Андре Кастело - Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

• Название: Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша
• Автор: Андре Кастело
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8352-0369-1

В ряду многих страниц, посвященных эпохе Наполеона, «Жозефина» Андре Кастело, бесспорно, явление примечательное. Прилежно изучив труды ученых, мемуары и письма современников и не отступая от исторических фактов, Андре Кастело увлекательно и во многом по-новому рассказывает о судьбе «несравненной Жозефины», «первой дамы Империи». Повествование первой части «Жозефины» (1964) — «Виконтесса, гражданка, генеральша» — начинается временем, «когда Жозефину звали Роза»: о том, что она станет императрицей, история еще не догадывалась. Мы узнаем о «санкюлотке и монтаньярке», «веселой вдове», которая станет госпожой Бонапарт, о Жозефине-консульше, перед которой открывается дорога к трону.

Удивительная, неповторимая судьба блистательной и несравненной Жозефины! Грациозная, полная невыразимой прелести креолка, гибкая и обворожительная, с матовым цветом лица, дивными глазами, вкрадчивым мелодичным голосом… Очаровательная Жозефина, кружившая головы мужчинам и легко увлекающаяся сама, кроткая и легкомысленная, преданная и кокетливая, задумчивая и страстная. Жозефина, склонная к «зигзагам любви», сотканная «из кружев и газа».

В начале книги она — безвестная креолка с Антильских островов, Золушка, которой еще только предстоит стать царицей бала. Впереди — несчастливый брак с Александром де Богарне, рождение детей — Евгении и Гортензии, встреча с Наполеоном Бонапартом, который страстно полюбит ее и принесет ей в дар Империю, а потом расстанется с ней, и — кто знает? — не утратит ли он тогда счастливую звезду, приносившую ему удачу.

---

— Жозефина, перестань плакать. Всему виной крот. Оно и понятно: это вредное животное. Что же касается гвардейца — двое суток ареста, чтобы не гонял верхом по моим клумбам. Как я догадываюсь, он сам изрядно перетрусил, поэтому ограничимся легким наказанием. Доброй ночи, сударыня, ложитесь и спите спокойно.

И уже удаляясь в свои покои, прибавил:

— Ах, Господи, как вы бледны, госпожа Жюно! Что, перепугались?

— Да, генерал, и очень.

— Серьезно? Подумать только, что я считал вас неустрашимой! К тому же такие вещи не касаются женщин. Но главное, чтобы они не плакали. Ладно! Felice notte, signora Loulou, dolce riposo.

— Felicissimo riposo, signor generale[254].

И я отправилась спать».

Жозефина не любила ложиться рано и часто продолжала вечер, играя на бильярде или в триктрак. Как-то раз, когда она уже была императрицей, ей случилось, поскольку весь ее двор уже отошел ко сну, попросить Констана, мужнего слугу, сыграть с ней партию.

* * *

На всю жизнь Жозефина запомнила тягостную сцену в Бютаре. В тот день у нее была сильная мигрень, и она предпочла остаться в Мальмезоне. Бонапарту же очень хотелось посетить Бютар, бывший охотничий домик Людовика XVI, который он присоединил к Мальмезону.

— Поехали, поехали с нами, — твердил первый консул. — На воздухе тебе станет легче. Это лучшее лекарство от всех хворей.

Жозефина не посмела отказаться и села в коляску вместе с Эмилией Лавалет и Лорой Жюно, ожидавшей ребенка.

«Наполеон, — рассказывает последняя, — ехал впереди с Бурьеном. Он даже не взял с собой дежурного адъютанта на эту прогулку, которой первый консул радовался, как школьник вакациям. Он то скакал галопом вперед, то возвращался и хватал жену за руки, словно мальчуган, бегущий за матерью, который убегает, возвращается, снова убегает и возвращается ее поцеловать, а потом опять удирает».

Внезапно экипаж остановился перед ручьем с довольно крутыми берегами, Жозефина расспрашивает посыльного, тот отвечает, что переезжать вброд здесь рискованно.

— Не поеду в Бютар этой дорогой! — восклицает г-жа Бонапарт. — Скажите первому консулу, что, если он не знает другой дороги, я вернусь в замок.

Коляска круто развернулась, но тут галопом подлетает Бонапарт. Он явно взбешен.

— Что это еще за новые капризы? Поворачивай обратно! — приказывает он кучеру, коснувшись его плеча хлыстом.

Экипаж снова разворачивается и останавливается перед «роковым ручьем».

— Пошел! — командует Наполеон молодому кучеру. — Рвани вперед, потом отпусти вожжи и проедешь.

Жозефина издает пронзительный крик, от которого, — рассказывает Лора, — «загудел лес». Она, понятное дело, разражается слезами и ломает руки.

— Ни за что не останусь в коляске! Дай мне вылезти, Бонапарт! Ну, пожалуйста, дай мне вылезти!

Бонапарт пожимает плечами.

— Перестань ребячиться. Прекрасно вы проедете в коляске. Ты слышал, что тебе сказано? — добавляет он, обращаясь к кучеру.

Тут вмешивается Лора Жюно.

— Генерал, — говорит она, делая посыльному знак отворить дверцу коляски, — я в ответе за жизнь ребенка и не могу оставаться в экипаже. Толчок будет слишком силен и может не просто причинить мне вред, но и убить меня, — добавляет она, смеясь, — а вы ведь не хотите этого, генерал, не так ли?

— Я? Причинить вам самомалейший вред? Господи, конечно, нет. Вылезайте, вы правы: толчок может вам очень повредить.

Г-жа Жюно делает вид, что собирается выбраться из экипажа, но медлит, чтобы прийти на помощь Жозефине.

— Но толчок может повредить и госпоже Бонапарт, — продолжает она. — Ведь окажись она в моем положении…

При этих словах, — повествует Лора, — «первый консул уставился на меня с таким забавным изумлением, что я не спрыгнула на землю, а осталась стоять на подножке, заливаясь смехом, как сумасшедшая девчонка, какой тогда и была. И вдруг он ответил мне взрывом смеха, кратким, но таким громким и звонким, что мы вздрогнули. Наконец я выскочила, и Наполеон, который, чуточку посмеявшись, тут же принял серьезный вид, заметил мне, что прыгать вот этак — неосторожно с моей стороны. Затем, словно боясь, что недостаточно едко выразил жене свое неудовольствие, распорядился:

— Поднимите подножку, и вперед!»

Бедная Жозефина так бледна, что Лора, не сдержавшись, говорит Наполеону:

— Генерал, вы кажетесь очень злым, а ведь на деле вы не такой. Госпожа Бонапарт нездорова, у нее мигрень. Умоляю вас, позвольте ей вылезти.

На этот раз он злится:

— Госпожа Жюно, я даже ребенком не любил, когда мне выговаривают. Спросите у синьоры Летиции, а заодно и у госпожи Пермон. Или вы думаете, что я с тех пор стал покладистей?

Затем, видя, что рыдающая Жозефина просит кучера «помедлить еще минутку», Бонапарт вытягивает того хлыстом по спине и кричит:

— Собираешься ты исполнять мои приказы, негодяй?

Коляска одолевает препятствие. Толчок так силен, что экипаж совершенно выходит из строя.

Рыдания г-жи Бонапарт не смолкают до самого Бютара. «И когда, вылезая, Жозефина предстала мужу с заплаканным лицом, он не просто выказал неудовольствие, а пришел в настоящий гнев. Он довольно грубо вытащил ее из экипажа, отвел неподалеку в лес, и мы услышали, как он бранится так же отчаянно, как утром хотел совершить веселую прогулку. Заставляя жену перебираться через ручей, он был неправ, но в остальном правота была на его стороне. Жозефина, видимо, упрекнула его еще в чем-то, кроме переправы через ручей, потому что я слышала, как Наполеон ей ответил:

— Ты дура, и если будешь повторять такие слова, я сочту, что ты злая дура: ты же ведь не думаешь того, что говоришь. И потом ты знаешь: я до смерти ненавижу твою бессмысленную ревность, Ты кончишь тем, что мне всерьез захочется тебе изменить. Перестань, поцелуй меня и замолчи: я уже говорил: слезы безобразят тебя».

Как видно, она хваталась за любой предлог, чтобы сетовать на «измены» мужа.

Однако Жозефина была бы права, позавидовав чувствам, которые Бонапарт, возможно бессознательно, питал к маленькой Лоре. Жозефина находилась на водах в Пломбьере, когда однажды в Мальмезоне будущую герцогиню д'Абрантес сорвал с постели громкий стук в двери. Но опять предоставим слово ей самой:

«В то же мгновение я вижу у своей постели первого консула. Я решила, что еще сплю, и протерла глаза. Он расхохотался.

— Это я, я, — сказал он. — Почему такой удивленный вид?

Хватило минуты, чтобы я окончательно проснулась. Вместо ответа я с улыбкой протянула руку к окну, которое была вынуждена оставить открытым из-за сильной жары. Небо, как всегда сразу после восхода, оставалось еще ярко-голубым. По темной зелени деревьев было видно, что солнце только-только встало. Я взяла часы — не было еще пяти утра.

— В самом деле, неужели так рано? — удивился Бонапарт, когда я показала ему, который час. — Тем лучше, поболтаем.

Взяв стул, он придвинул его к изножью моей кровати, сел, скрестил ноги, словом, устроился так же, как пятью годами раньше в глубоком кресле моей матери, в особняке Транкилите».

После получаса болтовни Бонапарт через одеяло ущипнул Лору за ногу и ушел, совершенно довольный и «что-то фальшиво напевая».

Однако на другой день, когда Бонапарт опять пришел будить ту, кто, без сомнения, его взволновала, он обнаружил, что дверь заперта на ключ. Более того: возобновив свою попытку на третий день, он нашел в постели Лоры Жюно ее мужа.

Больше Лора никогда не согласится провести ночь в Мальмезоне, даже если Жозефина находится в замке. Как-то вечером, — это было год спустя, — г-жу Жюно пригласили к обеду. «Когда пришла пора уезжать, — рассказывает она, — разразилась такая гроза, что деревья в парке ломались под напором ветра. Г-жа Бонапарт сказала, что не хочет меня отпускать в такую непогоду и что мне приготовят мою комнату. Я поблагодарила и ответила, что меня ждут дома и безотлагательно.

— Я не отпущу вас в такую бурю, госпожа Жюно, — сказала мне г-жа Бонапарт, направляясь к двери, чтобы распорядиться.

Я задержала ее, сославшись на то, что у меня с собой ни белья, ни горничной.

— Вам дадут мой ночной чепец, мою сорочку, у вас будет все необходимое. Полно, оставайтесь. Решено, не так ли? Да и как вы поедете по лесу одна в такой час? Вы рискуете. Известно ли вам, что в лесах Буживаля неспокойно?

— Я ничего не боюсь, сударыня, со мной четверо мужчин, а потом, уверяю вас, в лесах Селли и Буживаля не водится диких зверей. Итак, позвольте мне ехать и проститься с вами.

Первый консул сидел у камина, переворачивая щипцами какую-то злополучную головню и не вмешиваясь в разговор. Тем не менее я со своего места хорошо видела, как он улыбается, хотя и совершенно беззлобно. Мне стало ясно, что мои слова пробудили в нем новое воспоминание. Наконец, когда г-жа Бонапарт принялась еще пуще настаивать, чтобы я не уезжала, он, не выпуская из рук щипцов и по-прежнему уставившись в камин, бросил ей со своего места: