Клайв Баркер - Проклятая игра

• Название: Проклятая игра
• Автор: Клайв Баркер
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30496-7

Оказывается, тюрьма не самое худшее место для человека, совершившего преступление. Мартин Штраус, отпущенный из тюрьмы до срока, убеждается в этом на собственной шкуре. Если у тебя на глазах начинают оживать трупы, трижды проклянешь день, когда в обмен на свободу ты согласился работать телохранителем у миллиардера, который отгородился от мира забором с колючей проволокой.

Перевод Д. Аношина для этого издания заново отредактирован.

---

Теплело; бледно-лимонный шар солнца медленно поднимался над крышами, и иней таял на газонах. Впервые Марти увидел смысл в планировке усадьбы: в любом направлении открывались великолепные пейзажи, а вдалеке можно было различить воду — озеро или реку, — поблескивающую за скоплением деревьев. К западу от дома два ряда кипарисов ограждали аллеи, возможно, с фонтанами; с другой стороны располагался густой сад за невысокой каменной стеной. Понадобится несколько недель, чтобы изучить все.

Они дошли до двойной ограды, окружавшей усадьбу. Изгороди добрых десяти футов высотой оканчивались твердыми стальными стойками, наклоненными в сторону возможного нарушителя. Поверху вилась спираль из колючей проволоки. Конструкция почти наверняка находилась под напряжением. Уайтхед разглядывал ее с видимым удовлетворением.

— Впечатляет, а?

Марти кивнул. Знакомая штука.

— Отвечает требованиям безопасности, — сказал Уайтхед.

Он повернул налево и зашагал вдоль изгороди. Разговор — если его можно так назвать — принял форму беспорядочных реплик, словно Уайтхед был настолько нетерпелив, что не мог вынести эллиптическую кривую обычной беседы. Он просто бросал фразы или серии замечаний, ожидая от Марти, что тот сам поймет их смысл.

— Это не совершенная система: ограды, собаки, камеры. Видели экраны на кухне?

— Да.

— Такие же стоят у меня наверху. Камеры обеспечивают полное наблюдение днем и ночью. — Уайтхед ткнул большим пальцем в один из прожекторов с камерой позади них. Эти устройства имелись на каждом десятом столбе и медленно вращались туда-сюда, как головы механических птиц. — Лютер покажет вам, как проходить их одну за другой. Установка стоит целое состояние, но я не уверен, что от них много толку. Ведь эти люди не дураки.

— Кто-то вторгался в усадьбу?

— Не здесь. В доме в Лондоне иногда случалось. Конечно, это бывало, когда я еще жил на виду. Нераскаявшийся магнат. Евангелина и я на каждой скандальной странице. Разверстая клоака Флит-стрит… Но это никогда меня не пугало.

— Я думал, у вас была своя газета.

— Начитались обо мне?

— Да нет, я просто…

— Не верьте ни биографиям, ни колонкам сплетен, ни даже «Кто есть кто». Они лгут. Я лгу. — Он закончил обвинение, довольный собственным цинизмом. — А также он, она или оно. Бумагомаратели. Грязные сплетники. Презренные в большинстве своем.

От них он хочет оградиться забором, от грязных сплетников? Крепость, укрывающая от потока скандалов и дерьма? Если так, он выбрал изысканный способ. Может, причина всего — раздутый эгоцентризм, подумал Марти. Идея-фикс: весь мир внимательно следит за частной жизнью Джозефа Уайтхеда.

— О чем вы думаете, мистер Штраус?

— Об ограде, — солгал Марти, возвращаясь к предыдущей теме.

— Нет, Штраус, — возразил Уайтхед. — Вы думаете так: во что я ввязался, связавшись с безумцем взаперти?

Марти почувствовал, что дальнейшее препирательство станет признанием вины. Он не ответил ничего.

— Не соответствует ли это общепринятому мнению? Падший плутократ, терзающийся в одиночестве. Ведь так обо мне говорят?

— Что-то вроде,— произнес наконец Марти.

— И все-таки вы согласились прийти ко мне.

— Да.

— Конечно, вы согласились. Ведь каким бы сумасшедшим я ни был, это не хуже еще одного лязганья запирающейся двери за спиной. И вы хотели выйти. Любой ценой. Вы были в отчаянии.

— Конечно, я хотел выйти. Любой хотел бы.

— Я рад, что вы это признаете. Ваше желание дает мне огромную власть над вами, вы не находите? Вы не осмелитесь предать меня. Вы должны быть преданы мне, как собаки преданы Лилиан: не потому, что она их кормит, а потому, что она — их мир. Вы должны сделать меня своим миром; моя безопасность, мое здоровье, мой комфорт должны стать вашей главной заботой. С этой мыслью вы будете просыпаться. Если так, я обещаю вам свободу, о какой вы даже не мечтали. Такую свободу способен подарить только очень богатый человек. Если нет, я отправлю вас обратно в тюрьму с безнадежно испорченным личным делом. Понимаете меня?

— Я понимаю.

Уайтхед кивнул.

— Пошли, — сказал он. — Идите рядом со мной.

Он повернулся и зашагал. Ограда заворачивала за деревья, и вместо того, чтобы углубиться в подлесок, Уайтхед предложил сократить путь и направился к бассейну.

— Для меня все деревья выглядят одинаково, — заметил он. — Вы можете прийти попозже и погулять здесь для успокоения души.

Однако они шли по краю леса достаточно долго, чтобы Марти мог получить представление о его значительности. Деревья росли беспорядочно, не то что в ухоженных регулярных угодьях лесного департамента. Они стояли близко друг к другу, их кроны переплетались, листья и иголки смешивались в борьбе за место под солнцем. Лишь там, где дубы или липы рано оголили ветви в этом году, солнечный свет сохранил молодую поросль. Марти пообещал себе вернуться сюда, прежде чем весна украсит это место.

Уайтхед вновь заставил его вернуться к основной теме разговора.

— Отныне вам придется почти все время быть в пределах досягаемости. Я не хочу, чтобы вы находились рядом со мной постоянно… лишь при необходимости. Иногда, и только с моего разрешения, вы будете получать что-то вроде увольнительных. Вы водите автомобиль?

— Да.

— Что ж, машин здесь хватает, мы подберем для вас какую-нибудь. Это не вполне соответствует правилам, установленным комиссией по досрочному освобождению. Они рекомендовали, чтобы вы оставались на месте под присмотром в течение шести испытательных месяцев. Но я, по правде говоря, не вижу причин удерживать вас от свиданий с теми, кого вы любите. По крайней мере когда рядом есть другие люди, следящие за моим благополучием.

— Благодарю вас. Я очень признателен.

— Однако боюсь, что не смогу позволить вам этого прямо сейчас. Ваше присутствие здесь жизненно необходимо.

— Проблемы?

— Мне постоянно угрожают, Штраус. Я все время получаю — вернее, мои люди получают — письма с угрозами. Трудно отделить чудаков, которые тратят свое время на сочинение мерзостей публичным персонам, от настоящего убийцы.

— А зачем кому-то убивать вас?

— У меня одно из самых больших состояний вне Америки. На меня работают десятки тысяч людей; мне принадлежат участки земли столь огромные, что я не смог бы обойти их за весь остаток моей жизни, даже если бы начал прямо сейчас; я владею судами, произведениями искусства, лошадьми. Из меня легко сделать мишень. Решить, что если меня убрать, то на земле наступят мир и благодать.

— Я понимаю.

— Сладкие грезы, — горько произнес старик.

Темп их прогулки замедлялся. Дыхание этого большого человека было короче, чем казалось полчаса назад; его речи заставляли забыть о его возрасте. В словах Уайтхеда звучал юношеский максимализм, не оставлявший места для старческой мягкости, для неясности или сомнений.

— Я думаю, пора повернуть обратно, — сказал он.

Уайтхед закончил свой монолог, а Марти не слишком хотелось продолжать беседу. Да и сил не осталось: стиль Уайтхеда с его неожиданными отклонениями и изгибами очень утомлял. Надо найти маску, позу внимательного слушателя, когда лекция начинается и заканчивается. Со знанием дела вовремя кивнуть и пробормотать банальность в паузе среди потока слов. Это потребует времени, но Марти постигнет искусство обращения с Уайтхедом.

— Это моя крепость, мистер Штраус, — провозгласил старик, когда они приблизились к дому. Здание не походило на гарнизон: кирпич казался слишком теплым, чтобы быть прочным. — Ее главная задача — охранять меня от опасностей.

— Как и моя.

— Как и ваша, мистер Штраус.

За домом раздался лай собаки. Соло быстро превратилось в хор.

— Время кормежки, — сказал Уайтхед.

15

Марти потребовалось несколько недель, прежде чем он понял ритм жизни дома Уайтхеда. Это напоминало мягкую диктатуру: режим дня полностью подчинялся планам и прихотям хозяина. Как старик и сказал, дом был его святилищем; сотрудники и партнеры ежедневно приходили сюда, дабы прикоснуться к его мудрости. Лица некоторых были знакомы: промышленные магнаты, пара-тройка министров (один из них недавно с позором ушел в отставку; зачем он приходил сюда, спрашивал себя Марти, за прощением или поддержкой?), ученые мужи, хранители общественной морали… Многих он знал в лицо, но не по именам, большинство же не знал вовсе. Его самого никому не представили.

Раз или два в неделю ему приказывали остаться в комнате во время встречи, но чаще требовали находиться на расстоянии слышимости голоса. В любом случае, он был невидим; по крайней мере для гостей, не замечавших его или воспринимавших в лучшем случае как часть обстановки. Вначале это его задевало :— казалось, все в доме имеют имена, кроме Марти. Однако по прошествии времени он начал радоваться своей анонимности. Ему не нужно было говорить, и он мог позволить мыслям плыть по течению, не опасаясь, что его застигнут врасплох каким-нибудь вопросом. Приятно находиться вдали от забот всемогущих людей, чья жизнь казалась Марти перегруженной и искусственной. На их лицах он часто видел выражение, хорошо знакомое ему по Уондсворту: вечная тревога по поводу насмешек и своего места в иерархии. Возможно, в высших кругах правила более цивилизованны, но борьба, как он теперь понимал, совершенно та же. Те же силовые игры. Он был счастлив, что не принимает в этом участия.