Александр Гриценко - Антропология революции

• Название: Антропология революции
• Автор: Александр Гриценко
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-86793-694-5

В эту книгу вошли статьи, написанные на основе докладов, которые были представлены на конференции «„Революция, данная нам в ощущениях“: антропологические аспекты социальных и культурных трансформаций», организованной редакцией журнала «Новое литературное обозрение» и прошедшей в Москве 27–29 марта 2008 года. Участники сборника не представляют общего направления в науке и осуществляют свои исследования в рамках разных дисциплин — философии, истории культуры, литературоведения, искусствоведения, политической истории, политологии и др. Тем не менее их работы, как нам представляется, могут быть рассмотрены с точки зрения некоторых общих методологических ориентиров. Радикальные трансформации, объединяемые под именем революции (политические, научные, эстетические, сексуальные…), исследуются в этой книге как взаимодействие субъектов, активно участвующих в этих событиях, сопротивляющихся или пассивно принимающих новые «правила игры».

---

Таким образом, в этой статье будут проанализированы оспаривание установленных порядков (mise еп question des ordres) и та критическая деятельность, что с невероятным размахом была развернута в 1968 году и возымела долгосрочные последствия в прошедшие с тех пор десятилетия. Однако я буду рассматривать революционный порыв не в его временном измерении (в аспекте разрыва с прошлым), а в его пространственной перспективе — как переворот в пространстве ценностей и оценок, опрокидывание порядков вверх дном[404]. Образное физиологическое французское выражение «cul par dessus tête» (буквально: «кувырок задом через голову»), равно как и однокоренной глагол «culbuter» (опрокинуться, перевернуться, совершить кульбит) ясно выражают это потрясение. Критические установки и действия 1968 года не только перевернули вверх дном установленные полномочия и институты — они изменили и саму организацию человека, превратив его из субъекта разумного в субъекта, находящегося во власти эмоций, желаний, влечений, удовольствий и наслаждений. Термины, обозначающие кувырок, или «кульбит», хорошо подходят для изучения значительных встрясок. Они подчеркивают то, что переворот, или инверсия (обращение), затронул не только общественный или политический порядок, формирующий сообщество, но также и порядок, формирующий личность, оказавшуюся во власти физиологических стремлений или рационализированных и сублимированных умственных стремлений. Далее в статье будут проанализированы протестные выступления Мая 68-го, затронувшие эти два типа порядков.

В первой части статьи внимание будет обращено на изобразительные и речевые средства Мая 68-го, формы оспаривания установленных порядков и опрокидывания их вверх дном, рассмотрены ретроспективные противоречивые интерпретации 1968 года, воздействие майских событий на социальные науки, пережившие глубокий и интенсивный процесс критического переосмысления своих оснований, а также представлены более поздние концепции, разработанные в рамках социологии критики и подавления (sociologie de la critique et de l’oppression). Вторая часть будет посвящена анализу критики, задействованной в Мае 68-го, в частности анализу форм оспаривания порядков величия, которые образуют в сообществе легитимные иерархии на самых разных уровнях. Будет уточнен тип иерархии, против которой тогда была направлена критика, равно как и те иерархии, сохранению которых эта критика способствовала. В третьей части будет рассмотрена критика внутреннего строения, или «архитектуры», личности и прояснен вопрос об отношении между критикой 1968 года и индивидуализмом. Наконец, в последней, заключительной части мы затронем вопрос о последствиях Мая 68-го.

1. Прочувствованная революция: актуализация критических форм

Образы с плакатов и лозунги на стенах хотя и подчиняются двойному ограничению письменных норм и правил публичности, однако могут наглядно передавать то, как на уровне чувств переживается, испытывается сам революционный момент. Они переносят нас в самую суть того, что было оспорено событиями Мая 68-го, и помогут выявить актуализацию критических форм в двойном значении этого слова — как осуществления, реализации, и как обновления, оживления. Такая актуализация стала испытанием и для самих гуманитарных и социальных наук, способствовав развитию нового научного направления — политической и моральной социологии, исследующей критическую деятельность. Используя установки этого теоретического направления, мы рассмотрим формы выражения критики в период Мая 68-го, подчеркнув тем самым за видимым беспорядком проявлений основные ее тенденции.

Образные и прочувствованные слова, ниспровергающие установленные порядки

Отсылка к термину «беспорядок» (désordre) нередко использовалась для дисквалификации критических выступлений 1968 года. При этом очень часто беспорядок означал не что иное, как переворачивание порядка:

«Любой учитель — ученик. Любой ученик — учитель»[405].

Подобное превращение критики в «беспорядок» совершалось теми хулителями, кто стремился свести «майские события» всего лишь к эфемерному карнавальному ритуалу, в ходе которого хотя и позволяется переворачивать порядки, но исключительно здесь и сейчас. В связи с этим уместно вспомнить эффект преображения карнавального восприятия, проанализированный Бахтиным в трудах о Достоевском и Рабле (Bakhtine 1970, 1979). Изобразительные и речевые формы Мая 68-го были насмешкой над репрезентациями власти. В первую очередь, они были направлены против генерала де Голля, не только президента Французской Республики, но и патерналистской фигуры опекуна, попечителя. Он сам извлек из небытия уничижительный анахронизм «chienlit»[406], чтобы очернить беспорядок. «Реформе — да; балагану — нет!»[407] — заявил он 19 мая на совещании министров. Ранее это слово было использовано Дриё Ла Рошелем для обличения «упадка» Франции. Заметим, что слово «chienlictz»[408] было оскорбительным еще во времена Рабле: в устах персонажей романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» оно стало поводом для войны с королем Питрохолом. Скатологическое по своей этимологии («chie-en-lit» — от глагола «chier» — буквально означает «испражняться в кровать»), это выражение стало в дальнейшем обозначать ряженых в маскарадных костюмах, заполоняющих улицы во время карнавального шествия. Обвинение в «балагане», брошенное де Голлем, обернулось, однако, против него самого. Его стали использовать по отношению к поверженному властителю, виновному в беспорядках:

«Балаган — он сам!»[409] (илл. 1).

Илл. 1.

Корпус образных понятий Мая 68-го состоит из прочувствованных слов, жизненная сила которых — в убеждениях их авторов и в ловком умении оборачивать и переворачивать высказывания. Очень часто острые словечки, шутки и остроты используются для словесной игры, для подмены буквального и переносного значений. Они стали предметом многих научных публикаций и исследований, в частности лексикографического характера[410]. Эти слова непосредственно участвовали в создании порядков и их оспаривании. Согласно известному изречению французского историка Мишеля де Серто, «в Мае 68-го революционеры овладели словом также, как в 1789 году — Бастилией»[411], то есть они направили свои устремления и усилия против того, что олицетворяло именно тюрьму, заключение. Словом овладевали не только представители или рупоры манифестантов: словотворчество вылилось на страницы газет предприятий — таких, например, как «Красные линии» (орган сотрудников общественного транспорта — метро и автобусов), квартальных многотиражек, вроде «Антимифа»[412] (газеты комитета действия XIV округа Парижа, объединившего ядро активистов Движения 22 марта и сотрудников клиники Лаборд). Отдельные номера газет были полностью написаны самими жителями и иногда представляли собой один лишь заголовок на чистом листе бумаги, который необходимо было заполнить читателям. Во всех этих словесных экспериментах всегда присутствовала изобразительная «форма». Так, например, на первой полосе газеты «Действие» было помещена одна лишь картинка — в противовес традиционному виду газеты с ее заголовками[413].

Илл. 2.

После того как 13 мая 1968 года Школа изящных искусств в Париже (Ecole des Beaux Arts) была оккупирована бастующими студентами, ученики при поддержке профессиональных художников из движения «Юная живопись» («La jeune peinture»), созданного в 1950-е годы попутчиками французской коммунистической партии в противовес соцреализму[414], организовали работу по созданию плакатов. Ежедневное производство плакатов в этой Народной мастерской (l’Atelier Populaire) началось с литографии («Заводы Университет Союз»[415]), а затем перешло к технике сериграфии, требовавшей значительного упрощения изображения и текста[416]. Проекты и лозунги обсуждались на общем собрании и затем утверждались голосованием, согласно процедуре «гражданского порядка величия» (grandeur cmque)[417]. Во всей деятельности соблюдалась строгая анонимность, являющаяся основой «гражданского» коллектива, даже если профессиональные художники, отстаивавшие весьма определенные политические убеждения, и играли в производстве плакатов важную роль[418]. По мере того как забастовка обретала всеобщий характер, рабочие фабрики «Рено» в городе Флин и завода «Ситроен» в парижском пригороде Жавель начали сами осваивать техники сериграфии. В свою очередь рыбаки и рабочие заводов по производству консервированных сардин стали сообщать художникам о своих условиях труда, чтобы те создавали плакаты и для них. 18 мая была создана еще одна мастерская — в Школе декоративных искусств (Ecole des Arts Décoratifs).