Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

• Название: Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-8352-0368-3

Вторую часть книги о Жозефине Андре Кастело назвал «Императрица, королева, герцогиня». Этот период ее жизни начинается счастливой порой — Жозефина получает в подарок Империю. Но очень скоро окажется, что «трон делает несчастным»: Наполеон расстается с той, без которой прежде не мог прожить и дня, блистательную императрицу станут называть «бедная Жозефина!..». Такова судьба женщины, «прекрасной в радости и в печали». Счастливой была та судьба или неудавшейся — судить читателю.

Из писем Наполеона к Жозефине:

«У меня не было дня, когда бы я не думал о тебе. Не было ночи, когда бы я не сжимал тебя в объятиях. Я ни разу не выпил чаю, не прокляв при этом славу и честолюбие, обрекающие меня на разлуку с дамой моей жизни. В гуще дел, во главе войск, в лагере — всюду моя обворожительная Жозефина одна царит в моем сердце, занимает мой ум, поглощает мои мысли.»

«…Тысячи, тысячи поцелуев, таких же — нежных, как моя любовь!»

«…Там, где рядом моя Жозефина, я ничего уже больше не вижу.»

Жозефина о Наполеоне:

«И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни…»

Наполеон о Жозефине:

«Ни одну женщину я не любил так сильно.»

---

Жозефина смеется, но едва ребенок уходит, как ею вновь овладевает тоска. Развеять ее подавленность могло бы лишь одно — отъезд к «дяде Малышу». Тот постоянно поддерживает в ней надежду, что скоро вызовет ее к себе. «Меня огорчает, что ты скучаешь в Майнце, — пишет он ей 16 ноября. — Не будь поездка такой долгой, ты могла бы перебраться ко мне сюда: здесь уже нет неприятеля — он за Вислой, то есть в 120 лье отсюда. Буду ждать, пока ты сообщишь, что об этом думаешь».

Что она об этом думает?

Разумеется, ехать — и как можно скорей! Покинуть Майнц! И г-жа де Ларошфуко, сочувствующая Пруссии в ее унижении, подбивает Жозефину на новые жалобы и просьбы разрешить ей покинуть Мон-Тонер. «Мне очень жаль, что ты печалишься, но у тебя есть все основания быть веселой, — отвечает Наполеон. — Ты не права, проявляя столько доброты к людям, недостойным ее. Г-жа Л. (Ларошфуко) дура, притом настолько большая, что ты должна была бы это заметить и не уделять ей никакого внимания. Удовольствуйся и будь счастлива моей дружбой, теми чувствами, какие ты во мне пробуждаешь. Через несколько дней я, вероятно, решу, вызвать тебя сюда или отослать в Париж. Прощай, друг мой, можешь пока съездить в Дармштадт или Франкфурт — это тебя развеет». Без всякого удовольствия она отправляется во Франкфурт к князю-примасу, который устраивает для императрицы приемы, концерты, балы-маскарады, и еле-еле улыбается, видя, как один из императорских пажей переодевается «под королеву Гортензию», чтобы дать дочери Жозефины без свидетелей прогуливаться с молодыми офицерами, с которыми та отчаянно «флиртует».

А хандра не прекращается.

Однако Жозефина получает от мужа почти нежные письма. «Познань, 2 декабря 1806. Сегодня годовщина Аустерлица. Я был на городском балу. Идет дождь. Я здоров. Люблю и желаю тебя. Мои войска в Варшаве. Холода еще не наступили. Все эти польки — сущие француженки, но для меня существует только одна женщина. Ты, вероятно, с ней знакома? Я велю написать для тебя ее портрет, хотя его потребуется сильно приукрасить, чтобы ты узнала себя; тем не менее признаюсь, что сердце побуждает меня говорить о нем только хорошее. Ночи такие длинные, а я совсем один…»

Жозефине приснилось, что муж встретил другую женщину, которую мог бы полюбить, и она написала ему об этом. «Получил твое письмо от 26 ноября; усмотрел в нем две вещи: прежде всего, ты утверждаешь, что я не читаю твоих писем. Вздорная мысль! Я обижен таким дурным мнением обо мне. Ты говоришь, что все это, возможно, навеяно каким-нибудь сном, и добавляешь, что ты не ревнива, Я уже давно подметил, что гневливые люди всегда уверяют, будто они не гневливы, а те, кто боится, — будто отнюдь не боязливы; выходит, ты убедила себя, будто ты не ревнива, и это приводит меня в восторг. К тому же ты не права: я просто не думаю о таких вещах — в польских пустынях не до мечтаний о красавицах… Вчера я был на балу, устроенном дворянством воеводства: женщины довольно красивы, богаты и плохо одеты, хоть и подражают парижским модам».

Жозефина опять настаивает. Вернуть ей радость жизни способно только одно — встреча с ним, «Я получил твое письмо от 2 7 ноября, из которого заключаю, что головка идет у тебя кругом. Мне вспоминается стих:

Желанья женщины — прожорливое пламя[65].

Однако тебе следует успокоиться. Я уже писал, что нахожусь в Польше, куда ты сможешь приехать, когда мы устроимся на зимних квартирах; значит, несколько дней придется подождать. Чем больше наша роль, тем менее мы вольны в решениях: нам приходится считаться с событиями и обстоятельствами. Ты можешь съездить во Франкфурт или Дармштадт. Надеюсь вскорости тебя вызвать, но нужно, чтобы это позволил мне ход событий. Пылкость твоего письма доказывает мне, что вы, хорошенькие женщины, не ведаете преград: все должно быть по-вашему; но я-то самый порабощенный из всех людей, у моего хозяина нет сердца, и хозяин этот — сила обстоятельств. Прощай, дружок, будь здорова…»

Затем он целый месяц заставляет ее мучиться ожиданием. 9 декабря он пишет: «С удовольствием узнал, что ты повеселела и что королева Голландская приедет с тобой; мне не терпится отдать соответствующий приказ, но нужно подождать еще несколько дней». 10 декабря: «Люблю и очень желаю тебя, Прощай, дружок; вызову тебя с не меньшим удовольствием, чем ты приедешь». 1 2 декабря: «Не могу дождаться, когда же события позволят мне тебя вызвать». Только 15 декабря он впервые заговаривает о возможном ее возвращении в Париж: «Отправляюсь в Варшаву. Вернусь недели через две, Надеюсь, что тогда смогу тебя вызвать. Но если это слишком долго, буду рад узнать, что ты возвращаешься в Париж, где тебя так ждут».

Возвратиться в Париж?

После того как она три месяца жила, тая в сердце иллюзорную надежду на встречу с мужем? Жозефина пишет ему, умоляя позволить ей отправиться в Польшу. Письмо достигает Варшавы в самом начале января 1807. За десять дней до этого Наполеон еще ничего не решил. «Мне очень хотелось бы тебя видеть, — писал он жене 20 декабря, — и надеюсь, что дней через пять-шесть смогу тебя вызвать».

Однако 3 1 декабря в Пултуске он получил важную новость: м-ль Денюэль произвела на свет мальчика. От него ли ребенок? Так утверждают, и к тому же будущий граф Леон до удивления похож на него. Значит, он способен быть отцом, а бесплодна Жозефина!

У него, без сомнения, вновь возникает мысль о неизбежности развода. Он не дает жене разжалобить его и отвечает ей 3 января: «Получил твое письмо, друг мой. Твоя печаль трогает меня, но подчиниться силе обстоятельств все-таки придется. От Майнца до Варшавы слишком большое расстояние; значит, чтобы написать тебе „Приезжай“, мне нужна остановка, позволяющая вернуться в Берлин. И хотя разбитый противник отходит, мне нужно еще многое здесь упорядочить. По моему мнению, тебе лучше вернуться в Париж, где ты так нужна». Жозефина пишет снова, неуклюже настаивает, умоляет, приводя доводы, которые лишь укрепляют Наполеона в его решении: «Тронут всем, что ты пишешь мне, мой друг, но в морозы, да еще при здешних дрянных и неспокойных дорогах, я не могу подвергать тебя стольким лишениям и опасностям. Возвращайся в Париж и проведи зиму там. Обоснуйся в Тюильри, принимай людей и живи жизнью, которую привыкла вести при мне; такова моя воля. Быть может, я скоро приеду к тебе, а пока что следует отказаться от мысли проехать триста лье по тылам армии в такое время года да еще по вражеской территории. Поверь, мне тяжелей, чем тебе, откладывать на несколько недель счастье увидеться с тобой, но этого требуют события и благополучный исход дел. Прощай, дружок, не грусти и выдержи характер».

Такова моя воля!

Наполеон набрасывает следующие строки: «Пребывание в Майнце обрекает тебя на скуку. Тебя требует Париж, поезжай туда — я так хочу. Я огорчен еще больше, чем ты: я предпочел бы делить долгие зимние ночи с тобой, но обстоятельствам следует повиноваться». Жозефина плачет и пишет мужу об этом. «Все, что ты сообщаешь мне о своей подавленности, огорчает меня, — отвечает он. — К чему слезы и тоска? Неужто ты растеряла былое мужество? Мы скоро увидимся, в чувствах моих ты можешь быть уверена, и, если хочешь стать мне еще более дорога, поменьше капризов и побольше душевной твердости».

В своем письме она усомнилась в безоблачности будущего. Разве не понадобится она мужу, если его постигнут неудачи? Она хочет быть его подругой и в дни несчастья, если, конечно, такие придут. Наполеон встает на дыбы: «Я чувствую себя униженным при мысли, что моя жена может быть не уверена в моей счастливой судьбе». Однако заканчивается письмо нежными тонами: «Прощай, дружок, люблю тебя, жажду с тобой увидеться и знать, что ты довольна и счастлива».

Счастлива?

Как может она быть счастлива вдали от него? На этот раз она сломлена и признается в этом. Наполеон сердится и 18 числа выражает ей свое неудовольствие: «Я требую, чтобы ты собралась с силами. Мне докладывают, что ты постоянно плачешь. Фи, как это безобразно! Твое письмо от 7 января огорчило меня. Будь достойна меня и прояви характер. Представительствуй должным образом в Париже и, главное, будь довольна. Я чувствую себя хорошо и очень тебя люблю, но, если ты вечно будешь плакать, сочту тебя безвольной и бесхарактерной, а я не люблю слабых: императрице подобает обладать твердым сердцем».

Сердце? Сердца у нее больше, чем надо, чтобы сделать счастливыми всех, кто ее окружает. А вот твердости ему не хватает, о чем и говорит император. Мужество! Да, его ей ужасно недостает. Особенно когда она думает о своем сне, вещем сне…

Сон этот, действительно, вещий.

Письмо датировано 1 8 января, днем, когда Дюроку удалось наконец разыскать молодую крестьянку, очаровательную блондинку с восхитительно свежим лицом под черным меховым капором, которая 1 января 1807, назавтра после известия о том, что на свет «от неизвестного отца» родился маленький Леон, случайно столкнулась с Наполеоном в Броне, последней почтовой станции перед Варшавой, и, покраснев при взгляде на него, почти прошептала: