Андре Кастело - Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

• Название: Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-8352-0368-3

Вторую часть книги о Жозефине Андре Кастело назвал «Императрица, королева, герцогиня». Этот период ее жизни начинается счастливой порой — Жозефина получает в подарок Империю. Но очень скоро окажется, что «трон делает несчастным»: Наполеон расстается с той, без которой прежде не мог прожить и дня, блистательную императрицу станут называть «бедная Жозефина!..». Такова судьба женщины, «прекрасной в радости и в печали». Счастливой была та судьба или неудавшейся — судить читателю.

Из писем Наполеона к Жозефине:

«У меня не было дня, когда бы я не думал о тебе. Не было ночи, когда бы я не сжимал тебя в объятиях. Я ни разу не выпил чаю, не прокляв при этом славу и честолюбие, обрекающие меня на разлуку с дамой моей жизни. В гуще дел, во главе войск, в лагере — всюду моя обворожительная Жозефина одна царит в моем сердце, занимает мой ум, поглощает мои мысли.»

«…Тысячи, тысячи поцелуев, таких же — нежных, как моя любовь!»

«…Там, где рядом моя Жозефина, я ничего уже больше не вижу.»

Жозефина о Наполеоне:

«И все-таки, Бог свидетель, я люблю его больше жизни…»

Наполеон о Жозефине:

«Ни одну женщину я не любил так сильно.»

---

Приходится взять ее с собой.

Она тем более счастлива, что ее шталмейстер, тридцатичетырехлетний красавец Сижисмон Фредерик Веркгейм тоже едет. Император берет его с собой на войну. А Жозефина питает нежную склонность к своему прекрасному конюшему, голубоглазому блондину с цветом лица, как у юной эльзаски, хотя эта склонность не продвинулась дальше первых станций на «Карте Страны Нежности»[62].

Дормез императора, запряженный восьмеркой лошадей, мчится днем и ночью. 26-го, сразу после полудня, чета прибывает в Мец. Остановка на восемь часов позволяет нагнать Жозефину ее челяди, распиханной по шести берлинам, запряженным шестеркой, трем трехконным повозкам, двум пароконным экипажам и одной коляске. Дамам и офицерам, летевшим сломя голову от самого Парижа, не удается отдохнуть. Вечером поезд уже снова в дороге. И, пробыв в пути еще день и ночь, в воскресенье, 28-го, на заре достигает Майнца, главного города французского департамента Мон-Тонер. За три дня позади осталось 83 и 3/4 почтовых перегона!

Императорская чета располагается во дворце Тевтонского ордена, но Наполеону надо тут же ехать дальше, к армии. Жозефина в слезах. Что им причиной — волнение или дорожная усталость? Вдруг ей становится плохо, ее тошнит. Император принимает ее в объятия, пожимает руку Талейрану и, если верить г-же де Ремюза, со слезами вздыхает:

— Как трудно, однако, расставаться с двумя людьми, которых любишь больше всего!

Из Майнца он уезжает лишь вечером 1 октября 1806, Жозефина опять в слезах, У нее плохие вести от бедной Гортензии. «Не знаю, отчего ты плачешь, — пишет ей Наполеон. — Ты напрасно расстраиваешься. Гортензия чуточку педантка: она любит давать советы, Она написала мне, я ей отвечаю. Она должна быть весела и счастлива. Мужество и веселость — вот рецепт…» Как все у него просто. Людовик вбил себе в голову, что жена участвует в заговоре против него. Он вынуждает слуг шпионить за нею и шныряет по дворцу с видом полицейского. К счастью, он должен отправиться в армию, и Гортензия получает дозволение приехать к матери в Майнц. Маленький Наполеон сопутствует ей. «Ты не узнал бы его, — пишет она Евгению. — А какой он милый! Он уже мужчина, не расстается со мной, составляет мне компанию. Я с горечью думаю, что по достижении семи лет с ним придется разлучиться: ты же знаешь распоряжение императора, чтобы наши дети воспитывались в Медоне и лишь до семи лет оставались с нами. Думаю, что, когда это время настанет, я сама переберусь в пансион вслед за ними…»

Стефания тоже сумела уехать из Мангейма, и вот маленький клан Богарне опять в сборе. В обществе дочери, внука и племянницы Жозефина чувствует себя словно в «большом обществе», о чем и пишет императору. Ей пора бы утешиться, однако ее не покидает ощущение душевной пустоты. «Приехал Талейран и сказал мне, что ты, дружок, только и знаешь, что плакать. Но чего же ты еще хочешь? У тебя есть дочь, внуки и добрые вести, словом, достаточно возможностей быть довольной и счастливой!»

Для него все сложилось «чудесно», — пишет он 13 октября. «Со дня отъезда я потолстел, хотя каждый день делаю двадцать пять лье верхом, в экипаже, словом, всеми возможными способами. Ложусь в восемь вечера, встаю в полночь и думаю иногда, что ты еще не легла». За истекшие три недели Наполеон разбил пруссаков под Иеной. «Друг мой, — сообщает он 15 октября, — я прекрасно сманеврировал против пруссаков. Вчера одержал большую победу. У них было 150 000 человек, я взял в плен 20 000, захватил 100 пушек и знамена. Я оказался почти рядом с прусским королем и едва не пленил его вместе с королевой. Уже два дня ночую на бивуаке. Чувствую себя чудесно. Прощай, дружок, будь здорова и люби меня».

На следующий день:

«Г-н де Талейран, наверно, уже показал тебе бюллетень, и ты прочла там о моих успехах, дружок. Все произошло так, как я рассчитал, и никогда еще ни одна армия не претерпевала такого полного поражения и разгрома. Мне остается лишь добавить, что я здоров и растолстел от усталости, бивуачной жизни и ночных бдений».

Он занимает Потсдам и Берлин. А Жозефина плачет. Он ничего не понимает. Грусть ее заразительна. «Поверишь ли, что несмотря на все это я печальна? — пишет, со своей стороны, Гортензия брату. — Мне скоро в Гаагу, а дорога в такое время года отнюдь не приятное дело, но зато я немного пожила здесь спокойно, и хотя в дальнейшем так уже не будет, я тем не менее не настолько эгоистка, чтобы желать затяжки войны».

У Гортензии и ее матери, равно как у молодых женщин, окружающих их, одна забота — слушать, не раздастся ли рожок курьера, везущего известия из армии. «Каждой из нас хотелось первой сообщить о них», — рассказывает нам дочь Жозефины. Новости — и превосходные — идут потоком, но у Жозефины все время слезы на глазах. Словом, как говорит Фредерик Массон, «ничто ей не помогает, и все три месяца путешествия — это постоянный непреодолимый страх, необъяснимая печаль, беспричинная озабоченность, проистекающая из неопределенных и страшных предчувствий, которые вынуждают Жозефину опасаться падения с той вершины, куда она вознеслась, угадывать и предвидеть его. Что прочла она в своих любимых картах, которые уже открыли ей столько секретов?» Действительно, она пытается с помощью их узнать будущее и покупает через своего лакея Дувиля 14 8 полудюжин колод. Каждый день она раскладывает пасьянсы — все, какие знает: «большой, малый, ветряную мельницу, пятнадцать». Как-то вечером у нее выходит большой пасьянс, и не успевает она положить последнюю карту, как дверь распахивается: Камбасерес привез ей письмо от императора.

Как тут не верить картам?

Она от всего сердца огорчается, видя, как третирует Наполеон королеву Прусскую в своих победных бюллетенях. «Я получил твое письмо, где, как мне кажется, ты сердишься, что я дурно отзываюсь о женщинах, — отвечает он ей 6 ноября из Берлина. — Действительно, я больше всего на свете ненавижу женщин-интриганок. Я привык к женщинам добрым, кротким, покладистым, вот таких я люблю. Если же они избаловали меня, то это не моя ошибка, а твоя, сейчас ты увидишь, что я выказал себя очень добрым с одной такой любящей и доброй женщиной — г-жой Хатцфельд[63]. Когда я предъявил ей донесение ее мужа, она, зарыдав, ответила с глубокой нежностью и простодушием: „Ах, это действительно его почерк!“ Когда она читала письмо, голос ее хватал за сердце, он тронул меня. Я сказал: „Хорошо, сударыня, бросьте это письмо в огонь, я недостаточно могуществен, чтобы покарать вашего мужа“. Она сожгла письмо и, как показалось мне, была совершенно счастлива. С тех пор ее мужа не беспокоят, а ведь еще два часа — и он бы погиб. Как видишь, я люблю женщин добрых, простодушных и кротких, потому что только такие походят на тебя».

Во время приема немецких князей — Нассауского, Саксен-Веймарского, Гессен-Дармштадтского, Хоэнлоэ, Гессен-Ротенбургского — глаза Жозефины предательски красны. Ей скучно на балах, иллюминациях, садовых прогулках, в опере, на обедах — мыслями она далеко. Невзирая на это, она исправно исполняет обязанности, налагаемые ее положением. Она навещает раненых, приказывает возместить городу Майнцу расходы в 8000 франков, связанные с ее пребыванием в нем, потом выплачивает такую же сумму муниципалитету, оборудовавшему для нее театр. Разумеется, она тратит деньги и приобретает у отца и сына Нито на 348 304 франка 94 сантима драгоценностей — диадему, серьги, браслет, колье и «гирлянду гортензий». Она заказывает множество табакерок и часов, которые дождем рассыпает вокруг. Не забывает она, понятно, и свою невестку, которой посылает к Рождеству «постельное покрывало, которое находят очень красивым».

Первая беременность Августы протекает нормально. «Мне не терпится узнать, что моя дорогая дочь разрешилась от бремени, — пишет она Евгению. — Я заждалась этой доброй вести и надеюсь, что ты пришлешь мне ее с курьером. Вели ему не мешкать в дороге. Я знаю, как ты нервничаешь, но сама ничего не опасаюсь и надеюсь, что все пройдет так, как мне хочется».

Тоску Жозефины разгоняет лишь присутствие маленького Наполеона. Сын Гортензии развит не по годам: в прошлый Новый год он уже написал — и его рукой никто не водил — несколько строк, адресованных «бабушке». Его словечки передают из уст в уста. Когда однажды графиня Арбер сказала ему в присутствии дочерей маршальши Лобау[64] и графини Клер:

— Ваше высочество, прошу вас не обойти их своими милостями, — мальчуган поднял голову и ответил:

— Сударыня, пусть лучше эти дамы не обойдут меня своими.

Всем своим маленьким сердцем он любит императора, которого зовет «дядя Малыш», и плачет, когда при нем расплачиваются пятифранковыми монетами с сапожниками:

— Не хочу, чтобы отдавали портреты дяди Малыша!

Жозефина смеется, но едва ребенок уходит, как ею вновь овладевает тоска. Развеять ее подавленность могло бы лишь одно — отъезд к «дяде Малышу». Тот постоянно поддерживает в ней надежду, что скоро вызовет ее к себе. «Меня огорчает, что ты скучаешь в Майнце, — пишет он ей 16 ноября. — Не будь поездка такой долгой, ты могла бы перебраться ко мне сюда: здесь уже нет неприятеля — он за Вислой, то есть в 120 лье отсюда. Буду ждать, пока ты сообщишь, что об этом думаешь».