Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

• Название: Салтыков. Семи царей слуга
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-17-002182-8

Семилетняя война (1756–1763), которую Россия вела с Пруссией во время правления дочери Петра I — Елизаветы Петровны, раскрыла полководческие таланты многих известных русских генералов и фельдмаршалов: Румянцева, Суворова, Чернышева, Григория Орлова и других. Среди старшего поколения военачальников — Апраксина, Бутурлина, Бибикова, Панина — ярче всех выделялся своим талантом фельдмаршал Петр Семенович Салтыков, который одержал блестящие победы над пруссаками при Кунерсдорфе и Пальциге.

О Петре Семеновиче Салтыкове, его жизни, деятельности военной и на посту губернатора Москвы рассказывает новый роман С. П. Мосияша «Семи царей слуга».

---

Краем зрения он видел, как принцесса, прикрыв ладонью рот, отвернулась к окну, видимо боясь рассмеяться.

Но Петр Федорович воспринял эту шутку как еще большее унижение русских генералов перед гением Фридриха.

— Признайтесь, генерал, вам бы хотелось сразиться с королем Фридрихом?

— Не очень, ваше высочество.

— Почему?

— Боюсь.

— Вот признание честного человека! — сказал принц с пафосом, обращаясь к жене. — Ступайте, генерал, я желаю вам успеха, но не советую встречаться с Фридрихом.

— Спасибо за пожелание, ваше высочество. Я постараюсь.

Фермор, покидая молодой двор, думал с огорчением: «И этот кретин может завтра стать императором? Он ведь всерьез принял мою игру. А с ним, пожалуй, иначе и нельзя. А она — умница, все поняла, все оценила, хотя и молчала».

Так что Конференция, собравшаяся на следующий день, должна была официально утвердить нового главнокомандующего. Но новый канцлер, желая доказать и себе, и высокому собранию их значимость в делах государственных, так начал совет:

— Мы сегодня собрались, господа, чтоб выбрать и назначить нового главнокомандующего.

Вот тогда-то и прозвучали фамилии Фермора, Салтыкова и даже Румянцева, сразу же отвергнутого по причине молодости и грехов, ей свойственных.

Возможно, кому-то из членов Конференции уже было известно решение императрицы, а скорее всего, появление в Петербурге генерала Фермора подсказало им, кого надо избирать и назначать.

За Фермора проголосовали единогласно, а канцлер Воронцов тут же предложил как ни в чем не бывало:

— Давайте послушаем самого Вилим Вилимовича. — И, вызвав адъютанта, приказал: — Пригласи генерал-аншефа Фермора, дружок.

Фермор появился в Конференции чисто выбритым, в синем драгунском кафтане, с белоснежным шарфом, скрывавшим двойной холеный подбородок генерала, в высоких офицерских ботфортах.

— Вилим Вилимович, Конференция единогласно решила назначить вас главнокомандующим русской армией на театре военных действий в Восточной Пруссии, — торжественно объявил Воронцов. — Надеемся, что вы исправите ошибки, которые допустил ваш предшественник, царство ему небесное. — Канцлер перекрестился.

— Надеюсь и я, Михаил Илларионович, — отвечал Фермор, — но не прежде, чем я ознакомлюсь с состоянием дел.

— Да, да, разумеется. Вам придается в товарищи генерал-аншеф Салтыков.

«Хм! Придается, — подумал с иронией Фермор. — Не ранее как вчера я сам его выпросил у императрицы. Наверняка и выбрали они меня по ее подсказке».

— Как вы мыслите воевать, Вилим Вилимович? Поделитесь с нами…

— Я бы предпочел воевать без боя. Да, да, господа, почти с каждым городом можно договориться по-хорошему и убедить коменданта сдать его без кровопролития. И это особенно важно в Восточной Пруссии, если мы хотим ее присоединить к России.

— Позвольте, позвольте, — удивился Бутурлин. — Что это за война без боя? Как понимать?

— Это в моих мечтах, Александр Борисович. Так бы хотелось. Раз мы эту страну должны присоединить, мы обязаны показать населению, что им гораздо будет лучше под русской короной, чем под прусской. А для этого, я полагаю, при оккупации как можно меньше крови, насилий и, что не менее важно, лет на десять-двадцать никаких рекрутов от них. Фридрих Второй буквально палкой загонял их в солдаты, а мы никого не будем трогать. Вот увидите, они сами не захотят возвращаться под Фридриха.

— А что, господа, — окинул взглядом Шувалов высокое собрание, — ведь, пожалуй, Вилим Вилимович дело говорит. Михаил Илларионович, как вы находите?

— Я согласен с вами, Петр Иванович, — отозвался канцлер. — Но ее еще надо сначала завоевать. Кенигсберг-то орешек будет покрепче, чем Мемель или Тильзит.

— А ты, Иван? — обернулся Шувалов к младшему брату.

— Я всегда как и ты, Петя. Александр, думаю, тоже «за».

— Саша, ты как?

— Как и вы, конечно, — отвечал Александр Шувалов.

— А чего куксишься? Все не можешь Апраксина забыть?

— Обидно, Петя. Что просила государыня поспрошать у него, не успел. Если б я его на дыбу взнял альбо кнутом бил, тогда бы понятно. А то пальцем не тронул, даже не грозил, а он брык, и готов.

— Стало, чуял за собой вину.

— Поди теперь узнай, може, напротив, невинен был.

Ныне братья Шуваловы в самом фаворе, и Конференция, в сущности, вся в их руках, несмотря на то что Воронцов канцлером считается. Как решат Шуваловы, так и будет. Вот и решили: Кенигсберг брать немедленно.

Отговорки Фермора — отложить дело до весны — никого не убедили.

— Вилим Вилимович, это не только наше желание, — сказал под конец Петр Шувалов. — Это приказ государыни. Союзники-то над нами посмеиваются: мол, Левальда разбили, а сами бежать. Так что давай добывай ключи от Кенигсберга.

И время на знакомство «с состоянием дел» Фермору не дали. В самые декабрьские морозы, когда обычно армии отсиживались на зимних квартирах, русская армия отправилась исправлять ошибку предыдущего командующего. Новый год встречали на марше. В день делали до 20 верст перехода. Чтоб больные не задерживали движение, Фермор приказал группами оставлять их в деревнях, что не нравилось солдатам, не привыкшим бросать товарищей в беде. На доходившие до него жалобы командующий отвечал:

— Выздоровеют, догонят. Я не могу из-за них замедлять движение армии.

Вскоре по вступлении в Пруссию к нему доставили пленного ландмилиционера. Из его показаний стало ясно, что Левальд ушел из Пруссии, оставив для защиты ее небольшие отряды ландмилиции из местных жителей. Но как могли они противостоять армии, как правило необученные и плохо вооруженные?

Поговорив с пленным, Фермор опустил его, наказав:

— Ступай к своим и скажи: мы идем к вам с миром, не со злом. И поэтому я не советую поднимать против нас оружие.

Приводили еще нескольких пленных, и главнокомандующий, поговорив с ними, отпускал их, снабжая иных хлебом на дорогу, чем немало дивил солдат:

— Ну с этим мы повоюем. Чужие ему любее.

Но у Фермора была твердая убежденность:

— Съевший наш хлеб не поднимет на нас оружие.

А когда он отпускал группу Румянцева на Тильзит, наказывал молодому генералу:

— Постарайтесь, Петр Александрович, без стрельбы и штурма. Очень прошу вас. Заняв город, не вздумайте вмешиваться в городское управление. Кто был во главе, тот пусть и остается. Только пусть все присягнут на верность нашей государыне.

— И все? — удивлялся Румянцев.

— И все, Петр Александрович. Мы с мирным населением не воюем. Кто из ваших подчиненных нарушит это, устройте тому публичную порку, принародно объявив его вину. За тяжкие преступления кригсрехт и немедленное исполнение приговора.

Сам Фермор со своим штабом двигался на Кенигсберг с дивизией Салтыкова. Верст за пять до города встретила русских представительная делегация. Как оказалось, это были самые уважаемые люди Кенигсберга во главе с председателем магистрата. Их доставили к Фермору.

— О-о, ваше превосходительство, — обратился к нему глава делегации, — наш город не хочет войны и крови.

— Я полностью разделяю мнение вашего города.

— Мы готовы принять вас как почетных гостей, с музыкой и колокольным звоном, ваше высокопревосходительство.

— Благодарю вас, господа, — отвечал Фермор. — Вы мне можете ответить, где сейчас Левальд?

— Он давно покинул Кенигсберг, увел с собой остатки войск и увез всю казну города.

— Мы входим к вам, господа, не как гости, а как победители королевского войска. Мы оставляем чиновников всех рангов на своих местах, как это было при короле, мы не станем вмешиваться в вашу хозяйственную и судебную жизнь, в вашу торговлю, но все вы должны будете присягнуть в верности нашей императрице и впредь исполнять указы и установления ее правительства.

— Мы согласны, ваше высокопревосходительство. В какой день вы хотите вступить в город?

— Завтра, одиннадцатого января. А присягу начнем принимать тринадцатого января.

Делегаты многозначительно запереглядывались, закивали головами. Увидев удивление на лице Фермора, глава магистрата объяснил, улыбаясь:

— Это мы, ваше превосходительство, оттого, что именно на тринадцатое падает день рождения короля Фридриха Второго.

— Вот и прекрасно. Фридрих в Берлине будет отмечать свой день рождения, а его бывшая Восточная Пруссия свой переход под высокую руку ее величества Елизаветы Петровны.

Вечером готовясь к торжественному вступлению в Кенигсберг, Фермор сказал Салтыкову:

— Ну как вы находите начало нашей кампании, Петр Семенович? Румянцев пятого взял Тильзит, мы завтра берем Кенигсберг.

— Я б не назвал это началом, Вилим Вилимович. Это скорее окончание кампании, начатой покойным Апраксиным.