Николай Оцуп - Океан времени

• Название: Океан времени
• Автор: Николай Оцуп
• Издательство: СПб.: «Logos»; Дюссельдорф: «Голубой всадник»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-035-9

В книгу включены стихотворения из сборника «Град» (Пб., 1921 г.), «В дыму» (Берлин, 1926), «Жизнь и смерть» (Париж, 1961), автобиографическая поэма «Дневник в стихах», а также цикл мемуарных эссе о писателях-современниках «Петербургские воспоминания».

Примечание. Оцифровщик благодарен Алексею Соболеву за подаренную книгу Н. Оцупа.

---

6. Встреча

Это не волны ли реют, не стаи ль
Чаек из самых последних глубин:
«Слушай, Израиль,
Бог Наш,
Бог Един!»

В каком-то еще небывалом величье,
Дыханьем своим пригнетая века,
Глядит на живое: звериное, птичье,
И даже малейшего знает жука.

Но главное дело Свое выделяя
Из всех, миллионы мильонов людей
От века до века, от края до края
С какою целью, не нашей, Своей.

Как волны, как самые мелкие ряби,
Подъемлет, толкает, друг к другу гнетет
И гневом карает свой нежный, свой рабий,
Священной печалью богатый народ…

От края до края, от века до века
Среди миллионов таких же, как я,
Я вижу сегодня почти человека,
Устную совесть всего бытия.

Вся жизнь, изнывающая без ответа,
Все твари несчетные, все до одной,
Молили о Нем, и пришел Он из Света,
Из Отчего лона, из жизни иной.

Сначала неузнанный, ныне забвенный —
Ты смертью не умер еще, не погас:
В ненастье, и холод, и сумрак вселенной
Безмолвный и бледный Ты входишь сейчас.

Как прежнему счастью, еще дорогому,
Мы верим Тебе и не верим, прости!
И все же, не правда ли, к Отчему дому
Ты даже таким помогаешь идти.

Миражи и проблески — только предтечи
Того, что сегодня случилось со мной:
С Тобой на земле неожиданной встречи
В суровой и нищей ночи мировой.

Берлин — Рим

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ[4]

1918–1923

Глаза удава

Вы не видали глаз удава —
Огонь, порыв и чистота.
У них зеленая отрава
И поперечная черта.

В них зов ножей, в них тяга ада,
И раз один взглянув туда,
Вы очарованного взгляда
Не оторвете никогда.

Они соперников не знают.
В них замирающий порок.
Вам иглы тонкие пронзают
Открытый в ужасе зрачок.

Канатов крепче эти нити,
Безумья глубже это дно,
Но ближе, ближе загляните —
Вернуться вам не суждено.

Я сталь. Души закрыта дверца,
Но проклинаю день и час,
Когда удав в глаза и сердце
Вопьет уколы острых глаз.

Шахматы

Истинное в мире
Дорого и свято:
Шестьдесят четыре
Маленьких квадрата.

Выстроены гномы,
Короли и туры.
Издавна знакомы
Тонкие фигуры.

Деревянным детям
Мысли и забавы
Мы места разметим
На квадратах славы.

Пусть один другого
С маленькой арены
Снимет, но толково —
В танце перемены.

Радостно и чудно
Видеть воплощенье
Мысли обоюдной
В жизни и движенье.

Сны

Откуда наши сны? Всю ночь в покое,
Не покидая ложа своего,
Лежит и дышит тело чуть живое,
Но кто-то с кем-то где-то за него
Встречается, и говорит, и муки
Испытывает, и тоску, и страх,
И навзничь, запрокидывая руки,
Летит с обрыва, чтобы спящий — ах!
Очнулся… Не затем ли и рассветы,
Скрывая наспех истину от нас,
Вновь расставляют в комнате предметы,
Чтоб им спросонок удивлялся глаз,
Пока за ними разбирают тени
Страну (иль декорацию) видений?

«На снегу у костра за мостом…»

На снегу у костра за мостом —
Силуэт часового с ружьем.

Как ужасно, что пропуск ночной
Я у южного моря забыл…
И мелькала волна за волной,
И по снегу солдат подходил.

Я проснулся от запаха роз
Без России…
Я проснулся от крика и слез
Над волнами чужой и свободной стихии.

«Труженик, воин, святой…»

Труженик, воин, святой
И — человек молодой.

Вышел из отчего дом —
Подвиг, молитва и труд…
Но почему-то истома,
Тоже и песни, и блуд…

И через столько-то лет:
Нищий, мыслитель, поэт.

«Страшно жить, не любя никого…»

Страшно жить, не любя никого,
Но, быть может, страшнее всего
У высоких ночных фонарей
Проститутки с глазами детей.

«Подойди, молодой человек».
«Я с такими не знался… пока…»
Из-под темных измученных век
Подавляемой страсти тоска.

Не сегодня, так завтра, не тот,
Так другой, побледнев, подойдет
И обнимет в холодном раю
Ледяную невесту свою.

«Как будто водолазу в океане…»

Как будто водолазу в океане,
Когда он глянет вглубь и в высоту —
Случайному прохожему в тумане
И холодно, и жутко на мосту.

Под умирающими фонарями
Какие-то крылатые пальто,
С какими-то зубчатыми зонтами
Из ничего скользящие в ничто.

И снова шарканье по мокрым плитам
То глуше, то невнятней, то слышней,
И в воздухе, как в зеркале разбитом,
Какие-то подобия людей,

«Все тленьем тронуто…»

Все тленьем тронуто
И… очищается…
Слез-то, урону-то!..
Но по закону то,
Что отпускается,
Злом не считается.

Муза от боли вся —
Мука и хрип…
Ведь не погиб….
Но как ты колешься,
Терния шип!.. А не помолишься?

«Мы поэзии верим вначале…»

Мы поэзии верим вначале,
Словно мы раскрываемся в ней
В каждом слове, в мельчайшей детали.
Упоенные властью своей,
Мы искали затерянных где-то
Объяснений пути твоего…
Только ты не давала ответа —
Все искусство не стоит его.
Но, поняв безнадежность усилий,
Отчего же себя и потом
Бесполезному мы посвятили,
Не ища оправданья ни в чем?

«С чего бы начать — с незнакомой звезды…»

С чего бы начать — с незнакомой звезды,
С ее отразившей воды,

С летящего голубя — или начнем
С тебя самого за столом?

Куда ты ни взглянешь, с чего ни начнешь,
Повсюду — над бездной бессильная дрожь.

Звезда оборвется и в ночь упадет,
И птица погибнет, и сам ты вот-вот

Качнешься над зыбью просторов пустых
И, всё позабыв, уничтожишься в них.

«Все безысходнее беда…»

Все безысходнее беда —
Короткой жизни половина.
Но ты учила, Мнемозина,
Любить ушедшие года.
Сказать о лире — помоги,
Ты жизнь мою, оберегала
И первые мои шаги
На музыку перелагала.

«Не понукай свободного Пегаса!..»

Не понукай свободного Пегаса!
Будь с ним одно, и он тебя поймет.
Пусть, нервничая, не спешит вперед:
Он конь такого класса,
Что знает сам, куда и как домчать,
Когда понадобится, к сроку…

Как стуком сердца управлять?
Как чудному себя не вверить скоку?

«На французских кладбищенских плитах…»

На французских кладбищенских плитах
Я люблю разбирать имена.
Я присутствие в землю зарытых
Чувствую — не чужая страна.

Разве не героини Бальзака,
И Флобера, и даже Бурже
К петербуржцу выходят из мрака:
Улыбнуться и prendre conge?[5]

Хорошо, что уроки чужбины,
Претворившие воду в вино,
Подтвердили, что «гроздья рябины»
И «березки» забыть не грешно.

«Зашлепанные мокрым снегом…»