Жорж Клотц - Доллары за убийство Долли [Сборник]

• Название: Доллары за убийство Долли [Сборник]
• Автор: Жорж Клотц
• Издательство: Республика
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5—250—02384—3

В этой книге представлены три французских романа, объединенных детективным жанром.

Первый из них принадлежит перу короля французского детектива Ж. Сименона. Поклонники комиссара Мегрэ вновь встретятся с ним в истории, которая началась с анонимного письма: «Переплетчик с улицы Тюренна сжег труп в топке своего калорифера…»

Роман «Доллары за убийство Долли» написан современным французским писателем П. Ковеном, известным под псевдонимом Клотц. Имя его ново для нашего читателя, он знаменит целой серией детективов, в которых действует смелый авантюрный герой, неизменно оказывающийся в центре драматических событий.

И, наконец, старинный детектив… Роман М. Левеля впервые вышел на русском языке в 1909 г. и долго не переиздавался. Герой его — молодой журналист, ставший случайным свидетелем ужасного преступления, — внезапно решает взять вину на себя…

Книга рассчитана на широкий круг читателей, и мы надеемся, что встреча с разными по стилю авторами детективных романов доставит всем удовольствие.

---

Затем он спросил себя:

«А что делают в эту минуту настоящие виновные? Они, вероятно, нашли какого-нибудь укрывателя краденых вещей и спустили ему свою добычу, потом оставили свое обыкновенное жилище и теперь кочуют из притона в притон…»

Эта первая мысль навела его на другую:

«Вино развязывает язык самым осторожным людям. Мошенники и убийцы часто хвастаются своими преступлениями. Если я буду медлить, кто знает, не разболтают ли они всей правды раньше, чем я успею привлечь на себя внимание полиции. Не надо терять ни минуты».

Он наскоро позавтракал и около часа опять очутился на улице. До четырех часов положительно нечего делать. Все газеты, за исключением вечерних, отдыхают в это время. Авио не приходил в редакцию ранее пяти часов. До тех пор нужно было как-нибудь убить время.

Никогда день не казался ему таким длинным.

Он зашел в кафе, заказал себе питье, до которого не дотронулся, опять вышел на улицу и начал бесцельно бродить, дожидаясь вечера. Наконец в окнах магазинов зажглись огни. Наступили сумерки, постепенно сгущавшиеся, затем настоящая ночь…

Он был вблизи Военной школы. Тут, по крайней мере, он был уверен, что никого не встретит. Здесь ему казалось, что он находится в каком-то другом городе. Пробило пять. С этой минуты все его поступки должны были быть так рассчитаны, чтобы привести к намеченной цели, то есть к его собственному аресту. Ему и в голову не приходило донести на себя. Ему хотелось показать всю рутинность полиции, всю ее недальновидность. Значит, нужно было, чтобы инициатива его ареста исходила от нее. Таким образом он ясно докажет, с каким легкомыслием бросаются на след, с каким неразумным упорством идут по нему, а главное, как упрямо держатся его вопреки всякой очевидности. Интересно было бы дать точную версию преступления и посмотреть, как бы отнеслись к его указаниям.

Он зашел в почтовое отделение и попросил соединить его по телефону с «Солнцем». Как и тогда, в кафе на площади Трокадеро, он изменил голос и попросил, чтобы ему вызвали секретаря редакции для важного сообщения. Он не дал Авио времени спросить и сам обратился к нему:

— Я ваш вчерашний ночной корреспондент. Это я сообщил вам о преступлении на бульваре Ланн. Вы, надеюсь, убедились, что я хорошо осведомлен; теперь я хочу дать вам еще несколько подробностей.

— Благодарю вас, но мне хотелось бы знать, с кем…

— С кем вы говорите? Это совершенно безразлично. Мои сведения верны, я сообщаю их вам даром, чего же вы еще хотите? Больше вы от меня ничего не узнаете. Теперь, если это вам не нравится, я могу обратиться в другое место…

— Нет, нет, ради Бога нет, — протестовал Авио. — Я вас слушаю.

— Так знайте же, что полиция идет по ложным следам, что нет ни слова правды во всем том, что напечатано в газетах. Никаких тайных причин преступления нет: это самое обыденное убийство с единственной целью грабежа. Что же касается выводов комиссара, то все это плод его воображения. Если хотите узнать правду, ведите ваше расследование сами. А главное, посоветуйте вашему редактору удержаться от печатания всего того, что ему будут рассказывать.

— Еще раз прошу вас…

— Не перебивайте меня: может быть, у меня имеются важные причины сообщать вам то, что я знаю один. Посоветуйте полиции бросить найденный ею след. Утверждайте, несмотря на все видимые доказательства, несмотря на всевозможные уверения, что преступники…

— Как вы сказали?.

— Преступники; вы верно расслышали. Спросите в вашей статье, не нашли ли в саду отпечатка чьих-нибудь шагов. Довольно на сегодня. Что же касается дальнейших сообщений, то я буду давать их вам. Все будет зависеть от того, какой поворот примут дела… Еще одно слово: прошу вас никому не говорить о вашем таинственном корреспонденте, а теперь до свиданья…

Кош дал отбой и направился к выходу.

* * *

Когда на другое утро комиссар увидел статью «Солнца», он сначала улыбнулся, но, дойдя до последних строк, нахмурил брови и с сердцем отбросил газету.

Несмотря на обещание, репортер упомянул о следах ног. Пока это был только намек, пробный камень, но он чувствовал, что к этому обстоятельству еще возвратятся. Для того чтобы Кош не упоминал этой подробности, он с ним обошелся почти по-дружески, позволил ему увидеть то, чего не видел ни один из остальных журналистов, и вот его благодарность! Мало было того, что «Солнце» поместило известие о преступлении раньше, чем он об этом узнал, оно еще дает повод к новым нападкам на полицию!

Конечно, никто не придаст большого значения этой статье, наполненной небылицами; конечно, он уверен, что напал на верный след и это докажет конец дела. Но не странно ли было, что газета, в пользу которой он совершил нечто не вполне законное, первая начала разбирать его следствие и критиковать его?

«Положительно, — подумал он, — все эти господа страдают манией величия. Им случайно удалось выпустить сенсационное известие, и теперь они думают, что им все позволено. Они ведут свое следствие параллельно с моим. В сущности, если бы не эта история со следами, по которой мне, пожалуй, придется давать объяснения, эта статья только облегчает мою задачу. Пусть преступник думает, что подозрения направлены в другую сторону, он будет меньше прятаться, сделает какую-нибудь неосторожность, сам себя выдаст… Но все же это мне урок».

Он вошел в комнату помощника и с газетой в руках спросил его:

— Вы прочитали?

— Прочитал.

— Ваше мнение?.

— Пожалуй, не мешало бы повидайся с этим Кошем и сообщить ему несколько «приблизительных» сведений, которых мы другим не дадим, — он будет удовлетворен…

— Но что вы думаете о его гипотезе, которая диаметрально противоположна моей?

— Гипотеза журналиста — ей грош цена! Правда, все справки, полученные нами за двое суток, не принесли ничего в подтверждение нашей… но и в подтверждение его тоже ничего не дали.

Комиссар помолчал минуту, потом пробормотал:

— Не может быть никакого сомнения. Я прав! Позвоните по телефону «Солнцу» и попросите прислать мне этого Коша, как только он придет. Я съезжу опять на бульвар Ланн. Когда судебный следователь приедет, он найдет все готовым.

* * *

Дом оставался совершенно в том виде, в каком его оставил комиссар два дня тому назад. Только труп убитого был перенесен в морг, после того как было точно замечено его положение.

Комната имела теперь зловещий вид. Ничто не придает комнате более мрачный, более печальный отпечаток, чем неубранная кровать с помятыми простынями. Запах крови сменился запахом сажи и копоти, присущим заброшенным жилищам. Кучка пепла в камине приняла более темный оттенок; вода в тазу переменила цвет, утратила общий розовый оттенок и на ее прозрачной поверхности плавали отдельные кровяные шарики, а по краям таза видна была грязная полоса неопределенного серого цвета — смесь мыла и крови. Когда комиссар в первый раз проник в этот дом, в нем еще чувствовался какой-то отголосок жизни.

Иногда кажется, что человек оставляет после себя как бы отражение своей личности, своего существования, как будто бы стены, бывшие столько времени немыми свидетелями нашей жизни, хранят еще надолго ее отпечаток.

История человека не кончается с его смертью в доме, где он долго жил. Комната, в которой любили, страдали, — для тех, кто умеет думать и смотреть, — таинственный и вместе с тем нескромный свидетель. Некоторые жилища — бедные или роскошные, печальные или веселые — недружелюбно встречают посетителя, пришедшего нанимать их. Разве нельзя допустить, что предметы обладают глубокой, непонятной душой? Разве не постоянная смена жильцов придает гостиничным комнатам такой банальный, безличный отпечаток? Хотя мебель, находящаяся в них, часто совершенно подобна той, которая украшает любимый вами родной дом. Кровать палисандрового дерева, зеркальный шкаф, умывальник с разрисованным цветами прибором, коврик у постели с изображением льва, лежащего среди яркой зелени, камин со стоящими на нем бронзовыми часами и мраморными канделябрами, маленькая этажерочка с безделушками из поддельного Сакса — не похоже ли все это на обстановку старых провинциальных домов?

Отчего же в таком случае все вещи в старых провинциальных домах имеют веселый и приветливый вид! Не оттого ли, что соприкосновение с людьми сообщило им какую-то таинственную жизнь, которая мало-помалу слабеет, бледнеет и угасает, когда угасают люди, давшие ее им на минуту?.. Их пленительный аромат исчезает, их своеобразная прелесть умирает… Вещи подобны людям: они забывают.

Так в несколько часов комната убийства, пустая, зловещая, мертвая, забыла своего хозяина!

— Как холодно здесь, — проговорил комиссар.

И он начал медленно прохаживаться, осматривая стены, мебель, все уголки, где притаилась тень. Он остановился на минуту возле умывальника, повертел в пальцах линейку, лежавшую на столе, посмотрел на опрокинутые часы, показывавшие двенадцать часов тридцать пять минут.