Ярослав Даркшевич - Росные тропы

• Название: Росные тропы
• Автор: Ярослав Даркшевич
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1977

Авторы этого сборника — краеведы, журналисты, биологи, писатели, следопыты Челябинской, Курганской и Оренбургской областей.

С рюкзаком за спиной, с блокнотом и фотокамерой в руках исходили они не одну сотню километров по Оренбуржью, курганской лесостепи, по горам Южного Урала. Ранняя зорька на озере, следы на снегу, нехитрые песенки лесных птиц — все это не ускользнуло от их любопытного взора.

Небольшие очерки, зарисовки, почти сказки о лесных жителях, как яркие камешки той большой мозаики, из которой вырисовывается поэтическая карта нашего края.

---

Молодые, в нежно-зеленых чистеньких перышках, синичата расселись рядом на прясле. Мелко-мелко потряхивали крылышками, разевая желто-красные рты, наперебой требовательно выкрикивали: «Зеррь-зри, зри, зеррь-зри, зеррь…» Мол, давай, давай, мама, подбрасывай еды-то! Старая синица суетилась вовсю, боялась оставить голосистых детенышей недокормленными. Их у нее восемь! И все такие нарядные, яркие, как свеженькие лимончики. А у матери вид помятый, перья тусклые, затертые — ни дать ни взять у кошки в лапах побывала. Не успевает пообиходить себя: все для детей, все сейчас только им.

Сноровисто пошмыгивала синичья матушка по веткам смородинного куста, приглядывалась к грядке с земляникой и, наконец, на крапиве отыскала гусениц бабочки-крапивницы. Как уж она обрадовалась находке: не зря вела детей в такую даль из леса, будет чем покормить их!

Синичата заподлетывали поближе к матери, рты у них не закрывались и пронзительно-требовательное «зеррь-зри» далеко разносилось окрест. Синица лишь успевала хватать с крапивных листьев гусениц, растеребливать их и раздавать своим ненаедам.

Одна маленькая синичка не ела вместе со всеми. Она давно сидела в сторонке и внимательно следила за матерью. Потом спустилась следом за ней к крапиве, ухватила гусеницу и несмело взялась тормошить ее слабым клювом. Мать глянула на дочь и так обрадовалась, что забыла на время об остальных детях. Она запоскакивала вокруг смышленой дочери и с материнской гордостью подбадривала ее: «Ци-фить, фить-ци-ци-фить! Тяни-потяни ее, дочка! Покажи-ка всем, что ты умеешь!»

Материнские уроки никогда не забудутся молодыми синицами. Они не раз помогут детям в трудной, полной лишений и опасностей лесной жизни.

В. Юровских ПЕРВОЦВЕТЫ

Грибы уважают «раноставов». И мы до солнышка торопимся с корзинками за город. Редкие встречные — кто с недоумением, а кто с иронической улыбкой — провожают нас. Ну что им сказать?! Для них майский лес пуст. Если и бывают они там, то несут домой букеты пушисто-палевого прострела и первоцвета, ярко-желтого горицвета и небесно-голубых медуниц.

Вначале и нам кажется пустынно в неодетом редком осиннике, куда мы свернули через пашню. И песен птичьих здесь не густо: тоненько напевает в вершинах пеночка-весничка, да с опушки доносится голос овсянки. Плотный слой прошлогодней листвы слегка шуршит под ногами, и у нас такое впечатление, будто мы вошли в опустевший дом.

Кто-то верно подметил: к верхогляду грибы не идут. Весенние тем более. Они не бросаются в глаза, не хрустнут под подошвой. Ежели и зацепит кто нечаянно ногой, не зная грибов, то с некоторым удивлением обронит: «Смотри-ка, уже и поганки пошли». Но кто ждет встречи с «поганками», у того от радости заблестят глаза, и он долго будет восхищаться несуразным на внешность первенцем весны.

Разговоры разговорами, а что вон приподнимается над листвой? Если судить по ореховой колокольчатой шапочке — ну совсем старичок-мужичок стоит, по сторонам поглядывает и негромко покряхтывает. Знаете, носили у нас в старину такие бесполые шляпы-наперстки. Вероятно, мастера-пимокаты выделывали их для русских крестьян. Но надо же так ее сморщить! И не то, чтобы неряшливо, а до того причудливо-искусно — словами не описать.

Присмотрелись к прогалине и… матушка моя!.. Сколько «старичков» проснулось и высыпало на нее! И все под смятыми колпачками на прозрачно-восковых и кремовых ножках. И невольно чудится в них что-то древнее-древнее.

Любуемся новоселами осинника и осторожно срываем несхожих меж собой «старичков». И сколько грибов, столько и обличьев. Кому какая досталась шапчонка, кто как ее сморщил, тот в такой и щеголяет. И сравнениям нет конца: кто-то увидит в них урючину, кто-то по извилинам сравнит с грецким орехом. Впрочем, кому что покажется.

Собрали на прогалинке, спустились в сыроватую положинку и опять не удерживаемся от восторга, трепета и волнения. Восклицаний да веселых перекликов — на весь осинник! Вот и сорока забеспокоилась возле гнезда, где вторая высиживает птенцов: мол, по земле люди высматривают что-то, а вдруг и до нас доберутся?

Корзинки наполняются прохладными смешными грибами. И тут пора их назвать, хотя уже можно догадаться и так: сморчки они, самые наши первые весенние грибы. Где теплее, там в апреле их ищи, а у нас в Зауралье собирай в мае. Правда, десять лет назад в эту пору находили мы подберезовики, но то — сюрприз природы.

Кстати, любителей сморчков мало, большинство избалованы белыми грибами да груздями, нас за чудаков считают. Но ведь грибы же сморчки, самые настоящие! Принюхайтесь: какой нежный грибной аромат у них! Любого гурмана утешит.

Один аз сюрпризов майского леса.

Безусловно, у каждого кушанья свой рецепт, есть он и у сморчков. Изрежьте их помельче, ошпарьте кипятком или прокипятите. Освежите-промойте холодной водой, дайте стечь ей и… жарьте, варите. Попробуйте, и тогда у вас язык не повернется назвать сморчки поганками. И строчки, ежели в бору по весне найдете, готовьте таким же образом. А хотите зимой вспомнить грибы-первоцветы — сушите сморчки, и они сохранят свою прелесть для вас.

…С полными корзинами под птичью разноголосицу возвращаемся мы домой. И снова недоуменные и насмешливые взгляды людей. Жаль… Не ждите летних дождей-грибосеев, идите весной в осинники, увешанные бархатными кистями сережек. Птичьих песен послушаете, грибов насобираете и душой отдохнете.

И. Мансуров РАССКАЗЫ

НАШ ДОБРЫЙ ДОКТОР

Солнце золотой монетой катится по горизонту. Темно-серое небо и ажурные кружева ив отражаются в тихой глади воды. Природа застыла перед вечерним сном, как будто путник после долгой и трудной дороги сбросил рюкзак, присел на пенек и сидит, наслаждаясь отдыхом.

В прибрежной полосе, где неяркий уже луг встречается с лесом, в разгаре концерт невидимого птичьего королевства. Из кустов доносится частое крэкание коростеля. Где-то вдали от человека упрямо отсчитывает время кукушка. Старательно солирует соловей.

На блокнот садятся длинноногие комары, мешая записывать. Ручка повисла над чистым листом.

Странно, но пение птиц не нарушает тишины. Оно как будто еще больше усиливает это спокойствие природы, делает его осязаемым. Протяни руку и повиснет на ладони. Опоздавший порыв ветра погладит вертлявую зелень берез, на минуту зарябит воду у самого берега и исчезнет, словно растворится в реке.

Дорога ведет в лето.

В такие минуты чувствуешь, что окружающие тебя лес, река, ветер и ты — одно целое. Мысли возникают и тут же растворяются.

Вспоминаю неприятность по работе. Но только на мгновение возникает досада и тут же улетает, как улетают куда-то эти вечерние звуки.

Мысли перескакивают с одного на другое, как та беспокойная трясогузка в черном фраке с длинными ногами перескакивает с камня на камень. Наверно, у нее здесь где-то гнездо. Вот она нашла червя и подозрительно покосилась на меня. Что, мол, смотришь? Видишь, мне птенцов надо кормить, а ты сидишь здесь со своими грустными мыслями. Я демонстративно отворачиваюсь, и она, благодарно махнув своим острым хвостом, исчезает в кустах.

Золотая монета катилась, катилась по горизонту и упала туда. Пора и мне домой. Тихо иду под кров липового леса, к стройным иглам осин. Здесь пахнет земляникой и грибами. Все городские заботы снова остались за последним светофором.

Каждый раз беру с собой блокнот, но в нем не добавляется ни строчки. Из леса приношу букет цветов. И только дома, рядом с этим разноцветным, испускающим аромат кусочком леса делаю свои записи. Пишу о ветре, растворившемся в воде, о золотой монете, упавшей за горизонт, о заботливой и благодарной трясогузке.

А то, что беспокоило, натягивало нервы в тот тихий вечер? Еще там у трясогузкиного гнезда решил: ничего страшного. И стало легче. Природа — она исцелитель, наш добрый доктор.

О ЧЕМ ПОЕТ ЗОРЯНКА

Теплые солнечные дни, свеженькие, будто дождем умытые, выглядывающие из разбухших почек, листочки клена, веселые танцы желтых бабочек-крапивниц «объявили», что концерт, которого я так долго ждал, начинается.

Я успел как раз вовремя. Солнце дотронулось розовыми лучами до вершин высоких тополей и белых осин и разбудило зорянку. Она быстро расправила перья на своей ярко-оранжевой груди, которая так похожа на утреннюю зарю, умылась росинкой, взлетела на самую вершину старого тополя и запела.

Трогательная, немного грустная, задумчивая мелодия разнеслась над гладью лесного озера, где в сухих прошлогодних камышах еще дремлют уставшие с дороги пролетные утки. Зазвучала у лесной опушки, купающейся в голубом тумане, и запуталась в зеленом ельнике.