Александр Гриценко - Антропология революции

• Название: Антропология революции
• Автор: Александр Гриценко
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-694-5

В эту книгу вошли статьи, написанные на основе докладов, которые были представлены на конференции «„Революция, данная нам в ощущениях“: антропологические аспекты социальных и культурных трансформаций», организованной редакцией журнала «Новое литературное обозрение» и прошедшей в Москве 27–29 марта 2008 года. Участники сборника не представляют общего направления в науке и осуществляют свои исследования в рамках разных дисциплин — философии, истории культуры, литературоведения, искусствоведения, политической истории, политологии и др. Тем не менее их работы, как нам представляется, могут быть рассмотрены с точки зрения некоторых общих методологических ориентиров. Радикальные трансформации, объединяемые под именем революции (политические, научные, эстетические, сексуальные…), исследуются в этой книге как взаимодействие субъектов, активно участвующих в этих событиях, сопротивляющихся или пассивно принимающих новые «правила игры».

---

Второй режим вовлеченности, занимающий основополагающее место в архитектуре личности, также оказался под ударом. Действительно, в рассмотренных нами майских лозунгах режим личностной привычной вовлеченности (le régime d’engagement familier)[474] оказался очень слабо представлен и даже обесценен. Заметим, что очень часто вовлеченность в этот режим может быть подменена понятием индивидуализма, особенно в тех случаях, когда разоблачению подвергается замкнутость на самом себе (le repli individuel). Вместе с тем режим персональной привычной вовлеченности отличается от планового режима вовлеченности с точки зрения способностей личности, ее отношения к окружающему миру и ее коммуникативных возможностей кардинальным образом. Вовлеченность в персональном привычном режиме находится на более личном и интимном уровне, чем при плановом режиме. В рамках последнего речь идет не о чем-то персональном, а о «выборе» индивида между различными «вариантами», представленными в форме, подходящей для передачи («коммуникации») другим людям, также находящимся в состоянии «индивидов». Благо, гарантируемое режимом персональной привычной вовлеченности, — это уют, удобство, приятная привычная обстановка, зависящие от привязанностей к близкому окружению. Эти привязанности являются настолько персональными, что их невозможно передать, разделить с другими, за исключением близких людей, вовлеченных в то же непосредственное окружение. Именно на этом режиме основаны формы привычного пользования (usage) и обживания близкого пространства (l’habiter) (Breviglieri 2002).

Одна из тем майских лозунгов могла бы отсылать к этой форме вовлеченности в мир. Речь идет о теме повседневности (le quotidieri), присутствующей в призыве: «Освободим нашу повседневность!»[475] — или же в следующем лозунге: «Те, кто говорят о революции и классовой борьбе, не ссылаясь на повседневную реальность, говорят с трупом во рту»[476].

Упоминание повседневности нацелено на то, чтобы опрокинуть первенство интеллектуальной диспозиции, превосходство установки на размышление, план, стратегию, даже если они и ориентированы на революционную задачу. Критика направлена, таким образом, и против фигуры активиста. Заметим, однако, что повседневность, которой тут придается значение, реализуется не в форме привычного пользования или обживания привычного пространства. Когда речь идет о повседневности, имеется в виду «наиболее бедная форма [потребления] (питание, жилье)», потребление, которое «существует, лишь будучи заключенным внутри иллюзорного богатства возросшей стоимости выживания» и «является действительным основанием для веры в современное товарное общество как таковое»[477] (Debord 1992 [1967], § 47). Критика, направленная против сведения пользования к потреблению, к «извращенной реальности спектакля»[478] (Idem., § 48), не позволяет различить персональную привычную вовлеченность и функциональное отношение к телу и его потребностям. Гражданский и вдохновенный порядки величия представляют собой мощные критические ресурсы не только для обличения порядков рынка или спектакля, но и для дискредитации, дисквалификации жизни-в-мире, имеющей сугубо индивидуальный или только рутинный характер. В первом случае особенно преуспевала критика от имени гражданского порядка величия; во втором критика велась с позиций вдохновенного порядка. «Жители» были упомянуты лишь в лозунгах 24 мая, когда были созданы «комитеты действия» (comités d’action) и «квартальные комитеты» (comités de quartier) на основе соседских связей внутри кварталов, но с установкой на солидарность гражданского порядка величия:

«Жители! Поддержите забастовщиков вашего квартала!»[479]

Даже обращение к сельскому, деревенскому миру и возвращение к природе «новых поселян» (néo-ruraux) не способствовали выдвижению на первый план ценности уюта, характерной для режима персональной привычной вовлеченности. Обесценивание этого режима сказалось и на домашней обстановке в широком смысле, и в частности на воспитании детей в семье. Для совместного проживания близких людей в общем жилище требуется сопряжение разных привычек, разных устоявшихся образов жизни (conjugaison des familiers). Следует внимательно относиться к деликатной встрече множественных привычек в рамках совместной жизни, предполагающей наличие общих пространств, не вторгающихся в интимность каждого. Воспоминания «детей 68-го», рассказывающих о том, насколько им трудно было найти свое место в пространстве, где значение персональных привычных форм вовлеченности оказалось обесценено, свидетельствуют о коренных переменах, произошедших в условиях совместной жизни (Linhart 2008). Потрясения, пережитые за минувшие десятилетия институтом семьи, не могут рассматриваться только в понятиях критики и оспаривания или же в терминах «практик». Речь идет о давлении и на режим персональной привычной вовлеченности, и на ту опору, которую он дает человеку, со стороны других режимов вовлеченности, ставших первостепенно значимыми в связи с переворотом Мая 68-го.

Форма вовлеченности, выдвинутая на первый план и имевшая блестящее будущее: режим исканий

Хотя режим исканий (regime de l’exploration) и подразумевает интенсивную связь человека со своим тесным близким окружением, которое он постоянно исследует, открывает для себя (в связи с чем эта форма вовлеченности также может быть ошибочно подменена общим понятием «индивидуализм»), однако он основательно отличается как от режима персональной привычной вовлеченности, так и от планового режима. Он заслуживает нашего внимания хотя бы потому, что постоянно выдвигался на первый план в майских событиях, в отличие от двух других режимов. Кроме того, он соответствует важной составляющей личности, на которую делают теперь ставки новые формы менеджмента, финансов и отдыха, получившие развитие на Западе после 1968 года и являющиеся ключевыми для наших современных обществ. Указание именно на этот режим необходимо дня выделения особой динамики, которая увлекает личность своими приключениями и открытиями и одновременно отталкивает своей непрочностью и ненадежностью. Некорректно было бы определить эту динамику в терминах постмодернизма, рефлексивности или «общества риска». Поскольку режим исканий занимает важное место в мире, установившемся после 1968 года, и в частности в изменениях, пережитых капитализмом, можно говорить о феномене использования опыта Мая 68-го, ценность которого была выражена в тогдашних дискурсах.

В отличие от вдохновенного порядка величия, имеющего значение для публичного обоснования справедливости, режим исканий характеризует форму вовлеченности человека в близкое окружение, не подверженную ни требованию публичного суждения, ни даже требованию словесного выражения. Благо, гарантированное этим режимом, — это возбуждение (excitation), наслаждение (jouissance) которым предполагает расположенность человека к переоткрытию своего окружения в ходе непрестанных исканий (Auray 2003). Пыл любознательности испытывается через соприкосновение с будоражащими, пикантными аспектами окружающего мира, стимулирующими внимание через удивление. Этот режим превозносится в граффити 1968 года, изображенном на стенах бульвара Сен-Жермен в самом центре Латинского квартала:

«Нужно постоянно отыскивать и открывать случайность!»[480]

Общение, коммуникация с другими лицами устанавливается только через заражение общим жаром, возбуждением, волнением или кипением, образующим весьма неустойчивые коллективы. Для усмирения этого безудержного пыла были образованы формы, способствующие обобще(ствле)нию этого режима [уже собственно] в публичном модусе. Два концептуальных пространства свидетельствуют о подобных попытках обобщить режим исканий, придав ему более умеренный, сдержанный характер. Первое пространство, имеющее очень долгую историю, — это пространство игры. Второе, получившее развитие в более позднее время, — это пространство инновации. Игра предполагает чаще всего взаимную вовлеченность в процесс и правила, которые регулируют жар исканий, придавая ему общие формы. Инновация, в свою очередь, отсылает к последовательности трансформаций, первоначально предполагающей вовлеченность в поиск, искание, а затем — устремленность к публичному признанию через обретение формы техники (научно-технический порядок величия) или же рыночного блага и услуги (рыночный порядок величия).

Режим исканий не имеет ничего общего с хладнокровным планом, волей или стратегическим расчетом: речь идет об испытании значимости возбужденного тела. Испытание проходит не в спокойствии уюта и удобства режима персональной привычной вовлеченности, а в наслаждении переполняемыми чувствами.