Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

• Название: Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Дальше — несколько цитат. "Список поражает прежде всего своей однобокостью. За редким, почти символическим, исключением представлено фактически одно направление современной отечественной литературы, назовем его условно "либерально-экспериментальным"…В год Победы в списке нет ни одного писателя — участника войны, который мог бы представлять в Париже феноменальное явление мировой культуры — нашу фронтовую литературу". Далее. "Изумленные парижане могут подумать, будто в России сочиняют книги только русские и евреи, а татары, калмыки, аварцы, чукчи и другие — вообще народ бесписьменный".

Первым выступал 92-летний С.В. Михалков, как всегда, за своей возрастной болезненностью не сумевший скрыть ясного и четкого ума. Вел все это Поляков, как обычно с некоторой даже пилотной смелостью. Правда, выступивший где-то в середине "списка Полякова" Анатолий Салуцкий отметил, что опытный наблюдатель уже видит в газете некий еле заметный крен в сторону… Я тоже это заметил, буржуазность нас всех затягивает.

Ход для своей речи я продумал, когда шел по бульвару. Мне, дескать, легче было бы говорить о старой газете, в которой и меня не привечали, и Распутина десять лет не поминали. И что-то я, конечно, сплел, но, как всегда бывает, несколько тезисов в своем "бобслее" пропустил. Теперь всегда буду выступать с бумажкой в руке. Все хорошо говорили. Костров — мудрец, и Ю.И. тоже постепенно становится деятелем искусства.

Пришел в институт и сразу же подготовил две телеграммы.

Министру культуры Соколову А.С. 109074, Москва, Китайгородский проезд, д.7

Глубокоуважаемый Александр Сергеевич Убедительно прошу Вас просмотреть на первой полосе вчерашней Литературной газеты публикацию "Список раздора" которая может быть неверно истолкована как некоторый перекос

в государственной политике в области литературы

С глубоким уважением Сергей Есин Ректор Литературного института

им. Горького

Вторая была идентичного содержания, но адресат — другой.

Директору Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Сеславинскому М.В.

127994, ГСП-4, Москва, Страстной бульвар, д. 5

Глубокоуважаемый Михаил Вадимович Убедительно прошу Вас просмотреть на первой полосе вчерашней Литературной газеты публикацию "Список раздора" которая может быть неверно истолкована как некоторый перекос

в государственной политике в области литературы.

С глубоким уважением Сергей Есин Ректор Литературного института

им. Горького

Вечером в ресторане "Ренессанс" поел, и очень неплохо, за счет индийских налогоплательщиков. Встретил на приеме Валентина Осипова, который похвалил мою книгу "Власть слова". Не забыть бы ему послать второй том.

Приехал домой около восьми. Сидел над дневниками до ночи.

На сон грядущий отменно наелся салом, которое купил в субботу в Обнинске и сам засолил; какая это прелесть — сало зимой.

27 января, четверг. Всю ночь думал о "Списке раздора", опубликованном в "Литературной газете", и в принципе не смог решиться на отказ от участия в Парижском салоне. С одной стороны, смертельно хочется повидать Татьяну, с другой — висит на мне все-таки докторская мантия Сокологорской, и ух как хочется совершить смелый и отчаянный жест. Однако еще вопрос: нужны ли жесты чиновнику, нужны ли они романисту, ведь и тот и другой вызревают скорее "подо льдом". Мне уже и по возрасту невозможно начинать карьеру Лимонова, хотя его смелость, до безрассудства, меня восхищают. Но кто кого подпитывает: смелая политическая деятельность — писателя-Лимонова или известный европейский писатель — "подростка Совенко"? В конце концов, решил написать текст телеграммы и утром, под копирку, напечатал и отослал один экземпляр — министру культуры, другой — Сеславинскому. Пускай хотя бы это прожуют.

В этом списке так отчетливо видна тусовка и её характер, так заметно, кто кого привлекал и как участвуют в этом списке внутренние интересы. Хотя, конечно, есть и крупные бесспорные имена: тот же Маканин, тот же Павлов, Эппель, Толстая… А остальные — добыча или тусни или французских славистов. Кстати, накануне пришло письмо от Сокологорской, она просит меня остаться еще на один или два дня, это связано с какой-то встречей, кажется, в Доме дружбы. Ну что ж, попробую.

И еще. Собственно, рабочий день у меня еще не начался, а в его задачах такая прорва всего, что кажется — не справиться. Но уже без десяти десять вдруг объявилась приехавшая из Белгорода Вера Константиновна Харченко, которая не оставляет мысли написать обо мне еще книжку, вернее, издать свою старую, с большими добавлениями: "Дневники", "Власть слова", "Смерть титана", "Хургада" и, может быть, новый роман. Говорил с ней в спешке и быстро. Вот что значит, в отличие от моей, хватка: все её экземпляры — а у нее ровно половина тиража, — до единого, распроданы. У меня была вторая половина, кстати, надо проверить, что там осталось.

В 10 часов началась аттестация, которую мы ввели с этого года. Это как бы большая "пужалка" для отстающих, для тех, кто не очень благополучно закончил первую сессию первого курса, да и второго, и третьего. Я по опыту знаю, что если как следует не наподдать заранее, то для студента это может кончиться плохо, ведь в головах еще ветер носится, и большинство полагает, что институт это как бы продолжение школы, что оценки отображают их успехи, а непосещение простят. Все это медленно, с различными номерами моего обычного представления, с попыткой достучаться до сознания, продолжалось почти до двух часов.

А около пяти, уже после ученого совета, наш новый декан, Мария Валерьевна Иванова, и Светлана Викторовна Киселева дали мне на подпись приказ. Наши либеральные девушки с самого начала как-то запеленали меня своей жалостью, и, в общем, никаких жестких акций так и не удалось провести. Не исключили даже многострадального Чижикова, который учился в прошлом году, попал на бакалавра в этом и не сдал ни одного экзамена. Но позвонил Е.Ю.Сидоров и попросил за него. Что касается, так сказать, настоящего дела, его безумных образов, Чижиков, конечно, тут один из запевал, и как его учить — не представляю. Но попробую. Пока мы дали ему месяц последней отсрочки.

В три часа начался ученый совет. Ничего особенно тревожного, обычный отчет Льва Ивановича о научной и творческой работе. Доклад занял 40 минут, Лев Иванович сгреб туда все, что только пишется у нас в институте. Я отчетливо представляю, что в этом списке много случайного, имеющего отношение к нам лишь по касательной. Но мы в своих отчетах все это упоминаем: сборник, книга, научная работа. В принципе институт — это ристалище, все время провоцирующее к творческой работе. Да, сделано много. Но какое отношение к нам имеет, скажем, книжка о балете, написанная В.С.Модестовым? Это хорошая книжка на трудную тему, талантливо написанная, изданная за счет какого-то государственного гранта. Эти свои мысли я опрокинул на ученый совет. В качестве примера привел то, что в изданиях меня волнует: Смирнов написал предисловие к томику стихов Цветаевой, и хотя сам томик меня не очень интересует, предисловие это для меня ценно. А какое отношение имеет к нам роман Б.Н. о Паскале, ведь Б.Н. уже выпустил о Паскале монографию. Тем не менее доклад был принят.

Я еще раз подумал, что иногда раздражаюсь напрасно, а тут, к концу дня, видимо, устал и заколебался, ехать ли на вечер Битова или не ехать. Это далеко: Таганка, Дом русского зарубежья, заваленная снегом Москва…

Давно обратил внимание, что очень функционально живу, времени совершенно не хватает, особенно сейчас, когда заканчиваю редактирование своего романа. Мне тяжело даются документальные романы, потому что здесь нужна большая точность, многие проверки; боязнь исказить цитаты требует большой гибкости — ведь цитату нужно еще размять и встроить в текст. В общем, тяжело. А тут еще при последней редактуре чуть перестарался Боря и какие-то пассажи перевел в свою лексику, а я так дорожу своей! Сейчас приходится производить раскопки и подводить все под определенный интеграл. Тем не менее логику его поправок я отчетливо понимаю — тут много идет от правил абзацев. Да, с точки зрения абзацев все верно, но с точки зрения восприятия тяжелых мест, мимо которых не так просто пройти, а надо пробежать, иначе грунт может развалиться, и это понимает благодаря своему опыту романист, и часто не понимает даже самый доброжелательный редактор, — с этой точки зрения всё по-другому. Но работа идет и меня выматывает.

Но к Битову решил поехать. Тут присоединяется еще одно мероприятие: как ученые собираются в последний четверг месяца, так и прозаики решили собраться в этот же четверг в Московской организации. Народу было не очень много. Минут сорок поговорили, приняли в Союз двух переводчиков, фамилии обоих впишу позже. Один из них перевел какую-то монографию о Ришелье, что для меня интересно, книжку зажилил, как только освобожусь — начну читать, это будет подготовка к моей Франции.