Юрий Куранов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

В сборник известного русского прозаика Юрия Куранова вошли повести и рассказы разных лет. Время действия их — война, послевоенные годы и наши дни. Лирическая интонация, характерная для творческой манеры писателя, пронизывает повесть о нелегком военном детстве «Облачный ветер», повесть в письмах, своеобразное признание в любви — «Дом над Румбой», рассказы, связанные сюжетом с Псковщиной, с пушкинскими местами.

Не только люди, но сама природа русской земли у Юрия Куранова живет своей одухотворенной жизнью.

---

Я ушел в город и уже не помню, как оказался в том кафе напротив книжного магазина. Там пахло сиренью. Какой-то мужчина бросил в музыкальный ящик монету, и запела Ольга Воронец. «Зачем вы, девушки, красивых любите?» — спрашивала Воронец. И правда. Зачем вы, девушки, любите только красивых? За столиком сидел все тот же пожилой, рабочего вида мужчина. Он был хмелен. Молчалив. Он сидел, обхватив голову руками.

— Ну, где же ваша Вента? — спросил я и сел рядом с ним.

— Что? — спросил мужчина.

— Где та девушка, о которой вы мне говорили осенью? Вента где? — сказал я.

— Разве я вам что-то говорил? — сказал мужчина и грустными синими глазами посмотрел на меня.

— Да. Вы мне говорили о девушке, которая зимой бегает вокруг города на лыжах и купается в водопаде.

— И сплетает венки из одуванчиков? — сказал мужчина. — И заходит против течения за город и там их пускает?

— Она любит положить букет сирени кому-нибудь на крыльцо, — сказал я, — чтобы только ее никто не видел.

— Таких девушек на свете много, — сказал мужчина и грустно улыбнулся.

— Это неправда, — сказал я. — На свете есть только одна такая девушка.

— Вы правы, — сказал мужчина. — И живет она над Румбой. На окне этого дома сидит синица и поет человеческим голосом.

Я поднялся и вышел из кафе. Я пошел к Румбе. Я долго искал Ваш дом. Но нет такого дома, где сидела бы синица и пела бы человеческим голосом. И никто вокруг водопада не знает и не слышал о Венте.

И я опять ушел в город. Где-то пели женщины не очень сильными, но громкими голосами. Я даже не понял, где они пели, на берегу или где-то у раскрытого окна. Они были хмельны, и столько тоски слышалось в их голосах. И мне вдруг показалось, что я мог бы полюбить одну из этих женщин. И я испугался. Я уехал из города. Я уехал автобусом.

Уже на выезде я видел тех двоих. Красный мотоцикл, перевернувшись, лежал за обочиной. Мотоцикл лежал, высоко задрав лопнувшие колеса. И два голубых шлема валялись в траве далеко один от другого. И один шлем был пробит, словно его прошил осколок.

Теперь надо бы играть марш. Какой-нибудь старинный марш, вроде того, что похож на встречный и на прощальный одновременно. Когда где-то идут колонны пехоты, не побежденные, но и не победители, и каждый думает о далекой родине.

Зачем я пишу, не знаю.

Но все же пишу на конверте:

                  Кулдига

                  Дом над Румбой

                  Венте.

Михайловское Мельница Андрею

Андрей!

Вчера меня вдруг охватило какое-то беспокойство. Смятение. И я как-то вся растерялась.

С утра я получила твое письмо, и из конверта выпала маленькая ветка сирени. Послано письмо было почему-то из Риги. И я заметила, что ветка эта как бы позванивала, когда ее встряхиваешь.

А со второй половины дня у меня началось беспокойство. Я работаю письмоносцем, и мне нужно обойти много домов. Я еле ходила. Ничего вроде бы не случилось, а сердце болит.

К вечеру я пошла к Замку. И долго я ходила над берегом. И все болело сердце. Потом я села на лавочку над водопадом. И народу-то никакого не было. Только двое проехали к Замку на красном мотоцикле да какой-то смешной парень пришел в беседку. Низенький такой, усатый, тощий. Мне показалось, что он очень волнуется, — видно, пришел на свидание. К нему никто не появлялся, а он все ждал. И мне сделалось его очень жаль. Я даже чуть не заплакала.

Я так расстроилась и ушла. Я даже забыла свою веточку на лавке.

Дорогой Андрей, не случилось ли чего?

У меня так болит сердце.

В е н т а. Михайловское Деревня за Савкиной горой Андрею

Наконец-то Вы написали мне настоящее письмо. Я еду к Вам. Ах, зачем я тогда забрала эти письма к Венте! Они так долго лежали у нас на почте, ведь адресата нету. Я уж узнавала, ходила вокруг всего водопада. Никакой Венты там нет. А я из любопытства надорвала один конверт и прочла. Простите меня.

Я взялась зачем-то отвечать Вам от имени Венты. Какая я Вента?

Я обыкновенная Ингуна, почтальон.

Я выезжаю к Вам. Выезжаю завтра. Что теперь будет? У меня кружится и болит голова.

До встречи.

И н г у н а.

На конверте был написан почтовый обратный адрес и вложен в конверт полевой колокольчик. Он завял и чуть подсох. Колокольчик поблек и сделался немного прозрачным. И если положить его на ладонь, то колокольчик кажется совсем невесомым и совершенно ничего не значащим.

1973 г.

ЗВУЧНОСТЬ ЛЕСА

Являться муза стала мне.

А. Пушкин 1

В глубине ели, в самой тишине ее, тронуть смычком скрипку, и звук пойдет по всему стволу, по каждой ветке. Ель замрет от звучания, сделается тоньше и стройнее, а хвоя засветится, словно упала роса или расцвел иней. Для этого не нужно приближаться к ели ухом, только стоит приложить ладонь, но сама ладонь должна быть добрая.

Так стоять можно долго, на лице ощущая не ветер, а дыхание ветвей. Дорога пусть уходит пока одна, спускается под уклон почти к самому озеру и тоже замрет на берегу. Там березы столпились при свете солнца. Береста их порозовела при низком свете солнца, как розовеют на морозе щеки. Озеро заснежено, даже неприметны берега. Ходит по середине озера ворона и что-то бормочет себе под нос. А что бормочет, разобрать издали трудно. Шагать пора дальше, отнять ладонь от ели, от ее ствола, и чувствовать на ходу, как в ладони живет еще и чуть замирает звучание.

Андрей снял шапку, тряхнул головой и зашагал под гору, поскальзываясь ботинками по наезженному снегу и полуприкрыв глаза. Он шел в сопровождении звучания, которое теперь двигалось как бы чуть впереди и как бы вело его своей дорогой. Осталось озеро справа. Снег на нем был странного свечения, как будто прогревался снизу юным и приветливым взглядом. Ворона поднялась и улетела. «Действительно маленькое, недаром прозвали Маленец, — подумал Андрей. — Светлое. Тихое». Ворона каркнула и улетела на холм. Там села на березу тяжело, так что снег с веток посыпался и засверкал на лету. Где-то ударили в колокол. Помедлили, ударили еще, уже в другой колокол. Ворона посмотрела в сторону звона, поднялась и улетела совсем. Скрылась.

Теперь дорога пошла в горку, а вокруг стояли большие сосны. Сосны налились багряным чаем. Чай мерцал в них. Мороз усиливался, и тонкие алые чешуйки коры скручивались. От них шел шелест, какой порою слышится, когда на стуже застывает горячий печной дым. Синие тени сосен лежали на сугробах и ползли вверх по взгорку. Андрей остановился, прижал холодную ладонь к виску, и в голове его тоже послышалось звучание, сопровождаемое этим дымчатым шелестом. И Андрей зашагал дальше. Впереди, на повороте, показалось Андрею, что кто-то сидит за сосной в белой куртке на снегу и распустил багряные волосы, а голубой платок положил на колени. Андрей приблизился, но под сосной лежала только тень. Тоже синяя. Тень уходила далеко в глубь леса, и поперек тени положен был заячий след.

Впереди показались дымки поселка, молодые березки, тесно посаженные вдоль дороги с двух сторон по улице. И дверь на крыльце знакомого дома была открыта. А ощущалось Андреем такое, будто кто-то пробегает стороной от сосны к сосне, бесшумный. И, подходя к крыльцу, Андрей чувствовал, что смотрят ему в спину и вместе с ним вслушиваются в звучание скрипки.

На крыльце под крышей, на перекладине, Андрей нашел ключ от двери и ключ от веранды. Андрей постоял на крыльце, не оглядываясь надел шапку и отпер дверь в квартиру, что по коридору справа. А за дверью слева гремели шумные голоса и хлопали тысячи ладоней, в то же время еще играла музыка. Можно было понять, что там смотрят хоккейный матч и слушают одновременно приемник.

2

Заснул Андрей спокойно и видел то, что его окружало. Дорога, озеро, снега, квартира в деревянном доме, пустом на время командировки друга. И книги по полкам, постегивание ветвей за стеной, на веранде. Все звучало в этом деревянном доме, слышно, как мороз ходит по соснам, как вытекает ключ под горой в Сороть. И уж конечно слышно, как отбивает час за часом в колокол время. Отбивает кто и в какие колокола? Может, время всегда течет именно так, что каждый час отбивается звучно? И только там, в городе, среди шума и скорости действий, событий, совсем его не слышно. Там только слышишь будильник, и вскакиваешь, словно тебя подхлестнули. А когда спишь, то ничего не видишь и не слышишь, только чувствуешь, что продолжаешь бежать. И чувствуешь, как ноги работают во сне и работают руки.

Давайте идите сюда — и хруст ветвей, и поступь мороза, и течение ключа, и течение дороги! И синие длинные тени, ползущие по снегам, и заячий след поперек теней. Только зачем этот грохот, кому это нужно в полночь сидеть и слушать приемник, сидеть и смотреть, смотреть не уставая телевизор? Надо иметь хорошие нервы, чтобы смотреться в телевизор и одновременно слушать приемник. Хорошо бы купить этому соседу еще телевизор и еще приемник. И купить магнитофон. Лишь бы только отмахнуться от этих звуков.