Владимир Колесов - Мир человека в слове Древней Руси

• Название: Мир человека в слове Древней Руси
• Автор: Владимир Колесов
• Издательство: Издательство ЛГУ
• Жанр: История
• Год: 1986

В популярной форме через историю древнерусских слов, отражавших литературные и исторические образы, бытовые понятия, автор излагает представления восточных славян эпохи Древней Руси (X—XIV вв.) в их развитии: об окружающем мире и человеке, о семье и племени, о власти и законе, о жизни и свободе, о доме и земле. Семантическое движение социальных и этических терминов прослеживается от понятий первобытно-общинного строя (этимологические реконструкции) до времени сложения первых феодальных государств в обстановке столкновения языческой и христианской культур. Изложение иллюстрируется цитатами и афоризмами из оригинальных и переводных текстов Древней Руси; история слов рассмотрена на общем фоне социальной и этической терминологии средневековья, главным образом византийской, которая оказала известное влияние на формирование средневековых представлений и понятий славян; делаются выводы о влиянии древнерусской культуры на дальнейшее развитие русского, украинского и белорусского народов, для которых изучаемый период является в равной мере культурным истоком. Книга адресована филологам и историкам, а также всем, кто интересуется историей языка и культуры нашей страны.

---

Значения обоих слов как бы фокусировались вместе всякий раз, когда эти слова употреблялись рядом. В 1237 г. «придоша от всточьны страны на Рязаньскую землю лѣсом безбожнии татари» (Пов. нашеств., с. 134), и дальше: «яко прииде слухъ про сихъ татаръ, яко многы земли плѣнуютъ, а приближаются рускимъ странамъ» (с. 160), «яко сии безбожнии многы страны поплѣниша: ясы, обезы, касогы... и приидоша на землю Половеческую» (с. 152) и др. Игры словами нет и в помине, в приведенных текстах отражается изменение перспективы в описании действий: движение извне внутрь описывается последовательностью слов страна — земля; особенно ясно это видно во втором примере, когда движение враждебных сил происходит извне, и с позиции этих сил русской названа не «земля», а именно «страна». Взгляд на «землю» с изменением точки зрения расширяется благодаря возможности выбора перспективы и оттого объективируется, постепенно становясь отвлеченным термином, уже мало связанным с конкретным понятием «моей» или «нашей» земли. Тамерлан «многи грады раскопа, многи люди погуби, много страны и земли повоева, многи области и языки поплени, многи княжения и цесарства покори подъ себе» (Пов. Темир., с. 232). Попарное сближение понятий показывает нам явную противоположность территорий («страны и земли») с их населением («области и языки») и политической властью («княжения и цесарства»). Три разных уровня власти показаны в аналитическом перечислении, как это и было свойственно в средневековых текстах тем понятиям, которые еще не получили родового обозначения.

Такая противоположность сохранялась долго и стала основой многих символических противопоставлений в литературе средневековья. Еще в начале XV в. совершенно четко различались понятия «Русь» и «Русская земля». Когда автору «Сказания о Мамаевом побоище» нужно представить русское государство извне, со стороны, во всей его целостности, в его отличии от других стран, Мамай идет не на Русскую землю, но обязательно на Русь. Дмитрий Донской говорит о Русской земле только до выхода его войск за пределы государства; перейдя границу, он также начинает говорить о Руси. И сам автор, верный своему правилу последовательно различать все явления и события, обычно говорит не собирательно о Руси, а конкретно о Русской земле, иногда еще перечисляя ее составные части: Московская земля, Рязанская земля, Залесская земля, Волынская земля и т. д. В одновременном использовании двух терминов с общим для них значением оказалось возможным передать впечатление монолитности (в противопоставлении отдельным русским землям) и впечатление ее удаленности (в противопоставлении позиции наблюдателя событий, который оставался на русской территории, и вышедших за ее пределы воинов). Сам автор «Сказания» никогда не говорит о Руси, но только о Русской земле, потому что именно он является тем наблюдателем, который не покидает пределов земли и, следовательно, выражает точку зрения русской стороны. Для позднейших переписчиков уже с XVI в. и особенно в XVII в. подобное противопоставление Руси и Русской земли становилось неясным: почему Русь — это московская, рязанская, даже новгородская и другие русские земли, вместе взятые? Поэтому в списках «Сказания» возникали исправления: «в Руси» на месте «земли московской» (потому что в XVII в. Русь-Россия и есть московская земля); напротив, в другом случае, выражение «и хощеть ити на Русь» заменяется сочетанием «на Русскую землю», потому что в XVII в. Русь во всей своей целости стала уже Русской землей.

Не забудем, что по происхождению «Сказание о Мамаевом побоище» косвенно связано со «Словом о полку Игореве», а в последнем «русская земля» — весьма характерный термин; это — и территория, и владение, и население и даже войско, представляющее ее в чужих странах («О Русская землѣ! уже за шеломянемъ еси»). Но в тексте «Слова» не встречается слово Русь. С конца XII в. до конца XIV в. изменилось соотношение слов, обозначающих пределы русской земли и принципов владения ею. «Землями» стали отдельные части Руси, тогда как во времена «Слова» даже отдельное войско или войско не самого значительного князя, вышедшее за пределы страны, именовалось «русской землей». В те былинные времена Русская земля — родная земля, но также и своя власть, свое владение, свой народ.

Иное дело, когда мы сталкиваемся с текстом сборным, в нем нет определенной системы. В «Задонщине» десятки раз упоминается Русская земля и земля Русская, и только дважды Русь. «Родися Русь преславная» от Ноя (с. 96), здесь Русь в значении "народ". Бегущие с Куликова поля враги говорят: «А в Русь ратию нам не хаживать» (с. 108), здесь Русь — "страна с населением", страна, воспринимаемая извне, со стороны, чужими людьми. Территория Руси и ее население нуждались в самостоятельных обозначениях, но в «Задонщине» сошлись из разных наслоений различные представления о Руси: как о народе (в первом случае) и как о чужой территории (во втором).

Историк верно подметил, что в памятниках XII—XIV вв. «везде "Русская земля" и нигде, ни в одном памятнике не встретим выражения "русский народ"» (Ключевский, 1918, I, с. 250). Веками сохраняется образный синкретизм представления о Родине, которое выражено также в сказочном обороте «мать-земля». «Потому-то, — писал Ф. И. Буслаев, — у нас в старину вместо отечества говорилось просто земля. Русская земля» (Буслаев, 1873, с. 304). «Концепция "Русской земли" постоянно изменялась в эпоху средневековья, потому что изменялись политические границы "своей земли"» (Робинсон, 1980, с. 225). В связи с этим и возникала нужда в конкретности дополняющих определений: Русская земля, Суздальская земля, своя земля. Однако представление о земле — и в этом его особенность — всегда остается представлением о своем, и постепенно, все расширяясь, росло и крепло ощущение «большой Родины» — начиная с клочка родной земли, а потом и деревни, и села, и округи, и княжества, а через них — до всей Русской земли. Многозначность слова определялась многогранностью понятия, что так обычно для средневекового мышления; общее понятие-представление как бы вкладывало друг в друга различные конкретные представления о земле. Это и не многозначность вовсе в современном понимании полисемии, а нерасчленимое и недробимое единство смыслов.

В начале XV в. исходный синкретизм в представлении «земли», разумеется, уже не существует, однако сам стиль изложения, извитие словес, архаизующая словесная культура этого времени, нуждается в подобных повторениях и насильственно включает в синонимы разошедшиеся по смыслу слова (даже термины). У Епифания Премудрого троичные повторения часты: «а се имена мѣстомъ и странамъ и землямъ» (Жит. Стеф. Перм., с. 9), «по многымъ землямъ и по градомъ и по странамъ» (с. 12), «в долнѣи странѣ, на иномъ городѣ, на девятой земли» (с. 47), «вся земля и все страны и все языци» (с. 68), «по инымъ по многым землям ходили суть и въ многыхъ странахъ проповѣдаша и мнози языци научени от них» (с. 10), «въ языцѣх проповѣдаше, въ странахъ провозвѣстише, и во всемъ мирѣ прославише» (с. 48); они удивительно однообразны, воспринимаются как формула, а значит, и как термин известного содержания. Понятно включение слова городъ в этот ряд. Земля и городъ были равнозначны, поскольку «город» — просто средоточие земли: «В городе сходилась земля, и потому словом городъ стали заменять слово земля» (Костомаров, 1872, с. 199). Когда говорят о ком-то, что он «посла скоро по всѣм градом и по земли» (Сказ. Дракул., с. 556), имеют в виду не просто земли, но веси, поселения, население этой «земли». Однако все прочие слова всё так же остаются всего лишь стилистическими синонимами к слову страна, например языци (устаревшее слово в архаичной форме, смысл его уже неясен).

ВОЛОСТЬ И ВЛАСТЬ

Нам понятно теперь то настойчивое упорство, с каким на Руси пытались развести, обозначив особыми терминами, разные понятия общественной жизни, так или иначе восходящие к «земле».

«Земля» как территория, как пространство обозначалась конкретно словом мѣсто или уже отвлеченным термином страна, а чаще просто с помощью словосочетания Русская земля. В последнем случае оставалось неясным, говорится о пространствах или о народе, их населяющем. Поэтому для обозначения населения все чаще стали употреблять собирательное Русь (впервые в значении "русский народ", по-видимому, в Киевской летописи под 1140 г. — см.: Франчук, 1982, с. 50, хотя в «Повести временных лет» уже с начала XII в. Русью именуют прежних полян: «Поляне яже ныне зовомая Русь» — Лавр. лет., л. 25); безотносительно к территории используют слова миръ или община.