Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

• Название: Огонь неугасимый
• Автор: Абдурахман Абсалямов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Абдурахман Абсалямов — видный татарский писатель. Имя его хорошо известно советскому читателю по романам «Орлята», «Газинур», «Вечный человек», «Белые цветы».

Особое место в творчестве А. Абсалямова занимает роман «Огонь неугасимый». Ярко, с большим знанием действительности повествует автор о трудовых буднях людей машиностроительного завода в Казани. В центре романа — рабочая династия Уразметовых, воплотившая лучшие черты того нового, что рождено советским образом жизни.

Роман «Огонь неугасимый» в 1959 году был удостоен республиканской премии имени народного поэта Габдуллы Тукая и получил широкое общественное признание в нашей стране.

---

Но тайна девичьего сердца — это тайна соловья… Когда приходит его весна, оно не может не петь.

Гульчира еще некоторое время пыталась избегать Азата. Она боялась сквозняков, но придвинула свой стол к самому окну, чтобы вовремя заметить приход Азата и исчезнуть. Она не отвечала на телефонные звонки, если интуиция подсказывала ей, что звонит Назиров. Но эти искусственные преграды не возымели своего действия. Вместе на заводе, вместе в драмкружке, вместе на комсомольском собрании, на вечерах в клубе — все это, конечно, поневоле вело их к сближению. Прошло немного времени, и они раскрыли друг другу сердца.

Очень скоро после того Гульчира обнаружила в себе новое, доселе не изведанное чувство. Таилось ли оно и раньше в потаенных уголках ее сердца или родилось как следствие объяснения в любви, Гульчира сама того не знала, но только она начала ревновать.

Толки, которые беспокоили Надежду Николаевну, дошли наконец и до Гульчиры. В них имя Азата произносилось рядом с именем Идмас, жены Авана Акчурина. Как ни сильны были ее мучения, говорить о них с Азатом она считала ниже своего достоинства. Мешала девичья брезгливость к подобным вещам. Но и носить в себе это готовое взорваться в любую минуту, подобное пороху чувство тоже было страшновато, а для такой своенравной, знавшей в своих привязанностях только крайности, не желавшей никого близко подпускать к своему счастью, даже опасно. И Гульчира, насилуя свою гордость, нашла в себе силы для откровенного разговора с Азатом. Назиров поклялся, что между ним и Идмас никогда ничего не было и не будет.

…Медленно опустился бархатный занавес. Стихли, как бы затерявшись в нем, последние аккорды. Мгновение тишины — и зал загремел аплодисментами.

Пока звуки торжествовали над людьми, Гульчира сидела затаив дыхание. Теперь же она так пылко и самозабвенно аплодировала, что невольно привлекала к себе внимание. И далеко не одного Азата.

— Ты как порох… Чуть что — загораешься… — вздохнул Азат, беря ее под руку.

— А ты хочешь, чтобы я тлела, как сырое осиновое полено?.. — прижалась к нему Гульчира.

В фойе они влились в движущийся по кругу людской поток.

— Ты не поняла меня, Гульчира, — шепотом, чтобы не слышали соседние парочки, сказал Азат. — Я завидую… почему у меня так не выходит.

— И совершенно напрасно… — нежно улыбнулась ему девушка.

Вдруг Гульчира заметила по другую сторону движущегося круга Идмас под руку с Шамсией Зонтик. Обе, улыбнувшись, поклонились. У Гульчиры даже ресничка не дрогнула. Вспомнив, что рассказывала ей сегодня Нурия о дочери Шамсии, она с холодным поклоном прошла мимо. Делая второй круг, Гульчира с Идмас обменялись беглым, по-женски цепким взглядом. Как ни ревнуй, а на белое не скажешь, что черное. Гульчира вынуждена была признать, что Идмас очаровательна. Поразительно, как ей удалось сохранить девичью стройность стана, необычайную свежесть кожи, лицо, по нежности красок напоминающее розу, — ведь она мать двоих детей. Сегодня на ней были блестящие, крохотные, совсем игрушечные туфельки на очень высоких каблуках-столбиках и длинное, вышитое бисером бархатное платье, еще больше оттенявшее стройность и легкость ее фигуры и белизну кожи. А если прибавить к этому взгляд огромных бездонных глаз под прямыми бровями и лишающую мужчин рассудка улыбку опытной кокетки, то вряд ли нашелся бы человек, посмевший отрицать, что она в этой непрестанно движущейся замкнутой людской цепи подобна камню на перстне. Только такой ревнивый женский глаз, как глаз Гульчиры, мог подметить на лице Идмас признаки увядания. «Ты осенью расцветшая яблоня», — подумала девушка и в душе порадовалась своему неоспоримому преимуществу — молодости.

«Мастерица, видно, на женские хитрости и уловки. И недобрая», — решила Гульчира.

Шамсия не представляла для Гульчиры никакого интереса. «Претендующая на молодость, пышно, но безвкусно одетая женщина, прикрывающая свое бесстыдное кокетство «светскими манерами», — мельком определила Гульчира. — Поэтому, вероятно, и закрепилось за ней прозвище Зонтик».

Между Идмас и Гульчирой шла молчаливая дуэль. Презрительный взгляд Гульчиры как бы говорил: «Не испортить тебе наших отношений. Наша любовь не знает, что такое низость и грязь. Сколько ни старайся, не отнять тебе у меня Азата. Мой он! И вечно будет моим!»

Но глаза Идмас с их ложно-таинственным мерцанием с каждой встречей все глубже вонзали в Гульчиру свои ядовитые стрелы: «Несчастная, что ты понимаешь… С кем вздумала тягаться… Захочу — и твой Азат будет у моих ног».

Однако от Идмас не ускользнуло ничего из того, что давало Гульчире огромное преимущество. Гульчира молода и красива. Ей идет это строгое черное платье, скромно украшенное всего лишь простенькой брошкой. Какую естественную прелесть придают ей иссиня-черные косы, собранные на затылке в высокую прическу. Какой широкий и гладкий лоб, ресницы, брови, губы — ни капли краски. От них так и веет невинной свежестью. Идмас, чтобы выглядеть лучше и моложе своих лет, часами должна простаивать перед зеркалом. Все, начиная от старательно закрученного локона на лбу, — искусно наложенный слой косметики на лице, кольца на пальцах, изящный браслет на оголенной руке, белая роза на слегка обнаженной груди, — все было продуманно направлено этой женщиной на то, чтобы усилить очарование своей красоты. А Гульчира явно недостаточно, по мнению Идмас, думала о своей внешности, довольствуясь тем, чем одарила ее природа. Но как тонко она умела, оставаясь гордой и холодной, сохранять в то же время скромный, немного даже наивный вид, что придает женщине особую прелесть. «Где, когда, у кого научилась так держаться эта девчонка», — с завистью думала Идмас. Стало жаль своей уходящей молодости. Вспомнились девичьи мечты, из которых ни одной так и не пришлось осуществиться. Взгляд ее ожесточился. И опять полетели ядовитые стрелы в неискушенную в подобных битвах Гульчиру. «Ты еще не знаешь мужчин, красавица-гордячка. Вся твоя сила в доверии, ты непоколебимо веришь в своего Азата. Но стоит мне чуточку шатнуть твою опору — и ты растеряешься. Твоя душа чиста, но и не успела закалиться. Она не терпит грубого прикосновения, как первый снежок. Любимому ты веришь больше, чем себе. Наивная, бесхитростная простушка!.. Не верь ни одному мужчине… От души советую, хоть ты и враг мне… жалеючи твою молодость. Помни, молодость не возвращается».

«Верно, молодость не возвращается, — отвечал ей открытый, светлый взгляд Гульчиры, — а все твое богатство — в красоте, поэтому ты так и страшишься увядания. А у меня сеть будущее, я живу светлой, неувядаемой мечтой. И мечта эта претворится в жизнь… У меня есть друг, плечом к плечу с которым я собираюсь пройти дорогу жизни. А у тебя нет никого. Муж у тебя хороший человек, но ты ему чужая, как чужд и он тебе… Имеешь мужа, детей, а гоняешься за другими мужчинами, ревнуешь их. Низкая, жалкая женщина!»

И она чувствовала даже некоторое удовлетворение, что сегодняшним вечером хоть в малой мере отомстятся Идмас пережитые ею до объяснения с Азатом муки.

Тут Идмас с Шамсией вышли из круга прогуливающихся по фойе зрителей. «Так вам и надо!» — подумала торжествующая Гульчира. И в ту же минуту она заметила, что те, укрывшись за публику, подавали Азату какие-то знаки. Похоже, просили подойти к ним. Гульчира ужо открыла рот, чтобы сказать: «Не ходи, Азат!» — но девичья гордость воспротивилась.

«Пусть не думают, что я силой удерживаю его возле себя. Азат и без того не пойдет, не оставит меня одну. Он же понимает, что творится у меня в душе».

И тут произошло то, чего она никак не ожидала.

— Азат Хайбуллович, — послышался голос Идмас, — на одну минуточку.

Не успела Гульчира опомниться, как Азат, попросив извинения, шагнул к Идмас.

Смуглое личико Гульчиры побелело, сердце на миг остановилось. Ее забила лихорадка.

Она не слышала, что сказала Идмас Азату, да и не хотела слышать. Она только видела, как Идмас, жеманно улыбаясь, кончиком красного ногтя стряхнула соринку с костюма Азата. Гульчира отпрянула. Будто это не соринку, а самое Гульчиру, соринкой приставшую к Азату, стряхнула Идмас своим красным ногтем.

Резко отвернувшись, Гульчира пошла в зал, там уже гасили свет.

«Оставить меня одну… на их глазах… Думала, сплетни… не верила…»

В голове гудела кровь, мысли путались. Она не слышала, как Азат опустился в кресло рядом. А когда он зашептал ей что-то на ухо, она резко, даже грубо бросила ему: «Оставь!» — и с отвращением отодвинулась.

На этот раз и музыка не оказала своего благодатного действия, не смогла заставить Гульчиру отвлечься от беспорядочного вихря чувств. Не дожидаясь конца второго действия, она вышла из зала.

Поспешивший следом Назиров пытался что-то говорить, но Гульчира ничего слышать не хотела. В ее черных глазах метались гневные огоньки.