Валентин Овечкин - Собрание сочинений в 3 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 3 томах. Том 3
• Автор: Валентин Овечкин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-01657-0

В третий том вошли произведения В. В. Овечкина: статьи, выступления, дневники, письма, наброски.

---

Вы говорите о теневых и световых сторонах повести. По правде сказать, я писал, не задумываясь о пропорциях между ними… Почему Вам кажется, что Спивак не нашел в тылу ничего достойного внимания? Да ведь он и начал свой рассказ с героев восстановления и закончил ими, целой галереей: трактористкой Пашей Ющенко, бригадиром тракторной бригады, звеньевой Ольгой Рудыченко, заменившей увезенную в Германию подругу, и др. И говорит Спивак о них с таким же неравнодушием, как и о «холодных сапожниках». Может быть, Вам здесь чудится некое противоречие: о людях из народа Спивак рассказывает хорошо, а о руководителях — критически? Так нет же этого. Директор МТС — он же из райпартактива. Да и директор совхоза, надо понимать, — коммунист. И к самому секретарю райкома, по-моему, у Спивака сквозит на протяжении всей повести хорошее, теплое, дружеское чувство. Не «обложить» человека хочет он, а помочь ему. С фронта виднее все. Фронт и тыл — братья. Но фронт все-таки старший брат. Там — труднее, там кровь льется. Старший брат имеет право поучить младшего.

Особенно удивили Вы меня замечанием, что Спивак ничего не увидел нового в тылу. Как так! Перечитал еще раз всю пятую главу… Половина, если не три четверти, разговора Спивака с Петренко, по-моему, насыщена именно этим новым. О чем же идет речь в том место повести, где Петренко говорит Спиваку: «Может быть, Семену Карповичу (секретарю) кажется, что это повторение пройденного? Так нет же, это не повторение, это… что-то новое, другое». А это место, где Спивак рассказывает о новых стахановцах и говорит, что это уже не те стахановцы, что были до войны, что для этих героев звание «стахановец» уже как-то недостаточно, не обнимает всего значения их трудовых подвигов…

Я считал, посылая Вам повесть, и сейчас считаю, перечитав ее, что рассказ Спивака о героях тыла, гвардейцах восстановления — одно из сильных мест повести. Ничего добавлять сюда не нужно.

Ну, а если еще говорить о противовесах для теневой, критической стороны повести, то разве сам факт существования таких людей, как Спивак, Петренко, Завалишин, пришедших в армию из тыла и опять собирающихся вернуться туда, — разве это не противовес? Может быть, я действительно «перекритиковал» тыл? Проверяю еще и еще раз свои мысли, высказанные в повести, и форму, в которую они облечены. Нет, не согласен. Критика заслуженная и не огульная. «С перцем», правда. Ну что же, без перца было бы скучно, нудно, получилось бы резонерство. Развитие антипатии между фронтовиками и тыловиками? Нет, в этом я тоже не грешен. Наоборот, повесть выбивает почву из-под ног демагогов, высмеивает авансом некоторых горе-фронтовиков (да и не только авансом — уже есть многие такие демагоги). Замалчивание в литературе вопросов, по которым могут произойти (и уже происходят) вредные, ненужные стычки фронтовиков с тыловиками, — не лучший способ борьбы с этим уродливым наследием войны…

Я писал повесть долго. Когда в ней не хватало кой-чего, я сам это чувствовал, продолжал ездить по районам, наблюдать, переделывать коренным образом некоторые места. Я вообще никогда не тороплюсь отсылать свои вещи в сыром виде в печать, как бы мне ни приходилось круто.

Сейчас я просто не знаю — что же мы с Вами решим? Разногласия идут по таким вопросам, что, видимо, и приезд в Москву, если бы я и смог выбраться, не поможет.

Если мое письмо не изменит Вашего мнения о пропорциях «света и тени» — что ж, значит, не будем «сватами». Прошу возвратить рукопись моему товарищу З. Ю. Гильбуху. Что делать с ней — подумаю. Так или иначе, буду добиваться напечатания повести в ее настоящем виде, со всеми «резкостями». В этом вся соль. Я лично рассматриваю свою повесть лишь как начало большого послевоенного разговора о жизни. Эти темы рождают десятки других тем. И начинать надо именно так. Надо писать так, чтобы литература ощущалась в жизни страны как реальная строящая сила. От лакировки пользы нет ни партии, ни народу…

Е. О. Овечкиной

29/IV 1945

…Повесть прочитали Фадеев и еще ряд московских писателей и все говорят, что — большое событие в литературе. Исключительный интерес к повести проявил сам Фадеев. Первый раз, как только я принес ее ему, он прочитал ее за полтора дня, потом позвал меня к себе, и мы часа три имели с ним большой разговор. От души радовался моему успеху, поздравлял, говорил, что повесть его страшно взволновала, говорил о Спиваке, о Петренко, о других героях и лучших местах повести буквально со слезами на глазах. По самым острым, дорогим для меня местам, составляющим сердце вещи, у него не было никаких замечаний и сомнений. Сделал только несколько замечаний непринципиальных, дал мне несколько дней сроку для доработки этих мест, и вчера я ему вторично отнес рукопись. Теперь — все отшлифовано.

Сейчас два экземпляра рукописи ходят по рукам, читают писатели, приглашенные на обсуждение… Примет участие в нем и сам Фадеев.

Посыпались предложения со стороны журналов и издательств…. Ковальчик, заведующая литературным отделом «Известий», просит дать отрывок для «Известий». Рукопись она уже читала…

Все меня помнят, все, оказывается, ждали от меня новых сильных вещей… Все поражаются хамским отношением ко мне и повести в Киеве…

… Так вот, дорогие мои. Мы накануне больших успехов, гораздо больших, чем довоенные мои успехи. Хочется мне, чтобы в какой-то мере дошла до вас радость, которую я переживаю.

А тут — дни победы. Берлин, соединение с союзниками, салюты — какие чудесные дни!

Н. С. Атарову

13/Х 1945

…Для меня ты по-прежнему останешься одним из тех немногих люден, которых если и найдешь за всю свою жизнь 3–4-х — и то богатство и радость. И от тебя мне особенно важно и дорого получить правдивый, основательный разбор моей повести…

В повести ты найдешь многое из того, чем делился я с тобою, найдешь и кое-что из нашего разговора на камнях у Азовского моря…

…Я от души радуюсь роману Фадеева, и вот еще праздник в литературе — повесть Вершигоры в 8-м номере «Знамени» — «Люди с чистой совестью». Чудесная вещь, правдивая, человечная, и в литературном отношении прекрасно сделана. Новый большой талант.

А. В. Михалевичу

4/IV 1946

Саша, дорогой, не обижайся за долгое молчание. Я послал тебе книжку, телеграфировал несколько раз, а на письмо не хватило духу. С утра каждый день пишу пьесу, выматываюсь до такой степени, что противно уже и перо в руки взять, а утром на следующий день под впечатлением снов ночных, разговоров с героями, опять принимаюсь не за письма, а за пьесу. Пишу в каком-то бреду, как и «Фронтовой привет» писал. Чувствую, что получается крепко, хорошо, но это стоит нервов, здоровья.

Сейчас из комнаты, где пишу, дым идет клубами, как при пожаре, — кончаю. Из 10 картин осталась 1. Конец уже ощутим. Не надумал только самого последнего, под занавес. Но оно придет…

Н. С. Атарову

20/IX 1946

…Получил твою книжку… Из всех рассказов мне больше всего понравился «Календарь русской природы» (я и сам в Крыму тебе говорил, что рассказ очень хорош), «Винтик», «Рассказ о веревке», «Изба». Языку твоему, особенно в «Календаре», просто завидую. В «Винтике» много настроения, очень теплая вещь, тепло написана и «Изба», волнует «хуже» — «Веревка», тут ты, как и в других рассказах, местами закручиваешь непонятное, подводит тебя твой импрессионизм. Об агитаторе — не понравилось. Остался каким-то недоработанным, неясным по мысли и рассказ «Дул теплым ветер». Все у тебя хорошо, Коля, и пейзаж тебе дается, и язык богатый, но не хватает в некоторых вещах собран ноет и.

С нетерпением жду твоей большой вещи. Чувствуется, что в рассказах тебе уже тесно. Скажу о себе — я бы сейчас уже не смог написать рассказ. Другое волнует, шире смотрю на жизнь, тянет к большим событиям, обобщениям, и все это такое, что в рассказы не лезет.

Не читал «Бабье лето»? Знаю, что найдешь в пьесе массу несовершенств. Ну, будем спорить и ругаться, когда приеду…

Е. В. Овечкиной

6/II 1948

Пришлось еще повозиться с очерком — редколлегия состоит из 8 человек, и все люди достаточно осторожные, и у каждого свои замечания. Трудно писать такие вещи и для таких органов! Еще кое-что переделывал, переписывал. Только вчера очерк пошел наконец в журнале в набор. Но, в общем, от переделок очерк ничего не потерял. Остроты не потерял нисколько. Я сумел так удовлетворить все замечания, что главные мысли выступили еще ярче, резче. Была некоторая нервность в самом тоне очерка, вот я ее удалил, очерк стал по тону спокойнее, мужественнее, но все, что я хотел им высказать, я высказал. Думаю, что пользу этот очерк принесет большую — заставит говорить о таких вещах, о каких еще не говорили.