Юрий Куранов - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Юрий Куранов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1984

В сборник известного русского прозаика Юрия Куранова вошли повести и рассказы разных лет. Время действия их — война, послевоенные годы и наши дни. Лирическая интонация, характерная для творческой манеры писателя, пронизывает повесть о нелегком военном детстве «Облачный ветер», повесть в письмах, своеобразное признание в любви — «Дом над Румбой», рассказы, связанные сюжетом с Псковщиной, с пушкинскими местами.

Не только люди, но сама природа русской земли у Юрия Куранова живет своей одухотворенной жизнью.

---

— Саня плачет, — сказал Енька. — Убилась, что ли. Пошли-ка.

Ребята побежали на плач. Плакала Саня. Она лежала в пыли среди двора, небольшая, растрепанная, схватившись руками за голову и мелко двигая ногами. Муж, Андрей, сидел рядом, держал ее за плечи и уговаривал:

— Санька, Санюшка, брось-ко ты, милая. Вернусь ведь. Не один же я на войну иду. Ну-ка если все реветь начнут? Смотри, никто не плачет. Санька, ну… Вернусь ведь я, пожалуй, оттуда…

Вокруг по всем дворам люди вышли из домов и стояли как на страже.

Саня подняла с земли мокрое белое лицо. Она посмотрела на Андрея и спрятала лицо у него в коленях. И опять завсхлипывала.

Под вечер Олег и Енька шли к мельнице. Бедняга все сидел на завалине и курил газетную цигарку. Он увидел ребят, затоптал окурок и улыбнулся.

— Иди-ко, иди сюда, — сказал он Олегу.

— Вот тебе, — сказал Енька и показал Бедняге кукиш.

Из-за деревни быстро пришел конский топот. На черном длинноногом коне влетел в улицу Митька, муж Калины. Он был высокий, плечистый, в подпоясанной широким армейским ремнем рубашке, и на его красивом лице плясала какая-то остервенелая улыбка. Митька осадил коня и поехал шагом.

— Ну что, Бедняга, на войну пойдем? — сказал он, подъезжая.

— Кто повоюет, а кто поболеет, — сказал Бедняга.

— Что же это, стариком годов через десяток станешь, а ни на одной войне не был, — сказал Митька.

— Здоровьице-то у меня, сам знаешь, что твоя соломина, — пропел Бедняга. — Да и стар я уж стал, старик совсем.

— На таких стариках — рожь молотить, — засмеялся Митька.

— Садись, Митька, муж красивой бабы, — сказал Бедняга, — давай покурим, сперва твои, потом мои.

— На, покури, сперва мои, потом свои, — сказал Митька. Достал из кармана пачку папирос и одну швырнул Бедняге.

Митька спрятал пачку в карман и поскакал к дому.

Бедняга подобрал папироску и засунул за ухо.

Над озером спускались сумерки. Гуси разошлись по домам. Мельница длинно чернела в небе на фоне зари. За мельницей вдоль горизонта берегом шла в легком платье девочка. Она двигалась как язычок легкого голубого пламени. Она не склонялась за цветами, шла медленно, опустив голову.

— Не Наташа? — сказал Олег.

— Наташка так не ходит, — сказал Енька. — Это Зина.

Зина уходила в поле стороной от мельницы.

— Ты чего же это, тебя нет? — крикнула от мельницы Наташа.

— Война началась, — сказал Енька. — Мы по деревне ходили.

— А я тебе молока принесла да шанег. И целый день вот на мельнице сижу.

— Война началась, — сказал Олег.

— Молоко пить будете? — спросила Наташа. — Шаньги-то я сама съела, пока ждала.

— Какое тут молоко, — сказал Енька. — Зинка-то что, с тобой пришла?

— Нет, сама она. Да и все одна стороной ходит.

— Давайте играть в прятки, — сказал Олег.

— Давайте, — согласилась Наташа.

— Вот ты и ищи, — сказал Енька. — А мы побежали прятаться. Закрой глаза и считай до двадцати.

Енька спрятался за мельницей, а Олег в траве у берега.

Потом прятались Енька и Наташа. Они залезли под мельницу.

Ветер уже лег, но мельница потихоньку похрустывала, остывая в прохладе вечера. За полем в небе обозначились первые звезды. Олег искал Еньку и Наташу вдоль берега.

— Ходит, — сказала Наташа.

— Пусть ходит, — сказал Енька. — Пусть поищет.

Потом Олег поднялся в мельницу.

— Страшно там, поди, да темно, — сказала Наташа.

— Тише ты.

Олег остановился на пороге, пошел по половицам, и шаги его скрипели над головой, Олег обошел углы и полез по внутренней лестнице.

— А какая война, Ень? — шепотом спросила Наташа.

— Германская.

— Так это далеко.

— Далеко, конечно, да все равно война.

— И к нам придет?

— К нам не придет, мы далеко. Да и маленькая она, Германия.

— Злая она, видно.

— Ага.

— Страшно мне. — Наташа взяла Еньку за руку и прижалась к ней головой.

— Что это ты? — строго сказал Енька.

— Страшно мне.

— Ну и что же? Мне, может, тоже страшно, да я ничего.

— Нет вас тут? — громко сказал в пустой мельнице Олег.

Теперь прятались Наташа и Олег.

В стороне стояла далеко вытащенная на берег лодка. Олег спрятался за лодкой, Наташа — рядом с ним.

Звезды уже налились и мерцали низко над озером, На деревне слышался говор. Несколько голосов в разных концах пели разные песни. Доносился глухой шум, словно деревня собиралась в дорогу.

— Не спят, — сказал Олег.

— Ага, — сказала Наташа.

— И звезда над деревней горит.

— Низкая какая и большая.

— Я еще больше видел.

— Страшно, — сказала Наташа.

Из-под лодки кто-то опрометью бросился, нырнул в воду и поплыл. Наташа вскрикнула, схватила Олега за руку и прижалась к нему.

— Что ты, что ты? Это крыса, наверное, — сказал Олег.

— Страшно мне, — сказала Наташа.

— Ну, не бойся.

Енька от мельницы шел к лодке. Звезды начали отражаться в воде. И по тому берегу шла с поля в деревню Зина. Олег взял Наташу за руки, встал и громко крикнул:

— Здесь мы, Енька!

— Да я знаю. Я уж не ищу, — сказал Енька.

Он подошел и сел на корму лодки.

— Какая здесь игра, — сказал он. — Вот в селе, на площади… Там и за школой, и за магазином прятаться можно, и народу больше.

— Это да, — согласился Олег.

Наташа встала с земли.

— Там здорово играть в прятки, — сказала она.

— Вот там и будем после играть, — сказал Енька.

2

Площадь села была забита народом и подводами. Раннее солнце низким жаром заливало крыши, и окна. Все сидели на телегах, в траве и молчали, словно слушали друг друга.

Олег вышел к площади, когда от Иртыша поднимались в село цыгане. Длинными босыми ногами ступали женщины, молодые и старые, в пылающих платьях и платках, простоволосые, сверкая черной мглою зрачков, — и молодых нельзя было отличить от старых. Их платья развевались как знамена. Быстрыми черными руками они широко размахивали в воздухе, торопливо говоря друг другу что-то, и разговор их похож был на спор. Среди них в черном пиджаке, черных брюках и высоких сверкающих сапогах важно шел бородатый громадный цыган и точным взглядом обстреливал площадь. Позади бежали дети.

Маленькая вороная цыганка подбежала к Олегу, присела перед ним, широко расставив узкие ступни, блеснула глазами и, весело оскалив белые ровные зубы, крикнула:

— Стой, поворожу!

Олег растерялся и встал.

Девочка заглянула ему в лицо и нараспев, словно пьяная, быстро заговорила:

— Стой, поворожу, золотой ты парнишка. Тыщу лет будешь жить, меня вспоминать. В голос кричать будешь, найти — не найдешь, отыскать — не отыщешь, ручку позолотить, яхонтова слова хлебнуть. Стой, поворожу! Скажу, когда на свет родился, кем был, кем будешь, кого невестой возьмешь, с кем под венец пойдешь, на кого заглядишься — в речке утопишься. Стой, поворожу!

Она вскочила, приблизила глаза к лицу Олега, и засмеялась, и схватила Олега за руку. Олег выдернул руку и сказал:

— Подожди ты, я Еньку ищу.

— Стой, поворожу, — сказала маленькая цыганка, захохотала, задыхаясь жарким воздухом, и опять схватила Олега за руку.

— Я в прятки пришел играть, — сказал Олег. — А ты мне мешаешь.

— Стой, поворожу, — сказала цыганка, — с кем в прятки пойдешь играть, кого спрячешь, от кого спрячешься и кого когда найдешь.

Она топнула ногой и сердито посмотрела на Олега.

— Отпусти ты меня, — сказал Олег.

— Стой, поворожу, — сказала цыганка. — На войне не убьют — от девичьего глаза помрешь. Свет тебе не мил станет, мать родную забудешь и детей своих проклянешь…

— Подожди ты, — раздался голос бабушки.

Бабушка стояла, положив руку на плечо цыганке и укоризненно глядя на нее.

— Мала еще такие песни петь! — сказала бабушка ласково. — Я сама тебе и ему на весь свет нагадаю.

Цыганка замерла и опустила голову.

— Пойди-ка посмотри дядю Сашу, — сказала бабушка Олегу. — Нет его нигде. Вчера в военкомат ходил и всю ночь дома не был. Врачи не пропустили. Побегите да поищите его на площади вдвоем.

Бабушка подтолкнула Олега и мягко шлепнула цыганку по спине.

— Ладно, мама, — сказал Олег и пошел к площади.

Толпа молчаливо сидела, забивши всю площадь, и было похоже, что она собирается с духом.

Цыганка бежала за Олегом как заговоренная, и торопилась, и что-то бормотала себе под нос.

— Это мать твоя? — спросила она наконец, поравнявшись.

— Нет, бабушка.

— А чего ты ее матерью зовешь?

— Нет у меня матери, потому и зову.

— Красивая, — сказала цыганка.

Она забежала вперед, встала перед Олегом, пристально посмотрела ему в лицо.