Исаак Розенталь - Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

• Название: Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время
• Автор: Исаак Розенталь
• Издательство: Российская политическая энциклопедия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-86004-049-0

В книге исследуется одна из наиболее скандальных и загадочных страниц революционного движения в России. Судьба полицейского агента и видного большевика Р. В. Малиновского рассматривается на фоне важнейших событий XX века, в связи с представлениями современников о соотношении политики и нравственности. Выясняются причины распространения провокаторства, особенности психологии провокаторов, преемственность между царской охранкой и органами ВЧК. Книга основывается на ранее недоступных историкам архивных документах.

---

«… Малиновский по характеру своему был горяч и вспыльчив, самолюбив и властолюбив. Он имел о себе очень высокое мнение и заметно проявлял тенденцию играть роль руководителя, обладая при этом изрядной долей нахальства», — вспоминал Федор Самойлов. Он же описал инцидент, иллюстрирующий эту характеристику. Предполагалось организовать в Поронине партийную школу для рабочих, наподобие школы в Лонжюмю: для начала Заграничное бюро ЦК пригласило приехать на летние думские каникулы 1913 г. депутатов-большевиков. Сразу выразили согласие только Малиновский и Муранов, остальные доказывали, что следует использовать каникулы прежде всего для встреч с избирателями и до кладов местным партийным организациям, а уж потом отправляться за границу. В этом духе фракция и приняла решение, но недовольный им Малиновский «сорвал с себя часы и бросил их о стол так, что они разбились, и еще долго кричал и волновался»[296]. Еще об одном конфликте упоминала накануне Поронинского совещания Крупская: «Боимся, что благодаря трениям с Костей Шагов не приедет, а между тем его присутствие чрезвычайно важно»[297].

В сравнении с деловыми достоинствами Малиновского все это казалось, однако не столь важным. Главной сферой проявления этих достоинств была думская трибуна. Поэтому о думской работе, а также о легальной ««Правде» больше всего беседовал с ним Ленин во время посещений Малиновским Кракова и Поронина (первая после Пражской конференции встреча состоялась еще до открытия Думы; тогда у Ленина побывали из новых депутатов только Малиновский и Муранов, и Ленин писал после встречи: «Впечатление превосходное… Почва богатая, но нужна долгая работа…»)[298]. Это впечатление укреплялось подмеченной тогда же депутатами-меньшевиками «рабской преданностью» Малиновскому Ленину[299].

Впоследствии, после разоблачения Малиновского, иные современники утверждали, что его выступления с думской трибуны отличались от выступлений других рабочих депутатов большей умеренностью, «приглаженностью»[300]. Этой оценке противоречит отсутствие замечаний такого рода со стороны Заграничного бюро ЦК и, напротив, недовольство тех, кто действительно занимался в какой-то степени «приглаживанием» речей, — Белецкого и Виссарионова. Неудовольствие Белецкого вызвала, например, эффектная концовка выступления Малиновского по смете Министерства торговли и промышленности: «Ни гроша правительству, руки которого обагрены кровью ленских рабочих!» (выговор был сделан, однако, после произнесения речи). Необходимо учесть еще одно обстоятельство: если проект речи готовили состоявшие при фракции «сведущие лица», помогавшие депутатам и находившиеся в Петербурге (Е.Ф.Розмирович, Н.В.Крыленко и др.), Малиновский обычно записывал с их слов основные тезисы, которые потом развивал. Розмирович сравнивала его речи в Думе не с выступлениями других депутатов, а с тем, что говорил сам Малиновский на заседаниях фракции, а говорил он «необыкновенно увлекательно и красноречиво», но в Думе те же его рассказы и впечатления «выходили гораздо бледнее, он как бы смягчал острые углы… по сравнению с первоначальным планом», объясняя это трудностями выступления во враждебной аудитории[301]. Но, конечно, эти речи не сочинялись в охранке, как писал в своих воспоминаниях не очень осведомленный на сей счет П.Н.Милюков[302].

Как воспринимали его выступления депутаты Думы г~ не большевики? Авторитетно в данном случае мнение Родзянко: речи Малиновского, признавал председатель Думы, были очень резкие и в то же время «чрезвычайно интересные, очень увлекательные и обоснованные… и так осторожно составленные, что мне не приходилось прибегать к цензуре»[303]. «…Что аудитория ему внимала, несмотря на резкость его выступлений, — это несомненно», — вспоминал Чхеидзе[304]. И бесспорно, что ему почти не приходилось слышать злорадные выкрики правых депутатов: «Читает!..» (выступать, читая речи по бумажке, не полагалось!).

Малиновский не следовал рабски и тем проектам речей, которые присылались из-за границы, он обогащал их разнообразным фактическим и в том числе автобиографическим материалом, живыми наблюдениями, которых подчас не хватало в речах его менее умелых товарищей. Приводимые им факты всегда были уместны и подавались как типичные, создавая правдивую картину положения большинства рабочих.

Ряд таких примеров он привел в первой же своей речи, перед тем, как прочитать декларацию социал-демократической фракции. Говоря о положении рабочих, он вспомнил о железнодорожных предприятиях, где ему самому «чтобы не лишиться куска хлеба, пришлось работать в месяц по 78 сверхурочных часов; на 14-е воскресенье только я имел отдых» (по-видимому, он имел в виду Сокольнический трамвайный парк). Утверждая, что у рабочих «вера в законность разрушена», он нарисовал картинку с натуры: «Без десяти минут двенадцать на одной из фабрик подходит мастер и говорит рабочему: «Ты чем сегодня занимался? — Я вот рамы собирал. — Это, брат, мало, ты ничего сегодня не делал, и поэтому сегодня за полдня я ничего не заплачу… И в ту же самую минуту подходит другой рабочий, который должен получить расчет через 2–3 дня, и спрашивает меня: товарищ Малиновский, ведь он же и мне полдня не запишет, хотя я с вами вместе работал и весь в поту»[305]. Доказательность и логичность речи ослабили бдительность Родзянко перед чтением декларации, что и привело к нежелательному для полицейских цензоров Малиновского результату.

Первую думскую сессию социал-демократические депутаты начали целой серией запросов правительству, требуя признать их спешными. В защиту спешности выступал и Малиновский — по трем запросам из четырех. Последний запрос касался взрыва на Охтенском пороховом заводе, унесшего 60 человеческих жизней. От этого частного факта Малиновский поднялся до обобщений, используя сравнительную статистику несчастных случаев на производстве в России и в других странах для доказательства того, что взрыв не был простой случайностью, и смерть людей на совести военного министерства, сознательно пренебрегавшего безопасностью рабочих. Проект речи подготовил Зиновьев[306], но и на этот раз Малиновский сослался на собственные впечатления:

«Я сам был на месте взрыва, я собственными глазами видел изуродованные тела, я слышал стоны раненых, я видел слезы сирот и вдов, я видел траурную десятитысячную толпу, которая молчаливо шла за погибшими товарищами, я слышал проклятия, срывавшиеся с уст самых мирных, самых тихих и спокойных людей, я наблюдал ропот, справедливый ропот возмущения во всех рабочих кварталах Петербурга… Я спрашиваю вас, господа, неужели перед лицом этого моря человеческих страданий вы опять остановитесь, опять хватит у вас смелости сказать: запрос этот неспешен»[307]. Большинство Думы (134-против 127) признало запрос спешным. Впрочем, сыграло роль и то, что речь шла о военном производстве.

Обращался Малиновский и к далекому уже польскому периоду своей жизни, но, вероятно, используя и сведения, полученные от родственников и знакомых. По поводу национального гнета и национальной розни в Польше он говорил: «Я знаю те отношения, которые имеются в Польше… Я сам на собственной спине испытывал ваше отношение к нам… Моя спина не выпрямится от этого, господа, вы ее гнули в продолжение 15 лет». Он рассказывал, как капиталисты-евреи рассчитывали поляков, а капиталисты-поляки — евреев, «а страдает и голодает за это рабочий класс, неимущий элемент Польши…», и заключал: «Мы одни, социалисты, последовательны, мы не знаем; ни поляков, ни русских, ни евреев…»[308]

Подходящий пример он сумел найти даже при обсуждении ответа министра торговли и промышленности на запрос о нефтяном синдикате, вздувавшем цены на свою продукцию: «Я хотя давно уехал из Польши, но житель ее и уроженец, и будучи еще мальчиком, помню такой случай: для того, чтобы переехать из Плоцка в Варшаву, мы в старое доброе время платили 15 коп. на пароходе, ну двугривенный другой раз. Откуда-то, ни с того, ни с сего, цена поднялась до 75 коп., а через два дня до 1 р. 20. Конечно, тогда мне было непонятно, в чем дело, а теперь я думаю: немыслимо, чтобы в продолжение двух недель на нефть или на что-либо другое так цены поднялись, чтобы с 20 коп. нужно было перескочить до 1 р. 20 коп. за проезд». И отмечая беспомощность правительства, Малиновский подчеркнул, что законы против синдикатов не соблюдаются подобно тому, как это происходит, когда отказывают рабочим в регистрации профсоюзов, — и в том и в другом случае это делается в интересах капиталистов[309].

Читая теперь выступления Малиновского в Думе, невозможно поверить в их неискренность: он говорил о том, что испытал сам и что испытывали его главные слушатели — рабочие, о том, что формировало их радикальное умонастроение.

Часто можно было видеть Малиновского в редакции «Правды», так как ему вменялось в обязанность заботиться о распространении и упрочении легального органа ЦК, подобно тому, как этим занимался в период становления газеты депутат III Думы Н.Г. Полетаев[310]. В соответствии с решением ЦК РСДРП о реорганизации работы редакции «Правды», принятым в начале января 1913 г., Малиновский вместе с Петровским вошел в состав узкой редакционной коллегии «Правды» (первое время отсутствовало разделение труда между депутатами, и Малиновский держался в «Правде» как единоличный контролер, вникая во все стороны жизни газеты). В «Правде» и в примыкавших к ней легальных журналах печатались время от времени его статьи.