Карл».

* * *

Король так и не пришел в себя от дерзкого ответа и внезапного бегства двух незнакомцев. Отыскать их теперь — и думать было нечего.

— Кто же, черт побери, эти два проходимца? — сказал он негромко.

— Проходимцы — как раз подходящее слово, государь, — произнес кто-то рядом.

Франциск I узнал этот голос и увидел рядом с собой силуэт.

— Ла Шатеньере! — воскликнул король.

— Он самый, государь.

— Ты видел это?

— Все видел. Я как раз возвращался во дворец… с прогулки, направляясь в тот прекрасный покой, который Вашему Величеству угодно было отвести для меня. Тут мое любопытство привлек топот двух лошадей. Я встал у ворот, видел приход Вашего Величества, слышал, как часовой некстати кликнул караул — словом, всё, государь.

Слово «всё» Ла Шатеньере особенно выделил.

— Что ты хочешь сказать? — спросил король.

— Я хочу сказать, что при свете факелов мог разглядеть тех проходимцев, как Ваше Величество справедливо изволили назвать этих людей. Правда, лица их я мог видеть только на мгновенье, но этого было довольно, чтобы узнать их.

— Ты их знаешь? — нетерпеливо откликнулся король.

— И Ваше Величество тоже их знает.

За разговором Франциск I и его спутник вошли во дворец и прошли в королевские покои.

— Один из этих людей, — продолжал Ла Шатеньере, — тот, кто в одиночку ранил нас троих: Эссе, Сансака и меня, а потом так изуродовал бедного Сансака, что тот теперь не смеет высовываться из своей норы…

— Разбойник Манфред? — с затаенным ужасом спросил король.

— Да, государь! Тот, кто имел дерзость схватиться с Вашим Величеством у усадьбы Трагуар, тот, кто имел еще большую дерзость явиться в Лувр и бросить вам вызов! А другой — его проклятый товарищ Лантене!

— Они в Фонтенбло!

— Вы, конечно, не забыли, Ваше Величество, что один из этих негодяев смеет поднимать глаза на герцогиню де Фонтенбло?

О нет, король об этом не забыл…

— Пошли! — приказал он Ла Шатеньере.

Король спустился в парадный двор и вошел в кордегардию.

— Государь мой, — сказал он офицеру, — какие приказы вы отдавали часовым?

— Обыкновенные приказы, государь: как салютовать…

— Речь не о салюте! — в гневе вскричал король. — Я говорю с вами про оборону замка!

— Оборону? — растерянно пробормотал офицер.

— Именно! Что вы будете делать, государь мой, если к ограде подойдут злоумышленники! А предполагать злой умысел надо всегда! Я вижу, вы никаких приказов не отдавали… Хорошо же меня, право, охраняют!

— Простите, государь! В замок никто не может войти без личной встречи с офицером охраны.

— Этого недостаточно. С этой минуты всякий, мужчина или женщина, днем или ночью, кто подойдет к ограде ближе им на двадцать шагов, должен будет удалиться. В случае неповиновения немедленно стрелять. Замените сейчас же алебардщиков аркебузирами. Поставьте не одного часового у каждых ворот, а двух с заряженными аркебузами, пусть будут готовы стрелять во всякого, кто подойдет. Вот мой приказ, государь мой. Пошли, Ла Шатеньере.

Король вышел из кордегардии, оставив офицера в полном замешательстве.

— Сколько у нас караулов? — спросил Франциск своих спутников.

— Четыре, государь. Самый сильный — тот, что охраняет парк.

— Осмотрим все.

Ла Шатеньере провел короля по всем кордегардиям, где Франциск отдал один и тот же приказ. По замку тут же разнесся слух, что ожидают нападения врагов, но каких врагов — никто не знал.

Король не только посетил караулы: он обошел весь парк, останавливался у каждого часового, велел им смотреть в оба, обещал за хорошую службу много золота, а за небрежение и недосмотр — дыбу и четвертование. Уже среди дня, утомившись и насилу успокоившись благодаря своим распоряжениям, он вернулся в свои покои.

И все потому, что Ла Шатеньере шепнул ему на ухо два имени: «Манфред и Лантене».

XXVII. Мать в пути

Теперь мы опять позовем читателя в лачугу несчастной Маржантины. Это было на другой день после того, как Кокардэр нашел Манфреда и внезапно увел его от Маржантины, чтобы попытаться спасти Лантене.

С Маржантиной после ухода Манфреда случился припадок. Когда это с ней бывало, она выбегала растрепанная, растерзанная, носилась чуть ли не по всему Парижу и все звала дочку. К полуночи, не чуя ног от усталости, она вернулась в свое убогое жилище и проспала до полудня.

Мы застанем ее сидящей на корточках в углу, бессмысленно глядящей на дверь; она пыталась хоть как-то собрать обрывки мыслей и что-то вспомнить.

— Цыганка-то, — ворчала она, — мне говорила, что Манфред поможет отыскать дочку! А Манфред ушел… И дочки нет… Ах я бедная, бедная! Все-то на свете против меня!

Так она жаловалась про себя, и тут открылась дверь и вошла знатная дама. У Маржантины, как у многих сумасшедших была превосходная память на лица. Она тотчас же узнала вошедшую.

— Прекрасная дама! — прошептала она.

«Прекрасной дамой» она звала герцогиню д’Этамп. Герцогиня была одна.

— Что ж, дорогая моя Маржантина, — промолвила она с улыбкой, — ты мне рада? Узнаешь меня?

— Узнаю, — ответила безумная.

— Узнаешь… — сказала герцогиня, стараясь скрыть недовольство. — Узнаешь — значит, знаешь, что я тебя очень люблю и все готова сделать для твоего счастья.

— Меня никто не любит, — мрачно ответила Маржантина. — Да и не нужно мне, чтобы меня любили. Лишь бы оставили меня в моей норе, как мне удобно. И нет у меня счастья, кроме как думать.