Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея

• Название: Диомед, сын Тидея
• Автор: Андрей Валентинов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07472-4

Трудно ли быть богом? Диомед, сын Тидея, великий воитель, рад бы остаться человеком, но... Троя взята, бушует в крови небесное серебро, а значит, победителям нет места на родной земле. Боги и герои плывут через Океан. Впереди неведомая страна – и первый чемпионат Италии по футболу. Странная судьба выпала герою и богу Диомеду, заглянувшему в наши дни, чтобы прочесть на плакате: «Троянской войны не было!».

Древняя Греция «от Андрея Валентинова», историка и писателя, с успехом выдержала испытание временем и взыскательными читателями.

---

И – ходу! На восток, по узким лесным тропинкам безлюдной Аркадии – к туманному морю. Не один я знаю этот путь!

Хорошо, что я научился ездить верхом! Не так, как дядя, конечно, не так, как мои родичи-куреты. Но все-таки достаточно, чтобы не оплошать. Посольство катит себе к Микенам, к Коринфу и Фивам, а мы уже здесь, и завтра будем в Калидоне. И пусть все гадают, куда подевался наследник Аргоса! Поймут – поздно будет.

– Дядя, а кто самый сильный на море?

Меня учили воевать с пяти лет – копью, мечу, луку. И колеснице учили, и как строить фалангу тоже. Но о море я почти ничего не знаю – как в ту ночь, когда мы с Капанидом ловили гидру. А ведь на море – своя война. Для большого боя – пентеконтеры и дипроры (те, что с двумя таранами), для высадки – кимбы, а еще есть эйксоры, гиппагоги...

Не упомнишь даже! А ежели воевать придется?

– Сильный? – Дядя качает головой, думает. – Самый сильный – это ванакт Кеми. Ему подчиняются сидонцы и басилеи Аласии – Кипра. Затем – Троя. Потом – пираты Лаэрта...

– Эти? – я осторожно киваю на мрачных перевозчиков.

– Эти, Тидид, – дядя Эгиалей негромко смеется. – Тихие они сегодня, правда? Но и над ними есть хозяин. Дом Мурашу из Баб-Или, не слыхал?

Не слыхал. Наверно, такие же, как и те торговцы, что в нам в Лерну иногда приплывают. Толстые, важные – и бороды, понятное дело, колечками...

– Когда-то это были обычные купцы, вроде сидонцев. А теперь наследники Мурашу сильнее любого ванакта – и у нас, и на востоке. Они дают серебро всем – Сидону, Трое, хеттийцам. У них хватит серебра, чтобы заполнить все моря кораблями. Даже Кеми не спорит с Домом Мурашу.

Туман клубится, подступает ближе, сыростью ползет под плащ...

Как мало я знаю! Хорошо, что ванактом станет дядя Эгиалей! Кто еще сможет править Аргосом после деда? Заячья Губа с его пеласгами? Мы с Капанидом? Смешно!

Дед умирает... Всю дорогу мы говорили о чем угодно – но не об этом. Не хочется даже думать, каково сейчас дяде Эгиалею, когда Адраст Талид, его отец, стоит на черном пороге Гадеса! Мне все-таки легче...

Люблю ли я деда? Ведь мы и виделись-то с ним только по праздникам!

– Эврисфей хочет царить не только в Апии, но и на Лиловом – Эгейском море. Но для этого ему придется сокрушить Трою.

– Подумаешь, Троя! – удивляюсь я. – Дядя Геракл ее с налета взял!

– И так же отдал, – улыбается дядя. – Самая большая ошибка Эврисфея! Этот недоумок посылал Геракла за львами, гидрами, Гесперидовыми яблоками – и проморгал Трою. Такие удачи не повторяются, Тидид. Троя – ключ! Нет, Троя – дверь на восток, к хеттийцам, Ассуру, Урартам, митанийцам, к Баб-Или. И пока эта дверь у Приама, Микены могут только топтаться в прихожей.

Дядя Эгиалей умолкает, зябко кутается в плащ. Вот и кончилось тепло! Скоро дожди...

И половина беотийских дорог станет непроходимыми! Даже для конницы, не говоря уже о колесницах. Но две все-таки остаются – те, что наметили мы с дядей. Правда, колесницы по ним все-таки не пройдут – увязнут.

А зачем нам колесницы?

...Много веков назад гиксосы подступили к границам Кеми, страны, где властвуют зверобоги. Великого Кеми чье войско не знало поражений. Еще не остыли трупы на поле у Ар-Магеддона, где Великий Дом, ванакт Кеми, сокрушил врагов. Кемийцы казались непобедимыми.

И тогда вожди гиксосов послали гонцов к ливийцам...

Туман густеет, берег Аркадии уже сгинул за спиной, а впереди тоже туман, и мне почему-то страшно...

– Я бы не отпускал тебя в Калидон, – дядя всматривается в серую пелену, качает головой. – Ну и утречко, как раз для высадки! Десять кораблей вперед, еще три – ко входу в залив... Ты мне, Тидид, в Аргосе нужен будешь. Отец никому не верит, поэтому сделал лавагетом меня. А мне кого назначить?

Если бы не туман, не сырость, пробирающая до костей, не страх, непонятный, нелепый, я бы уже смеялся. Да куда там смеялся – хохотал бы во все горло. Ну, шутник дядя! Лавагет Диомед!

Ха-ха!

– Мне только шестнадцать, дядя Эгиалей. И я чужой. Сын изгнанника.

Я не смеюсь, смеется дядя.

– Время идет, Тидид! Вот увидишь, к двадцати годам ты уже три войны выиграешь! А то, что ты чужак... Извини, а зачем мне какой-нибудь богоравный с кучей родни и стадами, которые требуется охранять нашим же войском? Да еще с правами на престол? Отец давно хотел разоружил все дружины гиппетов. Не успел – придется мне. Знать – самый опасный враг, Тидид! Опаснее Микен!..

Да, не быть мне ванактом! Я бы Капанида тут же лавагетом сделал. А ведь он – потомок Анаксагора! Набегут ее родичи-козопасы, затрясут бородами...

Фу ты! И думать не хочу!

И вдруг почудилось, что я вновь слышу голос деда – голос Таната Жестокосердного. «До седьмого колена, всех! Всех...»

Хвала богам – не ванакт. И не буду!

– Да и какой же ты чужак, Тидид? Это в Калидоне ты чужой. Боюсь, не все тебе будут там рады. И не только Ойней...

Вот уж точно! Кто бы спорил, а я не стану.

А серая пелена ползет, густеет, подступает... сомкнулась. Говорят, такой же туман стоит над Летой, и челн Харона так же бесшумно скользит к невидимому берегу – к Белому Утесу, к полям асфоделей...

Я закрыл глаза. Еще не хватало, чтобы дядя понял, как страшно будущему (ха-ха!) лавагету. Не думать! Не думать о море, о сером тумане, о черной воде, тихо плещущей рядом – только протяни руку. Лучше я буду думать о гиксосах, о том, как они здорово обманули ванакта Кеми. Они – на востоке, ливийцы – на западе. Два войска, и в Кеми не знали, откуда ждать удара. Пришлось посылать войска на все рубежи... и вот тут-то гиксосы и врезали! И боги со звериными головами не помогли!

А то, что у ливийцев войска было с воробьиный клюв – так у страха глаза велики. А ведь можно еще хитрее придумать. Микены наше войско не пропустят, а если и пропустят, то совсем немного – как раз с воробьиный клюв. Маленький такой клювик у маленького воробышка...

Открыл глаза – и вздрогнул. Ничего не видать! Дядя совсем рядом сидит, а все равно – не разберешь. Черная тень – не человек...

...И чего это я все время о воробьях этих дурацких думаю? Может, потому, что они не просто пичуги, они – птицы Психопомпа-Килления, стража душ, уходящих в Аид? Их тоже зовут психопомпами...

Стоять! Ничего себе мысли посреди моря! Недаром говорят, что люди делятся на живых, мертвых и тех...

– Дядя! А-а... А если дед, в смысле басилей Ойней, войско у границ выставит?

Пустое спросил (не мое это дело – пока!), просто так, бы дядин голос услышать. Услышать – и самого себя убедить, что мы еще здесь, а не посреди Леты.

– Тогда ты меня со своим дядюшкой познакомишь, – сквозь туман донесся негромкий смешок. – Как бишь его зовут? Терсит, кажется?

– Терсит...

Хорошо, что я не лавагет и мне не надо думать, зачем нам мой калидонский дядюшка. Конечно, на войне все пригодится, но из него уж точно – наконечник стрелы не вылепишь.

Зато поскользнуться можно!

В лицо ударил ветер – брызгами, солью, знакомым запахом водорослей. Туман дрогнул, отступил, пошел клочьями...

Хвала богам!

Скоро берег, а там – Калидон, и там мне придется думать о войне, а пока я вспомню совсем другое – тоже туман, но серебристый, поляну в лесу...

...Уговорил я дядю! Сделали крюк, заехали, постояли у старого мертвого дерева, возле которого я когда-то увидел Ее. Постояли – и поехали. Теперь там вырубка, совсем рядом, углежоги ямы свои смрадные роют...

«Люди... Они добираются даже сюда. Скоро придется уходить. Жаль...»

И ты ушла, Светлая! И я уже никогда... Нет! Неправда! Я увижу Тебя, найду, пусть даже не сейчас, а когда-нибудь. Ведь жизнь длинная, очень длинная...

...А может, и не очень. Папе тридцать с небольшим было, мне – шестнадцать.

– Старший эфеб Диомед! К высадке!

Вот дела! Да мы уже приплыли! Вот и берег рядом, вес в водорослях, сейчас лодка носом ткнется... ткнулась.

– Твоя земля, Диомед Калидонский! – Дядя встает, поправляет фибулу на плече. – Ты – первый!

Шутит? Нет, не шутит. Улыбается – но не шутит. Первый, значит? Ну ладно!

К высадке, Диомед Калидонский!

Прошел вперед, примерился, как прыгнуть точнее (кому охота ноги мочить!), оглянулся...

(Сам не знаю, чего оглянулся. Словно позвали. Словно сзади что-то важное осталось – такое, что и не вернуть. Так ведь нет там ничего, кроме моря! Море, над ним – туман клочьями. И все равно – не так что-то. Будто забыл. Или потерял. Или потеряю.)

...И уже земля под ногами (калидонская!), а я все думал, что не так? Может, дядино лицо не понравилось? То есть понравилось, да только странное оно какое-то. Улыбается дядя – а лицо... такое. Серое, неживое – как у деда Адраста. Словно мы и вправду по Лете плыли.

Да нет, ерунда все это! Просто я моря... не боюсь, понятно, но не очень это море люблю. Так себе. Чуть-чуть.

* * *

А я-то понять не мог, чего это тетя Деянира у меня спросить хочет? И так подходит, и этак, и намекает вроде (ба-а-асом, ба-а-асом!).

– А твой друг почему не приехал? Как его.. Сориск, Сефей...

Ну да, как же! Забыла она Сфенела Капанида!