Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

• Название: Цемах Атлас (ешива). Том второй
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7516-1225-2, 978-5-9953-0311-4

В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.

---

«Но когда я выйду из моего убежища, Валкеники содрогнутся, как никогда прежде», — думал Цемах. Он хотел носить в себе гнев как можно дольше, чтобы взрыв был сильнее. Он старался разговаривать спокойно и трезво, словно слезы реб Гирши совсем его не трогали.

— Когда мы с реб Менахем-Мендлом стояли сегодня утром во время молитвы рядом с липнишкинцем, за бимой стоял этот Меерка Подвал с лицом человека, который радуется, что успешно сотворил большую гнусность. Шия-липнишкинец рассказал, что тот же Меерка пытался уговорить его читать светские книжки, а он за это плюнул ему в лицо. Вчера днем этот Ахитофель[75] предложил липнишкинцу убежать из местечка. Вполне вероятно, что этот Меерка Подвал сперва возвел напраслину на липнишкинца, а потом попытался напугать его и убедить бежать, как прежде убедил вашего сына читать светские книжки, а потом сам же и донес вам на него.

— Коли так, это неплохо. За возведение напраслины он может сгнить в тюрьме, — ответил реб Гирша, просияв от мстительной радости. Однако его лицо сразу же снова затуманилось гневом и болью. — Я знаю его с тех пор, когда он еще был маленьким червяком, и считал, что разобрался в нем. Я вижу, что вы разобрались в нем еще лучше. Тем не менее вы допустили, что он устроил в вашей ешиве такую разруху.

— Вы правы, я виновен, именно я. Но теперь мы должны подумать о том, что делать дальше. Начинать войну с этим Мееркой не стоит. Во-первых, он ничтожество, шут, маленькая вонючая зверушка. Во-вторых, если мы его посадим, скажут, что мы донесли на еврейского парня. В-третьих, этим мы обрушим беду на декшнинских евреев, которые не хотят, чтобы полиция узнала о забеременевшей сумасшедшей. Кроме того, этот маленький Иеровоам бен Неват[76] не один, у него есть сторонники, а зло надо вырвать с корнем, как сказано: «Искорени зло из среды твоей»[77]. Надо сжечь библиотеку.

Директор ешивы не ждал ответа от реб Гирши Гордона и не смотрел, какое впечатление произвели его слова. Он зашагал вдоль женского отделения синагоги, сразу же вернулся и стал лупить кулаком по своему стендеру.

— Я не смолчу в ответ на клевету против Шии-липнишкинца! Я отомщу за его обиду! Сжечь все книги!

Белки его глаз блестели, глаза метали искры, он шагал взад и вперед и говорил без перерыва, как будто хотел своим режущим голосом распилить решетки на окошках женского отделения.

Как у него ни болит сердце за несправедливо обиженного липнишкинца, ему еще больнее за высмеянную правду, за оплеванный закон. Чтобы синагога, полная евреев, не дала обвиняемому оправдаться — такого он не ожидал! Такого он не мог себе представить! А когда увидел, у него язык отнялся. Он ощущал, как сердце у него разрывается и мозг распадается, но говорить не мог. И это был знак с небес — то, что он не мог открыть рта. Эти бородатые нечестивцы не дали бы ему говорить точно так же, как не дали липнишкинцу, или выслушали бы и высмеяли. Они бы пришли в ярость, если бы было доказано, что все это выдумал Меерка Подвал из Паношишока. Они боялись, как огня, что если дадут говорить этому сыну Торы, то придется признать, что он говорит правду. Как сказано, «слова правды видны»[78]. Ведь эти бородатые нечестивцы в субботних талесах не хотят, чтобы сын Торы был чист от греха, они как раз хотят, чтобы оказалось, что он согрешил.

— Зачем целому городу евреев хотеть, чтобы именно сын Торы был виновен в этом преступлении с больной мужней женой? — спросил реб Гирша, глядя на директора ешивы, мечущегося взад-вперед по узкому женскому отделению.

— Потому что они ему не сочувствуют, — сказал Цемах, остановившись на мгновение.

На протяжении недель тени Холодной синагоги обмораживали его, словно покрывая льдом. В мозгу директора было тихо, как на кладбище. Теперь он пробудился от ледяного оцепенения и прямо захлебнулся гневом, был опьянен этим освобожденным гневом, который, вскипев, вырвался из него.

— Валкеникские евреи хотят, чтобы сын Торы оказался грешником, потому что не прощают ему, что он илуй, праведник, неотрывно занимающийся Торой. Даже то, что он ходит оборванный и отрешенный, не желающий наслаждаться радостями этого мира, вызывает у них зависть. Их ужасно раздражает, что ему не важно, что они считают его дикарем. Больше всего они не могут простить ему, что у него есть доля в Грядущем мире, такая большая доля в Грядущем мире! Валкеникские евреи обеспечили липнишкинца маленьким кусочком хлеба и жесткой лежанкой, они, как лавочники, рассчитали, что эта сделка выгодна им. Они же становятся соучастниками его изучения Торы и получат кусок мяса шорабора, кусок левиафана и золотой стул в раю. Однако теперь у них семь дней пира[79]. Илуй совершил тяжкое преступление и оказался еще грешнее, чем они; он выставлен на поругание и посмеяние, поскольку эта мужняя женщина еще и безумна. Им есть за что его ненавидеть: ведь вместо того, чтобы обеспечить их Грядущим миром за подаренный ему кусочек хлеба, он их обманул. И они вообще больше не должны содержать изучающих Тору, не должны больше тратиться. Вот это и есть самое главное, к этому они и стремились! — Цемах лупил кулаком по стендеру до тех пор, пока не почувствовал головокружение и не опустился на скамью. Но его губы все еще бормотали, как в бреду: — Невозможно поверить, невозможно поверить!

Хотя реб Гирша не раз в полный голос говорил, что библиотеку надо сжечь, он не имел в виду в действительности делать это. А директор ешивы и правда собирается это сделать! Оказывается, он не представляет себе, что из этого может получиться. Он говорит как в бреду и что-то очень странное, как будто нарочно лишенное логики. Однако озлобление на этих бесов из библиотеки, доведших его до того, что он жестоко избил единственного сына, превзошло страх реб Гирши Гордона из-за того, к чему это может привести.

— И как вы собираетесь осуществить ваш план? — спросил он. — Ведь эти книги лежат запертые в библиотеке. Придете ночью, взломаете замок, сложите книги в мешок и утащите их на свою квартиру, чтобы сжечь?

— Еще не думал, — ответил директор ешивы.

— И ничего не придумаете. Единственный путь — поручить проделать это каменщику Исроэлу-Лейзеру, — сказал реб Гирша, следя через стекла своих очков за выражением лица директора ешивы.

На мгновение Цемах задумался; ему не нравился в качестве компаньона посредник в скупке краденого, который к тому же причастен и к краже живых душ; ведь каменщик Исроэл-Лейзер помог той женщине из Аргентины и ее братьям из Вильны увезти Герцку Барбитолера. С другой стороны, иного выхода не было. Тут нужен специалист, умеющий взламывать замки и работать в темноте.

— Согласен, — процедил директор ешивы сквозь зубы после долгого раздумья. — Поведение каменщика действительно некрасиво, но он заступился за липнишкинца и тем самым показал, что он как человек лучше валкеникских обывателей.

— Если Исроэл-Лейзер согласится, то потребует, чтобы ему хорошо заплатили, а также обещания, что никто не узнает, что он это сделал. Я ему заплачу, но вы, со своей стороны, должны пообещать, что не будете упоминать имен, что бы ни случилось, — медленно, словно считая слова, сказал реб Гирша.

— Я беру ответственность на себя, — ответил Цемах так же медленно.

— Чтобы люди догадались, что вы это сделали, вам придется уехать из Валкеников, — продолжил реб Гирша и на минуту замолк, потрясенный: директор ешивы взглянул на него с запылавшим лицом, будто как раз обрадовался предупреждению, что ему придется покинуть Валкеники. — Если вы не беспокоитесь о себе, то должны все-таки помнить, что это сильно повредит вашей ешиве. Я говорю это, чтобы вы потом не имели ко мне претензий.

— Хуже быть не может! — Цемах снова рванулся с места.

На ешиботника, илуя и праведника, возвели напраслину. Другие сыны Торы не приходят на урок Талмуда. Они читают светские книжки или просто бездельничают, а обыватели во весь голос говорят, что не надо больше поддерживать ешиву. Должна произойти перемена. Кто за Бога — ко мне![80] Кто из учеников настоящий сын Торы, тот будет продолжать сидеть и учить Тору; кто из обывателей по-настоящему боится Бога, будет и дальше поддерживать ешиву, а остальные могут отпасть. Однако если реб Гирша боится, то лучше отказаться от всего этого плана.

Зять старого раввина отвечал с сердечной болью, что реб Цемах чужак в Валкениках, а вот его волнует, придется ли уехать из местечка. Он, Гирша Гордон, прожил здесь жизнь, у него здесь семья. Он не хочет идти против всего местечка. Сегодня утром во время молитвы он увидал, что нельзя полагаться даже на богобоязненных обывателей. Но если все-таки узнают, что он вынес решение сжечь нечистые книги, то пусть узнают! Он больше не верит в то, что его сын вырастет честным евреем; Бейнуш вырастет еще одним Мееркой Подвалом из Паношишока.

— Я должен сейчас сидеть траур по своему единственному сыну, который еще жив, как я сидел когда-то семидневный траур по его покойной матери.