Эдна О’Брайен - Влюбленный Байрон

• Название: Влюбленный Байрон
• Автор: Эдна О’Брайен
• Издательство: Текст
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-1040-1

Читатель этой интереснейшей книги получает возможность усомниться в справедливости известной фразы, вложенной А. Пушкиным в уста Моцарта: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Мы увидим отмеченного несомненной гениальностью поэта, самоотверженного борца за свободу Италии и Греции — и самовлюбленного эгоиста, который растлевает юношей, соблазняет единокровную сестру, предается неудержимому распутству и пренебрегает собственной дочерью. И все это — один человек, великий английский поэт Джордж Гордон Байрон.

---

Однако в 1823 году леди Блессингтон, никогда не бывавшая любовницей Байрона и не желавшая ею стать, стала единственным человеком, заметившим его опаленный дух и сердце, которое растрачивалось в тщетных усилиях развернуться в полной мере. Именно ей он впервые признался, что собирается поехать в Грецию как эмиссар Греческого комитета в Лондоне и мечтает там умереть.

ГЛАВА XXIV

Во времена благородной юности Байрон мечтал стать освободителем Греции, и этот пыл вновь разгорелся в 1821 году, когда вспыхнула война греков за свободу. Восстание, начавшееся двумя годами раньше, было приостановлено из-за провала. Однако греки продолжали бороться за независимость от Оттоманской империи, их несчастья занимали воображение интеллектуалов и либералов во всей Европе. Офицеры рассеянных наполеоновских армий, идеалисты и мистики приехали в Грецию, чтобы присоединиться к различным племенным вождям в их непрекращающемся мятеже. Повстанцы заняли часть Западной Греции, а турки все еще удерживали восток страны. Возрастающий интерес Байрона к положению Греции, его тревога были изложены в письме Хобхаузу, а тот, в свою очередь, сообщил об этом в Греческий комитет в Лондоне, так как тем очень хотелось видеть Байрона своим эмиссаром и союзником.

Корреспондента Эдварда Блакьера, который агитировал за поддержку греков в Европе, попросили посетить Байрона в Генуе, и там Блакьер описал поэту положение вещей в отчаявшейся осажденной Греции, немногими прошлыми победами обязанной зарубежной помощи — оружием, морскими судами, иностранными офицерами.

«Я в вашем распоряжении», — сразу же написал Байрон в Греческий комитет, сообщив, что он не только готов предоставить свое имя, свои деньги, но и лично отправится в Левант. Для него это казалось спасением. Это означало бегство от ежедневных проблем и скуки и превращение поэта в солдата. Блакьер ответил письмом, сказав, что присутствие Байрона будет «талисманом на поле славы». Пьянящие слова возродили в Байроне пыл революционной юности, — правда, он предвидел «возражения своих домашних».

А вот чего ни Байрон, ни Греческий комитет предвидеть не могли, так это задержек и противоречивого поведения греческих вождей, слабых, нерешительных, безжалостных. Это были соперничающие группировки и армии неопытных юнцов, которых интересовали только клинки, обмундирование и регулярное питание. «Перекупщиками» называл Байрон этих вождей, у которых сложились своеобразные отношения с правдой — «нет» легко и мгновенно превращалось в «да», и наоборот.

Четыре греческих лидера, якобы объединившихся, имели каждый свои планы. Это были Колокотронис в Морее; Ботсарис, сулиот; бандит Одиссеус, примас Афин; и принц Александер Маврокордатос, который ранее давал уроки греческого Мэри Шелли, а теперь забрасывал Байрона елейными льстивыми письмами.

Там, в Генуе, страдающий от нетерпения Байрон приступает к осуществлению своих планов — на собственные деньги приобретает медикаменты и порох для тысячи человек на два года, нанимает яхту в Леггорне, договаривается со своим генуэзским банкиром, мистером Барри, о чеках на пятьдесят тысяч долларов в купюрах и испанских золотых монетах. Неопытному врачу, доктору Бруно, суждено пребывать в постоянном волнении из-за Байрона и его трех собак. В своей склонности к великолепию он заказал алые военные мундиры с пуговицами, эполетами, широкими кушаками и угрожающего вида шлемами с развевающимися плюмажами для графа Гамбы, Эдварда Трелони и себя самого. Шлемы были сделаны по образцу, описанному в шестой песни «Илиады» — того, что так напугал малыша Астианакса[84], но даже склонный к показному блеску Трелони возражал против них. Спрятанные обратно в розовую картонку, они так и не увидели Греции.

По мере реализации тайных планов встал вопрос, как сообщить о них Терезе. Она будет падать в обморок, рыдать, страдать от новых приступов болезни, она будет умолять его не уезжать или взять ее с собою. И Тереза действительно падала в обморок, рыдала, то голосила, то немела от горя, она не вставала с постели, пока ее, в истерическом состоянии, отец не усадил в карету, отправлявшуюся в Равенну.

Байрон записал в свой отряд неизменно доверчивого графа Гамбу, который все еще болезненно переживал провал восстания в Романье, и Трелони — тот, внешне разделяя энтузиазм Байрона, на самом деле писал Клэр Клермонт (которой, как ни удивительно, сделал предложение), что, оказавшись в Греции, он сам о себе позаботится — так Трелони и поступил, примкнув к бандиту Одиссеусу. Кроме того, с ними были Бенджамин, чернокожий грум Трелони, Флетчер, который предрекал, что они попадут в страну «снарядов и воров», Лега Замбелли, счетовод Байрона, Тита, бывший гондольер, который считал милорда «милым безумцем», доктор Бруно и принц Шилицци, родственник Маврокордатоса, страстный монархист, который польстил самолюбию Байрона, заявив, что греки изберут его своим королем.

Корабль «Геркулес», «типичное корыто», имел форму люльки. Хотя и несколько смущенная тем, что начало путешествия пришлось на пятницу тринадцатого, компания все же ранним утром взошла на борт в Генуе. Под палящим солнцем, без ветра, по совершенно спокойной водной глади они плыли до вечера, когда поднялся шторм. Ветер был такой силы, что судно кренило из стороны в сторону, лошади обезумели и били копытами по стенкам денников. Пассажирам пришлось высадиться на берег, пока искали плотника, чтобы тот починил выгородку для лошадей. Байрон тем временем в элегическом настроении прогуливался по Ломеллини-Гарденс, где некогда совершал верховые прогулки с леди Блессингтон, потом прошелся по пустым залам виллы Солюццо со следами пребывания в них Терезы, включая прядь ее волос, которую он оставил без внимания: эра романтических сувениров закончилась.

Через три дня, 16 июля 1823 года, они пустились в путь. Байрон, «Паломник», как называл его Трелони (в отличие от Шелли, «Паломника вечности»), был в дурном настроении, которое улучшилось, только когда они зашли в Леггорн и он получил панегирические стихи от Гёте, его «господина», хотя рядом не оказалось человека, способного перевести их с немецкого. Тем не менее Байрон заперся в каюте, чтобы в письме выразить свое почтение «прославленному мэтру» Веймара, прося прощения за торопливую прозу — вокруг спешка и суматоха, он сейчас на пути в Грецию в надежде, как он выразился, оказаться хоть немного полезным «борющейся стране».

Пустые дни заполнялись маленькими развлечениями. Он боксировал с Трелони, фехтовал с Гамбой, стрелял из пистолета в чаек, купался, когда море было спокойным, днем придерживался своего скудного рациона — сыр, огурцы и сидр, по вечерам — немного грога. Когда они проплывали мимо Стромболи и дымящегося склона Этны, он оставался на палубе всю ночь, проникаясь красками и атмосферой для последней главы «Дон Жуана». Впрочем, поэзия была вскоре заброшена. Он признался Трелони, что если смерть в виде пушечного ядра настигнет его в Греции, то он будет приветствовать ее и просит развеять его прах у скалистого острова Майна на юге Пелопоннеса, на что Трелони заметил, что останки Байрона будут затребованы для Вестминстерского аббатства[85].

Третьего августа они прибыли в Аргостолион, главный порт Кефалонии, с его белыми домиками на фоне голых бурых гор. Увидев вдалеке Морею, Байрон пришел в радостное возбуждение — «одиннадцать лет горечи» теперь с плеч долой. Капитан Питт Кеннеди, секретарь английского дипломатического представителя полковника Нейпира, поднялся на борт корабля приветствовать Байрона и его спутников. Полковник Нейпир, сказал он, готов оказывать им всяческое содействие, хотя и будет демонстрировать нейтралитет, поскольку Ионические острова, находившиеся под британским протекторатом, были нейтральны и не выступали на стороне греков. Новости, однако, были не вдохновляющими. Греки были робки в военных действиях и прятались в горах; турки вернули себе побережье и имели подавляющее превосходство на море.

Греческие вожди соперничали, нанося друг другу предательские удары; объединяла их всех только нужда в деньгах. Так как займы через Греческий комитет задерживались, Байрону пришлось дать еще денег Маврокордатосу, чтобы снарядить эскадру для нападения на турок с моря. Он утверждал, что потратил больше денег на греческое восстание, чем Бонапарт на итальянскую кампанию.

Пребывание в Кефалонии, которое должно было занять несколько недель, растянулось на пять месяцев. Байрон писал в Греческий комитет в Лондоне и объяснял задержку, маскируя свое огорчение словами: «Лучше играть на стороне угнетенных народов, чем за карточным столом». Его окружали чудный блеск луны, лазурь вод, лазурь небес… Скромные победы греков — принц Александер Маврокордатос рискнул выйти в открытое море и захватил турецкое судно с двенадцатью орудьями, но, по словам Байрона, это были «не совсем Фермопилы».