Андрей Валентинов - Диомед, сын Тидея

• Название: Диомед, сын Тидея
• Автор: Андрей Валентинов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07472-4

Трудно ли быть богом? Диомед, сын Тидея, великий воитель, рад бы остаться человеком, но... Троя взята, бушует в крови небесное серебро, а значит, победителям нет места на родной земле. Боги и герои плывут через Океан. Впереди неведомая страна – и первый чемпионат Италии по футболу. Странная судьба выпала герою и богу Диомеду, заглянувшему в наши дни, чтобы прочесть на плакате: «Троянской войны не было!».

Древняя Греция «от Андрея Валентинова», историка и писателя, с успехом выдержала испытание временем и взыскательными читателями.

---

(Наследник калидонский? Да что случилось-то?)

А вот и столик несут. Это уже для меня. На столике доска каменная, а на доске той – рисунок знакомый. Не весь Номос, правда, а только наша Ахайя. А рядом – часы песочные. Они – тоже для меня, чтобы времени не тратить и все доложить успел.

– Приступай...

Это тоже дядя. Говорит, а сам часы переворачивает.

Эх, если бы я с самого.начала знал, где говорить придется! Если...

Все! Время пошло!

– Богоравный ванакт! Старший эфеб Диомед получил задание подготовить план захвата Фив Беотийских, называемых также Семивратыми...

Боги! Что я подумал, когда значки на остраконе разобрал! Еще до конца не дочитал, а столько всего вспомнить успел! Столько всего...

Фивы!

" – Я, Адраст, сын Талая...

– Я, Амфиарай, сын Оикла...

– Я, Гиппомедонт, сын Сфера...

– Я, Тидей, сын Энея..."

« – На этом камне, пред ликом владыки нашего Зевса Величайшего, Повелителя Ясного Неба, царя богов и царя мира, мы, Семеро, клянемся честью, кровью и жизнью своей...»

«-Это ловушка, Ойнид!..»

...Сначала о том, кто и как в Фивах правит. Недаром я Ферсандра расспрашивал! Басилей Лаодамант: характер, привычки, способности. Потом – Тиресий-прорицатель, слепец-скопец, без которого в Фивах и вороны не каркают. Затем – басилеево войско, Серебряные Палицы, дружины гиппетов, эфебы, укрепления. Ну а за всем этим – ошибки Семерых: медленное выдвижение, разделение на отряды, беспорядочный приступ...

И тут я похолодел. Про ошибки я должен был дяде Эгиалею рассказывать! Ему, а не деду! Ведь кто тогда войско вел? Кто папу и всех остальных погубил?

Холодны были глаза Адраста Злосчастного, и не было в них ничего – ни интереса, ни гнева. Но я знал: дед помнит! Помнит, не должен забыть! И кто ему сейчас про Фивы эти проклятые рассказывать будет? Мальчишка, которому на войне и десятком калек командовать не поручат? Наследник неизвестно чего с чужим венцом на голове – а песок сыплется, сыплется... Эх, пропадай. Собака Дурная!

* * *

– Капанид! Эй, Капанид!

Пахнет сеном, конским потом и почему-то благовониями – чуть-чуть. Тихо, кони сеном заняты, в маленьких окошках сумрак вечерний...

Дома Сфенела не оказалось. Собственно, я забежал венец управляющему отдать, а потом понял – надо с Капанидом поговорить. Просто так, ни о чем. Или даже выпить-чуть-чуть...

...Ничего не ответил мне дед, ванакт Адраст Злосчастный. Выслушал, ни о чем не спросил, кивнул. Все!

– Капани-и-ид!

Здесь он где-то! Управляющий точно сказал: лошадей пошел смотреть. Ведь завтра Сфенелу колесницу гонять! И дядя Эгиалей там будет, и все будут.

...Ас дядей мы потом долго говорили. Долго! И не зря! Понял я...

– Сфенел, даймоны тебя!..

Конь, тот, что рядом стоял – вороной красавец с длинной гривой, – удивленно покосился, мотнул головой, снова в сено уткнулся. И действительно, ходят тут всякие, голос повышают!..

Тут никого, а там, у окна...

– Здесь я, Тидид! Я...

Отозвался!

– Ой!.. – это уже я (отворачиваясь).

– Ай! – это она.

Да-а-а... Как говорит дядя Эвмел, муза, воспой! Муза, воспой Капанида Сфенела, гиппета из первых знатных мужей аргивянских, божественной крови владыку! Много имеет он стад, много тучных полей и угодий. Всем он велик, многомощен – но с дулькой сбежал на конюшню. Горниц, видать, не хватило в именье его многошумном...

И это же какая муза такое должна воспеть?

– А я... А я думал, ты позже...

Хитон он уже накинул – в отличие от нее. Опять – только браслеты на руках!

– Капанид! – Мы... Мы вот... – Радуйся, богоравный Диомед!

Хоть бы не пищала так! А хитон, кажется, она и надевать не собирается. Да и где тот хитон? Неужели такой и пришла? В браслетах?

– Ничего, Капанид, просто погулять думал.

– Так погуляем! – почему-то с облегчением отзывав ется мой друг (ба-а-асом). – Мы просто... А ты не?..

А при чем тут, интересно, я?

На этот раз наша Глубокая пуста. То есть не совсем, конечно. Еще рано, открыты ставни, соседская рабыня кувшин с водой от колодца несет. Зато пеласгов нет, и драться не надо, можно просто гулять – сначала от Трезенских ворот к храму Трубы, потом от Трубы к воротам. Гулять, болтать о пустяках...

...А план войны у дяди Эгиалея давно готов! Прямо он не сказал – но намекнул. И план этот чем-то на мой похож. А чем-то и нет. А чем именно – не у дяди же спрашивать!

Тайна!

А еще он сказал, что венец, тот, что я у Сфенела взял, – не зря. Будущий басилей калидонский должен не только мечом махать и на колесницах гонять. Вот и решили меня проверить.

Обидно? Обидно, конечно. Но с другой стороны, на что я рассчитывал?

Ах да, замечтался! О чем это Капанид? Неужели о дульке?

– Она, понимаешь, в храм возвращаться боится. Там главным жрецом Стрепсиад, злой, как собака... То есть я имел в виду...

– Понял, – кивнул я. – Как дурная этолийская собака.

Смутился, бедняга. Неужели думает, что я обижусь? Ладно, пусть смущается, это ему за дульку! Ишь, Приап Конегривый!

...И ведь что интересно? Мы с дядей о дорогах немного поговорили – тех, что в Фивы ведут. Когда я (лавагетишка сопливый!) свой план измышлял, то исходил из того, что война начнется сейчас, осенью-зимой. Потому и дороги проходимые выбирал. А дядя... Он те же дороги выбрал! Значит, осень и зима? Но ведь осень уже началась!

И кто мне скажет, почему в храме Афродиты Горы главным жрецом какой-то Стрепсиад? Мужчина, в смысле. Гермафродит нашелся, понимаешь!

* * *

Думал, война приснится. Зря, что ли, я четыре дня только об этих Фивах и размышлял? А если не война, то все премудрости, мою бедную голову забившие. И что же? Вместо Фив, вместо семи ворот, вместо Серебряных Палиц (лучшая сотня басилеева!) дорог, крепостей приграничных, Тиресия Боговидца (вот бы с кем поговорить!), приснилась мне дулька.

Та самая, в браслетах.

Будто лежу я в горнице, светильник в углу чадит-помирает, а она входит и голосишком своим писклявым...

– Радуйся, богоравный!..

– ...Радуйся, богоравный!

Что за Танат? И во сне эхо?

– Господин Диомед, я...

Пока глаза продирал, пока пальцы знаком-оберегом складывал, понял – не сон. Вот светильник догорает, а вот и...

– Сгинь!

Не сказал – подумал. В окошко взглянул – темно. На дульку посмотрел – на ней хитон тканый, в серебре (уж не из Капанидовых ли сундуков?). А как звякнули ее браслеты, так я и проснулся.

Окончательно.

– Ты... Ты чего?

И увиделась мне веревка. Та, на которой я служанок вкупе с привратником повешу. Прав Сфенел, надо! И действительно, спит себе господин Диомед, от трудов праведных, Ареевых, отдых вкушает...

– Я... Я пришла любить тебя, господин...

Фу ты!

– К Капаниду иди! – буркнул я, на левый бок поворачиваясь. – К богоравному Сфенелу. На конюшню. В стойло...

Ох, узнаю, кто ей двери ночью открыл! .

Лег, покрывало на голову накинул... Что такое? Неужели плачет?

Плачет!

Почти так же, как когда пеласги-ублюдки ее насиловали. Я даже испугался.

– Ты... Не надо! Не надо!

Пока усадил, пока воды принес вкупе с полотенцем, пока себе водой в лицо плеснул...

– Я... Я пришла любить тебя, богоравный господин Диомед! Я должна любить тебя! Я – рабыня Афродиты Пенорожденной, мне так приказали...

Бормочет, слезы полотенцем утирает – и на меня смотрит. Мне даже не по себе стало. Или я ей не то брякнул спросонья? А ведь точно! Зря это я стойло помянул!

– Как тебя зовут?

– Амикла, господин Диомед! – сказала и потянулась – ближе, ближе. – Меня из Амикл сюда продали, поэтому зовут так. Я – иеродула, раба Киприды[24] , я должна любить всех мужчин...

И вдруг почудилось – не то эта девочка сказать хочет. Совсем не то! Будто рот одно говорит, а глаза – другое совсем.

– Я... Я красивая, господин Диомед. Я умею мужчин любить! Я все умею!..

А хитон уже на полу! Когда только успела? Улыбнулась сквозь слезы, вновь вперед подалась.

...А я стою себе столбом. И не потому, что не знаю, чего с дульками этими делать. Ночуют у меня порой – и дульки, и свободорожденные (и богоравные – иногда). Да только...

– Я все умею, господин! Я все умею...

...Не все! Не засветится ее кожа, не унесет меня ночным ветром над безмолвным лесом, не плеснет в глаза кипящим серебром... Потому и не задерживается здесь никто. Уходят! И уже слушок ползет-извивается: Диомед, Собака Этолийская, лошадей только любит. А о девчонок сандалии вытирает.

Но ведь неправда это!

– Я... красивая...

Тихо так сказала, безнадежно. Как в тот миг, когда пеласгов умоляла.

И уже не знаю, кого винить? Закляли меня, что ли? Ведь красивая девчонка, таких не на каждой улице встретишь! Другой лишь заметит – на колени упадет. А я... Груди вижу (маленькие, обвислые немного, на левой – родинка), синяки на ногах, на щеке – царапина, еще не зажила. И пупырышки на животе...

– Я... Я и танцевать могу! Я хорошо танцую...

– Сядь!

Понял – ничего с собой не сделаю. Ни-че-го! И она ничем не поможет. Ведь что осталось от тех девчонок, что ко мне приходили? Помню только: одна пыхтит, другая вертится, у третьей изо рта пахнет...