Илья Чернев - Семейщина

• Название: Семейщина
• Автор: Илья Чернев
• Издательство: Бурятское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1988

Илья Чернев (Александр Андреевич Леонов, 1900–1962 гг.) родился в г. Николаевске-на-Амуре в семье приискового служащего, выходца из старообрядческого забайкальского села Никольского.

Все произведения Ильи Чернева посвящены Сибири и Дальнему Востоку. Им написано немало рассказов, очерков, фельетонов, повесть об амурских партизанах «Таежная армия», романы «Мой великий брат» и «Семейщина».

В центре романа «Семейщина» — судьба главного героя Ивана Финогеновича Леонова, деда писателя, в ее непосредственной связи с крупнейшими событиями в ныне существующем селе Никольском от конца XIX до 30-х годов XX века.

Масштабность произведения, новизна материала, редкое знание быта старообрядцев, верное понимание социальной обстановки выдвинули роман в ряд значительных произведений о крестьянстве Сибири.

---

В эти дни Дементей Иваныч часто говаривал жене и детям:

— Пронесло бы скорей!.. Сидите, и не рыпайтесь. Оказия творится на белом свете!..

Затаенная, взволнованная тишина легла на деревню. Где уж тут рыпаться! В семи верстах, в Хонхолое, стоял красный отряд обвешанных наганами и бомбами людей, и люди эти посадили под замок попа и трех крепких мужиков.

Не прошло, однако, и недели — и хонхолойский отряд подался в степи, к Монголии.

— Жмут, видать, их, — усмехался Дементей Иваныч, — даром, что обворужены.

Вскоре тайком прокрались в деревню молодые парни и солдаты, ушедшие весною в Красную гвардию. Они хоронились в подпольях, в погребицах, на сеновалах, в банях, на улицу, — боже упаси, — не выглядывали. Некоторые на дальние заимки зараз смотались… Вернулся таким порядком и Федотов недруг Лукашка.

— Отвоевался гвардеец красный! — узнав об этом, расхохотался Федот…

Как-то под вечер нежданно заскочили в Никольские ворота на взмыленных конях семеро вооруженных с ног до головы вершников, — на лицах серая мгла многих десятков верст безвестных степных дорог, на фуражках кумачовые отметины вместо кокард.

Галопом пронеслись вершники по тракту, не доезжая моста перед советом, свернули круто в тряскую, заболоченную кривизну проулка и, бросив коней, рассыпались по гумнам. Мужики видели, как через огромный невыкошенный пустырь стреканули двое: паренек лет четырнадцати да человек с желтыми полосами на штанах, — не иначе, казак. Двое других отстали от них, шмыгнули в старую брошенную баню…

И вслед им, той же минутой, в деревню ворвалась конница — полсотни добрых коней. Все конники, как один, в зеленом сукне. Впереди — офицерской выправки горбоносый, чернявый, в очках без оглобель. Бабы на тракту успели приметить и эти чудные очки, усаженные на тонкий хребет носа, и блестящие золотые погоны… Горбоносый заорал высунувшимся в окна кичкастым бабам:

— Красные сейчас проскакали… красные!.. Куда они делись, сволочи?!

Бабы враз захлопнули створки.

Отряд рассыпался по деревне… Вскоре у прокопченной бани раздались раз за разом два выстрела, хлестко разорвали вечернюю тишь.

— Ишь ты, в голову сзаду… и готово! — поглядывая издали на эту расправу, ахнул серебрянобородый дед Анисим.

Пятерых, со связанными назад руками, вывели с разных сторон на тракт и, окружив конным кольцом, пригнали к брошенному колодцу. Колодец этот в старинные еще времена был опоганен сорвавшейся в сруб собакой, журавль давным-давно подгнил и завалился, и только перекладина на двух столбах высилась над крышами изб. Ее-то, перекладину, и заприметил горбоносый.

Любопытные повалили из улиц на тракт, начали с опаской приближаться к вершникам в погонах.

— Пули на них еще тратить! — спрыгивая с лошади, желчно крикнул горбоносый.

Первым вешали казака. Желтые полосы его штанов взметнулись вверх под перекладину, и эта желтизна разом растаяла в перламутрово-золотых красках тугнуйского заката.

В отряде было немало людей с такими же полосами.

— Предатель… а еще казак! Собаке собачья смерть! — подвинувшись ближе, услыхали никольцы.

Вторым к виселице подвели паренька, мальчонку малого.

— А он-то что исделал!.. — не выдержала в толпе какая-то баба и смахнула запаном набежавшую слезу.

Мальчонка бился, хрипел, корчился — потом враз утих…

Ярко полыхал июльский закат. Под высокой перекладиной тихо-тихо качались облитые огнистой зарей, темные вытянутые тела повешенных.

— Что бы им на землю встать… ан нет. Поди ж ты! — шепотом удивлялся дед Анисим.

Горбоносый резко повернулся к толпе: — Чего уставились! Ведите отряд по квартирам да покажите, где здесь… главари ваши.

Дед Анисим несмело шагнул вперед:

— Тебя до сборни довесть, ваша милость?

— Ну да!

К совету с горбоносым пошли несколько казаков из его отряда, — винтовки держали наготове, вниз штыками, трое, придерживая на ходу рукоятки наганов, расстегнули желтые кобуры.

— Нет ли еще красных в селе? — блеснув стеклышками, осведомился для пущей безопасности горбоносый.

— Не, откуда у нас красные… помилуй бог.

Поднявшись на крыльцо совета, старик увидал подслеповатого сторожа Фаддея.

— Обсказывай, — кивнул ему Анисим на подымающихся следом солдат — и подался вниз.

— Что обсказывать-то?

— Какая у вас власть-то? — строго спросил горбоносый…

— Известно, совет…

— Председателя мне!

— Нетути председателя. Мартьян с писарем Харитоном… убегли они.

— Вот сукины дети! — раздраженно мотнул головою офицер, — пенсне на носу закачалось.

— А не скажешь ли, куда они сбежали?

— Да кто ж их знает. Разве они сказывали… Вестимо, в лес либо на заимку куда.

— Разыщем!.. А теперь ты проводи нас до вашего главного. Не советского, а настоящего главного… ну, наиболее почтенного… Понимаешь?

— Как не понять. Главнее уставщика на деревне у нас нету. К Ипату сведу, коли желаете.

— Уставщик? — удивился горбоносый. — Это еще что такое?

— Да Ипат Ипатыч, уставщик… вроде как бы поп. Семейские мы, староверы.

— А! — понимающе протянул офицер. — Вот его-то нам и надо…

Ипата Ипатыча пришедшие застали дома… ввалились гурьбой, расселись на лавках. Казак с ружьем вытащил из кармана кисет, стал закручивать цигарку.

— У нас в избах грех курить… извините уж, наезжие табакуры во двор выходят, — любезно, чтоб не обидеть, остановила казака Ипатова хозяйка.

— Что верно, то верно: дух антихристов перед ликами угодников, перед господом… немыслимо… дух в избе тяжелый от него, — подтвердил Ипат Ипатыч.

Горбоносый строго глянул на казака — отставить. Тот смущенно выбрался в сени.

— Зачем наведались, люди добрые? — елейно спросил уставщик.

— Вы, вероятно, знаете, отец, — заговорил офицер, проникаясь вдруг уважением к чистой просторной избе, к медным резным иконам в переднем углу, обрамленным белыми рушниками и связками лестовок, к этому старику с сивым ершиком на голове, — вы, вероятно, слышали: с красными мы разделались, прогнали этих разорителей и бандитов. Слышали, конечно, что и в селе у вас их уже нет?

— Известно, знаю.

— Вот и прекрасно. Этот кошмар больше уже не повторится. Последние отряды красногвардейцев удирают за монгольскую границу. Издевательству над крестьянством положен конец… Свобода восстановлена, мирный труд обеспечен. Но…

Серые глаза уставщика вперились в офицера.

— Но, я говорю, чтобы закрепить победу, нужна помощь лучших людей крестьянства… вождей его. Нужно напрочь искоренить зло, окончательно очистить Забайкалье от большевиков. Короче — вы должны указать нам, кто на селе известен вам как приверженец советской власти.

Ипат Ипатыч понял, чего от него требуют, но он натужно молчал.

— Временное сибирское правительство по заслугам оценит вашу помощь, — счел нужным подстегнуть офицер.

Ипат колебался. Конечно, он знает их всех наперечет. Конечно, скажи он слово — заберут сволочей, поубивают, которых с собой увезут. Но… надолго ли ушел красный отряд из Хонхолоя? Не воротится ли гвардия? Не вывернется ли откуда-нибудь со степи?.. Что тогда?.. Свои задавят! И не воротится гвардия, — разве не видел народ, сколь белых в Ипатову избу привалило?.. Не выдачи боялся Ипат, — пожалуй, жалей на свою голову грабителей! — непоколебимый его авторитет запротестовал: с такой вершины не упасть бы, не заплевали б люди, не отвернулись бы старики… Отцы выданных ведь в него, уставщика, перстами тыкать начнут… И, передохнув, Ипат Ипатыч сказал заждавшемуся нахмурившемуся офицеру:

— Нет, ваше благородие, не докажу я вам, кто у нас пуще всего приверженец. А потому не докажу, что деревня наша сторонняя, народ семейский темный. Особливо красных нету. Ну, разве председатель Мартьян — так он убег. А более никого… зловредных нету у нас опричь его.

Непоколебимый Ипатов авторитет торжествовал, — он одержал сейчас крупную победу: завтра об ответе пастыря будет знать вся деревня.

Белый отряд простоял в Никольском с неделю. Все эти дни мужики приглядывались к солдатам, — так они называли белых.

— Нам ишь сказывали, — осаждали бабы нечаянных своих постояльцев, — сказывали, что чеки придут… где они?.. Вы-то, видать, русские?

— Русские, — скалились казаки, — здесь и русским и чехам работы хватит, чехи на линии остались.

— Поди ж ты!

К ночи белые выставляли у ворот в поля дозоры, задерживали и опрашивали проезжих. Стеснение от этого пошло, какого ввек семейщина не упомнит.

Однажды ветреным вечером с Тугнуя лихо пронесся в ворота зудинский Федька.

— Стой! — закричали ему дозорные.

Но ветер рвал в клочья окрики, в ушах у Федьки свистело, и он бесшабашно гнал коня, которого ходил разыскивать в степи.