Николай Оцуп - Океан времени

• Название: Океан времени
• Автор: Николай Оцуп
• Издательство: СПб.: «Logos»; Дюссельдорф: «Голубой всадник»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-87288-035-9

В книгу включены стихотворения из сборника «Град» (Пб., 1921 г.), «В дыму» (Берлин, 1926), «Жизнь и смерть» (Париж, 1961), автобиографическая поэма «Дневник в стихах», а также цикл мемуарных эссе о писателях-современниках «Петербургские воспоминания».

Примечание. Оцифровщик благодарен Алексею Соболеву за подаренную книгу Н. Оцупа.

---

II. «Мне кажется, что мог бы эмигрант…»

Мне кажется, что мог бы эмигрант
Примерно так ответить на упреки,
Что изменил он родине своей:
«Уж я не говорю о всех бежавших
На Запад в прошлом, чтобы ей служить,
Но был изменником и Достоевский.
Ветхозаветная его душа
Вас называла бесами, и Пушкин
Изменником в таком же смысле был:
Уже тогда прославил он свободу!
Они учителя мои в любви
К России…»

III. «Жертва времени-безвременья…»

Жертва времени-безвременья,
Под обстрелом неприятеля
Вглядываюсь в нашу темень я:

Тень журналов, тень читателя,
Эти поиски стихии,
Веры, почвы, дела, нации
(Двадцать девять лет в России,
Скоро тридцать в эмиграции)…

Неужели наша странница,
Наша муза-бесприданница,
В сердце мира не останется,
Жалкой, да, и тем не менее
Честной, как разоблачение?

IV. «Конкорд и Елисейские поля…»

Конкорд и Елисейские поля,
А в памяти Садовая и Невский,
Над Блоком петербургская земля,
Над всеми странами Толстой и Достоевский.
Я русскому приятелю звоню,
Мы говорим на языке России,
Но оба мы на самом дне стихии
Парижа и Отана и Оню.
Душой присутствуя и там и здесь,
Российский эмигрант умрет не весь,
На родине его любить потомок будет,
И Запад своего метека не забудет.

V. «Есть Россия Курбского и Герцена…»

Есть Россия Курбского и Герцена,
Та, что и у нас теперь на сердце, на
Совести: мы деспотам — враги,—

Но в стране, где воля Иоаннова,
Николая или же Ульянова,
Разве только не видать ни зги?

Там ведь столько эмигрантов внутренних,
Сколько в полумгле лучей предутренних
В час, когда вот-вот вскричит петух…

Здравствуй, подколодная, подпольная,
Под личиной злобы сердобольная,
Твой не угасает дух!

VI. «О родине любимой и свободной…»

«О родине любимой и свободной,
Которую я воин, и поэт,
И многие изгнанники бесплодно
Надеялись увидеть…» Сколько лет
От наших дней то время отделяет!
Где люди те; и где надежды их,
Но кажется, они благословляют
Еще, сейчас изгнанников других.

Как все это знакомо, как похоже,
Как странно повторять урок чужой
И утешения искать того же
Не на земле, а где-то над землей.

«Сегодня у Запада нет костяка…»

Сегодня у Запада нет костяка.
Есть боль, между прочим и наша.
Сюда занесенная нами тоска
Поет и за них сквозь века и чека:
«Да минет меня эта чаша!» …

Все шире и горше той чаши края…
«Пускай же исполнится воля Твоя!»

Мы знаем: вселенная потрясена,
Как некогда после распятья,
И третья война — огневая волна
(Огонь и обряд водосвятья)
Встает, ничего не жалея, со дна,
Но прежде, чем мир уничтожит она,
Огромная преобразится страна,
Где жили пророки-гиганты,
И новое даст направленье тому,
Что ныне катится в подземную тьму.
Не это ли мы, эмигранты,
Мы сопротивленья усилье и гнев
Готовим, страдания преодолев.

«Россия Пушкина, твоею славой…»

Россия Пушкина, твоею славой
Пронизана сегодня вся земля,
Но спорить, как ты спорила с Варшавой,
Нет права у Кремля.
Была и ты бессмысленно сурова,
И вместо нет — ты говорила да,
Но имя вешателя Муравьева.
Запомнила, краснея от стыда…
Й были те народные витии —
Чей крик негодованья все же благ —
Врагами николаевской России.
А пушкинской, свободной, кто же враг!
Но слишком очевидно фарисейство:
Не оправдать свободы палачей —
Несовместимы гений и злодейство.

Поэты

Поэтами рождаются, но дельным
Хозяевам, фортуны господам,
Труд неоплатный кажется бесцельным,
Они стихи прощают чудакам.

А те уже поют: когда б не наша мука,
Чего бы стоила вся ваша суета,
Ведь о живых сердцах не говорит наука
Того, чем музыка одна лишь занята.

Но острый карандаш приносит счетоводу
Уверенный доход, а мы для наших жен
Не вымолили бы у целого народа
Кусочек сахару, чтоб меньше был урон,

Который мы, служа невыгодным богиням,
Приносим день за днем и самым дорогим,
И самым трепетным на свете героиням.
И разве вы обязаны не им

Всей Славой чистоты и вещего смятенья
Когорты звучных строф,
Когда не вынесший пренебреженья
Слагатель их не быть готов?

Тогда над цифрами прихода и расхода,
Над всем, что пишется для пользы там и тут,
Слова, чья цель насквозь иного рода,
Останутся: их вознесут.

Мы, как избранники библейские, могучи
В ничтожестве и нищенстве порой,
А ваши истины житейские колючи,
Как проволока в зоне боевой.

Вольны и мы вас презирать: вы сыты
Не только хлебом — властью, но какой?
Нас любят, вас должны терпеть, мы квиты,
Вы деньги копите, мы — опыт вековой.

Священники, чей храм — земля со всем, что живо,
Громоотводами от мировой тоски
Мы быть должны, и мы не учим жить красиво,
Как говорят о музах ваши пошляки.

От обращения с тончайшими из ядов,
Мы сами едкие и временных подруг
Не очень радуем, но клад из кладов —
Единую любовь находим вдруг.

И воплощенное она противоречье
Всему, за чем практический расчет:
Ей наше дорого увечье,
Наш в муках бедности над временным полет.

И как, отомщены мы, парии, царицей,
Пренебрегающей для одного из нас
Надменных баловней всей вереницей,
Но горек наш победы час.

Особенный венок: лавровый, но с шипами,
Ей на чело надев трагической рукой,
Мы поменялись бы впервые с вами
Избранничеством и судьбой.

И вот когда вы нам должны бы, торжествуя,
Такую отповедь произнести:
«Ну что ж, попробуйте из слов и поцелуя
Дворец своей любви священной вознести.

Она горит в лишениях, в чахотке,
И сам ее певец сто раз изменит ей…»
Нет спора, господа, вы правы, и красотки,
Вас обстающие, конечно же, хитрей

Суровой красоты, надменно-неподкупной,
Которая наш крест, не дрогнув, понесла,
Чтоб о своей любви, воистину преступной,
Тем слаще пел фанатик ремесла.

«От случая до случая…»

От случая до случая
Медленно поспешай.
Измучат, как падучая,
Стихи, но сочиняй,
Чтоб сердце за припадками
Стучало: всем, всем, всем.
Но мир с его порядками —
Не Пушкин с опечатками.

И никогда никем
Не будут изменения
Такие внесены,
Чтоб снова дни творения
Очистить от вины,
И мы, живя, сверхгения
Читать обречены
Сквозь наши искажения.

«И вот во Франции перед концом…»

И вот во Франции перед концом
На старости, как в детстве, я учитель.
Стихов писать не смею — воли нет.
В ушах: «Баран, барана, слово, слова»,
Зато, бывает, кто-нибудь из них,
Из этих дев и юношей нерусских,
Так слушает Россию сквозь меня,
Что, вдохновясь, я вижу неслучайность
Моей задачи. Целые века
Великих два народа разделяют.
Звук, сердце, нрав, обычай — все-то здесь
Другое, чем в стране, где я родился,
Но слышу я в моих учениках
Внимание Корнеля и Расина
К великим братьям Севера. Тогда
В себе и я стихию ощущаю
Не нашу и не их, а как бы, взмыв
Над синтаксисом и литературой,
Душа моя душе учеников
Восторг живого братства сообщает
Не приобщением к чужой культуре,
А вестью, что чужого в мире нет.

«Две“ Федры” ставились одновременно…»