Жан Флори - Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи

• Название: Боэмунд Антиохийский. Рыцарь удачи
• Автор: Жан Флори
• Издательство: Евразия
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91852-069-7

Герой новой книги известного историка-медиевиста Жана Флори Боэмунд Антиохийский входил в число предводителей Первого крестового похода и был одним из самых прославленных крестоносцев той эпохи. Сама его бурная жизнь, полная взлетов и падений, может стать иллюстрацией эпохи крестовых походов и истории западноевропейского рыцарства. Старший сын нормандского рыцаря Роберта Гвискарда, прошедшего путь от простого рыцаря до владыки Южной Италии, Боэмунд ответил на призыв папы Урбана II отправиться отвоевывать Святую землю. Вместе с крестоносным воинством он участвовал во всех крупных баталиях Первого крестового похода: сражался с турками-сельджуками в битве при Дорилее, осаждал ключевой стратегический пункт в Северной Сирии, Антиохию. Благодаря своей отваге, дипломатическим талантам и ловкости он стал правителем первого христианского государства на Ближнем Востоке — Антиохийского княжества. Жан Флори не случайно написал биографию Боэмунда — в этом опытном военачальнике и блистательном рыцаре, как в зеркале, отражались все достоинства и пороки крестоносного воинства: истовое благочестие и жажда наживы, беспримерная отвага и свирепая жестокость. На примере Боэмунда Жан Флори показывает изнанку крестоносной эпопеи: распри и подковерную борьбу за власть и влияние в лагере крестоносцев, тайные переговоры с византийцами и мусульманами, подготовку военных операций и сражений. Биография Боэмунда Антиохийского, созданная Жаном Флори, — это не только захватывающая эпопея, но и неизвестная история Первого крестового похода.

---

Возможно ли, чтобы норманны Апулии ничего не знали об этих планах? Конечно, Э. Понтьери[156] указывает на то, что в нашем распоряжении нет ни одного папского послания, побуждавшего жителей Южной Италии отправиться в крестовый поход, тогда как история сохранила три письма, адресованных фламандцам, болонцам и монахам монастыря Валломбрез в Апеннинах. Можно также обратить внимание на позднюю дату папского послания к генуэзцам (сентябрь 1096 года), которое, согласно некоторым ученым, могло быть первым призывом, обращенным к итальянцам, в какой-то степени оказавшихся в стороне от этого предприятия[157]. Нельзя ли предположить, что подобные послания могли затеряться? Три письма на весь христианский Запад — это слишком мало для того, чтобы принять окончательное решение ввиду отсутствия документов, предназначавшихся для Южной Италии. Чтобы допустить предположение о том, что Боэмунд знал о папском проекте, нет необходимости настаивать на том, что такие послания существовали.

Однако Рауль Манзелли находит эту гипотезу неприемлемой[158]. По его мнению, Боэмунд не знал о крестовом походе вплоть до последнего момента. Урбан II, говорит он, остерегался проповедовать этот поход в Южной Италии, желая удержать при себе «этих норманнов», чтобы защитить папский престол от Генриха IV. Итальянский историк сближает несостоявшийся призыв в Южной Италии с официальным запретом, позднее наложенным Пасхалием II на участие испанцев в сражении на Востоке: они должны были вести свою священную войну в самой Испании против мавров[159]. По мысли Манзелли, «неведение» Боэмунда вполне могло бы объяснить драматизацию повествования о вмешательстве Святого Духа.

Рудольф Гиестанд тоже защищает гипотезу о неведении Боэмунда[160]. Он не принимает свидетельства Рауля Канского, согласно которому, Боэмунд, напротив, «был вдохновлен апостольскими проповедями и побуждал всех правителей освободить Иерусалим от гнета неверных»[161], но сам в поход не отправлялся из-за своих отношений с Алексеем, которому подобная инициатива показалась бы подозрительной. Поддерживает эту гипотезу и Альфонс Беккер: Урбан II, по его мнению, не желал видеть норманнов Италии, особенно Боэмунда, среди воинов, набранных для Алексея; следовательно, папа всеми силами старался держать его в неведении относительно этого предприятия[162]. Все это допустимо, но не очевидно. Остается выяснить, мог ли Боэмунд действительно ничего не знать об этих проектах, вне зависимости, был он или не был проинформирован папой.

Ведь если ни один текст не позволяет утверждать, что Боэмунд был в курсе намерений папы, то ничто не позволяет, напротив, исключать эту возможность. Она мне кажется очень вероятной, несмотря на то что источники, утверждающие это или наводящие на такую мысль, носят легендарный характер. Согласно преданию, которое отбросили «французские» хронисты, но сохранили Альберт Ахенский и Вильгельм Тирский, первым инициатором крестового похода был Петр Пустынник: якобы во время паломничества ему было видение Христа у Гроба Господня, который поручил ему миссию: проповедовать на Западе поход ради освобождения Святых мест. Перед тем как приступить к проповеди в Галлии, а затем в Германии, Петр попутно уведомил о своем видении Урбана II. Но на обратном пути из паломничества он, как пишет Альберт Ахенский, высадился в Бари[163], и в таком случае Боэмунд должен был о нем знать. Легенда? Или это сообщение достоверно[164]?

Другой текст, правда, более поздний — хроника Вильгельма Мальмсберийского, — придерживается той же версии. На сей раз позднейшая легенда о Боэмунде превзошла историческую действительность. К 1125 году этот норманн стал настолько известен, что английский хронист приписал ему главную роль в самом возникновении крестового похода, проповедуемого Урбаном II в Галлии в полном согласии с Боэмундом. Прежде всего поход, по мысли Боэмунда, принял форму завоевания Византийской империи, продолжения предшествующей кампании Роберта Гвискарда:

«Но у него была тайная причина, о которой умалчивали: по совету Боэмунда он [папа] должен был бросить почти всю Европу в поход в Азию, так, чтобы благодаря восстанию и помощи всех мятежных провинций он, Урбан, проник бы в Рим, а Боэмунд захватил Иллирию и Македонию. Эти области действительно, а также земли между Диррахием и Фессалониками, его отец, Гвискард, завоевывал у Алексея»[165].

Этот рассказ когда-то побудил сэра Френсиса Пальграва выдвинуть теорию, справедливо названную Ральфом Евдейлом «фантастической»: греческие послы, просившие поддержки папы на соборе в Пьяченце, в действительности были посланцами Боэмунда. Последнему в данном случае приписывалось авторство так называемого «Послания Алексея», настойчиво требовавшего помощи от Запада. Наконец, Петр Пустынник был инструментом в руках Боэмунда, необходимым для проповеди крестового похода, который он объявил своим обетом[166]. Эти измышления лишь подтверждают тот факт, что Боэмунд был широко известен и играл главную роль в походе, рассказ о котором был распространен норманнским Анонимом. Такое охотно приписывают тому, кто на это способен…

Арабские историки, следующие в том же направлении, приписали инициативу в этом предприятии норманнам Южной Италии. По свидетельству Ибн аль-Асира, она принадлежала Рожеру Сицилийскому: на совете этот граф, оглушительно испортив воздух (эти латиняне, в самом деле, невежи!), предложил завоевать Иерусалим, отклонив проект завоевания африканского побережья, пришедшийся ему не по нраву, — в самом деле, он заключил договор с мусульманами Африки и вел с ними торговлю; вдобавок Рожеру пришлось бы снарядить свои корабли для этой экспедиции[167]. Следовательно, для него было бы лучше перенаправить поход на Восток — на завоевание Иерусалима. Замечание об умышленно грубом поведении Рожера передает не только презрительное отношение мусульман того времени к «варварству» людей Запада, но и полное непонимание ими феномена крестового похода, религиозному размаху которого они не придали значения. Этот отрывок свидетельствует также о важной роли, которую играл Рожер Сицилийский. Но в одном арабский историк оказался прав: крестовый поход не прельщал ни графа Сицилийского, ни его племянника Рожера Борсу — их интересы были сосредоточены на Южной Италии. Ни один из них не стал крестоносцем.

Совсем иначе обстояло дело в случае с Боэмундом: он жаждал более возвышенной судьбы, чем та, что ожидала его на месте второстепенного апулийского князька. Участие в крестовом походе позволило ему надеяться на скорейшее исполнение его желаний. Вот что, на мой взгляд, означали вопросы, обращенные им к первым крестоносцам, идущим из Галлии, к независимым отрядам, которые опередили войска знатных баронов, медливших с организацией и сбором средств, необходимых для путешествия. Принятие Боэмундом креста позволило ему покинуть осаду Амальфи с чувством собственной правоты и присоединиться к западным армиям, чтобы сыграть в них, если это возможно, главную роль. Даже если Боэмунд и не получал от Урбана II определенных посланий на сей счет, то он не мог не знать о проектах крестового похода, уже прозвучавших в Пьяченце восемнадцатью месяцами ранее. Он предвидел поход и намеревался использовать его в своих целях[168].

Когда же Боэмунд стал крестоносцем? Чтобы узнать это, нам нужно вернуться к обстоятельствам уже описанной нами театральной мизансцены. В действительности, как доказали это Эмили Джемисон и совсем недавно Эрик Куоццо[169], норманны осаждали не только Амальфи, но и всю зависевшую от него территорию. Тридцать первого мая 1096 года Рожер Сицилийский перешел реку Селе и приступил к осаде Ночеры; захватив этот город в начале июня, он осадил Амальфи с суши и моря. Конные отряды во главе с Боэмундом должны были занять дорогу, ведущую из Ночеры, — в частности, Pons Scaphati, деревянный мост под защитой башни, который нельзя было миновать. Речь шла о ключевой стратегической позиции, и роль, отведенная Боэмунду, была особенно важна для блокады региона… которую так и не удалось довести до конца из-за отступничества Боэмунда, вслед за которым последовало множество норманнских рыцарей.

Единственная известная дата во всех этих событиях — время осады Ночеры, канун Троицына дня (в 1096 году он приходился на 31 мая)[170]. Следовательно, военные действия, которым Боэмунд положил конец, происходили в течение июня или позднее, в июле, но не в сентябре, как полагал Генрих Хагенмейер[171]. В этот момент, то есть спустя более восемнадцати месяцев после собора в Пьяченце, в котором приняли участие многие итальянские епископы, и восьми месяцев после Клермонского собора, Боэмунд, без сомнения, знал как о намерениях папы, так и об их эволюции в период между двумя соборами[172].

Когда первые армии крестоносцев, войска Вальтера Голяка и Петра Пустынника, прибыли в Константинополь 1 августа 1096 года, там уже находились успевшие объединиться норманны из Южной Италии (лангобарды)[173]. Могла ли идти речь о некоторых из тех, кто вместе с Боэмундом стал крестоносцем в Амальфи? Хронология позволяет выдвинуть эту гипотезу, но она не единственная. Некоторые из лангобардов могли находиться в Константинополе с давних пор, найдя убежище у Алексея после провального завершения кампании Гвискарда; другие могли быть паломниками или независимыми крестоносцами, или даже посланцами Боэмунда, отправленными к Алексею, чтобы известить последнего о намерении Норманна отправиться вместе с армией в Константинополь. Учитывая натянутые отношения между ними, следует понимать, что Боэмунд не мог пройти по землям Византии, не предупредив об этом басилевса и не получив его разрешения. Присутствие норманнов в Константинополе скорее подтверждает — и уж во всяком случае, не противоречит — версию, согласно которой в Южной Италии о крестовом походе знали за две недели до 15 августа 1096 года, даты, назначенной Урбаном II для сбора воинов, откликнувшихся на его проповедь.