Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

• Название: Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.
• Автор: Борис Каминский
• Жанр: Научная Фантастика

Главы 1...26. Добавлена целиком Гл 26 Прощание, печаль и вновь Питер. Обновление от 28.12.2015г. Всех с наступающим Новым Годом!!!

---

- Ну что же, перспективный парень, впрочем, время присмотреться у нас есть. Дим, как думаешь, скоро наш поручик догадается, что мы собираемся его вербовать?

- Честно?

- Ну, ты вопрос ставишь.

- Думаю, если не сегодня, так завтра, - ответил Зверев.

- Согласен. С другой стороны, если не догадается, так он нам и не нужен. Его бы только от революционной сшибки уберечь, кадры с деформированной психикой нам не нужны.

- А это реально? - в голосе Зверева мелькнуло сомнение.

- В том и дело, сейчас связей нет. Думаю и сам он на увольнение не пойдет. Молод. Если честно, то не факт, что он нам вообще нужен. Старичок-полицейский работу наладит лучше, опыт-то не пропьешь. А для спецопераций Шульгин, скорее всего, вообще не годится, впрочем, как знать: в тихом омуте не только черти водятся.

Глава 15. Наши в Питере.

15 апреля 1905г.

В Санкт-Петербурге отчаянно 'дымил трубами гигант отечественного радиопрома' - кронштадские радиомастерские. К их созданию приложил руку профессор Санкт-Петербургского электротехнического института Попов Александр Степанович. При численности менее десятка человек мастерские умудрялись изготовлять и монтировать радиостанции на кораблях Империи.

На встречу с родоначальником российского радио поехали Борис с Мишениным. Зверев выразился кратко: 'Нечего там толкаться. Приеду на испытания'.

Тук-тук, тук-тук - колесные пары отсчитывают последнюю сотню верст. В такт едва слышно поскрипывает оконная рама. Приятно тянет теплом от вагонной 'буржуйки'. За окном мелькают редкие станции и занесенные снегом деревушки. Снежные шапки на соломенных крышах придают домам сердитость - видимо, обиделись, что задержалась весна.

Московский обыватель успел забыть о девятом января. Ему показалось, что грозные события отступили. Откровенно говоря, окраинный московский люд не очень-то был озабочен общественным катаклизмом. Другое дело - как-то в этом деле поучаствовать, да с пользой. Слово 'революция' у местных вызывало недоумение. Грабеж... это они понимали, а некоторые этим втихаря промышляли, но революция...

Бабы у колодца с осуждением поговаривали, что Мишка Кривонос нарушил священные заветы предков - мотался куда-то бастовать, а вернулся без барыша. Считай, задарма заделался революционером.

Не в пример обывателю просвещенная Москва кипела и бурлила. В начале февраля бомбометатель 'спортобщества' эсеров Иван Каляев поставил свой знаменитый рекорд, метнув бомбу в великого князя Сергея Александровича Романова. Результат был засчитан, а достижение было отмечено Высочайшим рескриптом от 18 февраля. Слова '...о созыве достойнейших, избранных для обсуждения законодательных предположений...' публика приняла на ура и истолковала, как разрешение публично обсуждать вопросы государственного устройства. Растерявшиеся полицаи своим невмешательством это дело подтвердили, и публичная полемика хлестанула через край. На поверку вышло, что не занимайся Иван Платонович 'спортом' - вместо рескрипта обществу предложили бы на выбор: шум в канализации или то, что Маяковский вынул из штанин.

Газеты каждый день приносили новости. Вчера 'Московские ведомости' растолковали 'истинные' причины отставки министра внутренних дел Святополка-Мирского. Сегодня тревожное сообщение о волнениях в Иваново-Вознесенске.

На днях в Россию вернулся Милюков. Знаток шестнадцати европейских языков с ходу заделался председателем 'Союза союзов', по-нашему главным начальником профсоюзов. По слухам, местный 'Громозека' взялся за организацию партии конституционных демократов. Властям его идеи были, как серпом по известному месту, а Шульгин из Киева зашёлся в праведном гневе.

В противовес кадетам власти ринулись создавать Русскую монархическую партию, в точности как в XX1 веке создавалась прилизанная пустышка Справедливая Россия.

Либералов всех мастей в Российской империи оказалось, как у паршивого кабеля блох. В названиях партий, союзов, кружков, обществ и блоков кого-то с кем-то путались даже их создатели. Партии то сливались в едином словесном поносе, то лаялись, обвиняя друг друга в уклонизмах и ревизионизмах.

Наш математический гений с энтузиазмом взялся систематизировать певцов либеральных ценностей. В итоге спекся и послал всех этих козлин в несвойственной ему манере. А зря! Эти 'козлины' спешили подарить народу благоденствие, а стране - процветание. Совсем как их козлобородые сородичи во второй половине ХХ века.

Запрещенная литература оказалась, как та водка после девяти вечера - доставалась без проблем. Зверев частенько приносил зачитанные до дыр статьи Левы Троцкого и Владимира Ленина. Друзья добросовестно пытались осилить Кропоткина и Маркса, получилось с горем пополам. Маха дочитал один Мишенин. Между тем кой-какую политграмотность переселенцы приобрели. Ильич даже вспомнил фразу о сущности капитализма: 'Капиталист пойдет на любое преступление ради прибыли'. Зверев только развел руками.

В российском обществе недовольство властью имело место быть всегда. Денег на это не требовалось - всяк был горазд погавкать на правительство. Однако на чистом энтузиазме далеко не уедешь. Естественно, вставал вопрос: 'Кто кому и сколько?' С точностью ответить на него переселенцы не могли, хотя было очевидно, что наибольшей финансовой поддержкой пользуются эсеры - только им удалось поставить террор на широкую ногу.

От контактов с революционерами переселенцы по-прежнему воздерживались.

***

Вокзал открылся неожиданно. Вот только что, пуская барашки, паровоз тащил вагончики среди деревенского вида предместий, и вдруг грянуло узнаваемое.

Экспресс не опоздал. Ровно в десять утра последний раз лязгнули сцепки, и состав застыл у перрона.

- Санкт-Петербург! - зычно прокричал проводник. - На выход, господа, не задерживайтесь!

Мишенину показалось, что кричали специально для него.

- Господи, неужели это не сон?

Гомон перрона ворвался в открывшиеся двери. Торжественной доминантой донесся перезвон колоколов Знаменской церкви. Покрывая все прочие звуки, он слился в единый всепроникающий гул.

Вдоль вагонов сновали носильщики с номерными бляхами на груди. Что-то кричали горластые разносчики газет.

- Ильич! Ты, брат, словно гимназист на первом свидании. Вова, подумай о высоком да о том, что грешно. К земле надо ближе быть, к нашей, к русской, - с веселой иронией охлаждал пыл Мишенина Борис. - Да вещички не забудь, они нам пригодятся, опять же носильщиков в семнадцатом того, не забывай.

Такую словесную перепалку друзья часто себе позволяли, понимая, что даже самый внимательный человек не придаст этому значения.

Красная брусчатка перрона. Легкий ветерок и знакомые запахи с Финского залива. Солнце и морозец, что часто встречает гостей столицы Империи в это время года. Все внове, но многое узнаваемо. В памяти торжественно зазвучали флейты шестой симфонии Шостаковича.

Взгляд на вокзал. Стоит. Почти такой же. Есть и неожиданности. Слева от арки, венчающей крайнюю колоннаду, раньше стоял торгующий пирожками киоск. Сейчас здесь, сбившись в приличную ватагу, толкаются извозчики. Кнут в сапоге, под распахнутым зипуном рубаха навыпуск.

Вышедший из вагона Ильич застыл. В юности он часами просиживал в читальном зале. Пролистывая старинные фолианты вживался в старый Санкт - Петербург. Приезжая в Ленинград, бродил по его улицам, посещал музеи и театры. Возможность воочию увидеть город начала века привела Мишенина в трепет. Проняло даже скептика Федотова.

- Ну как? - осторожно спросил Борис, забирая у него саквояж.

- Мне почему-то казалось, что это случится позже, - невнятно ответил Ильич.

- Ты о чем?

- Понимаешь, пятидесяти лет не прошло, а детище архитектора Тона уже отличается от своего московского 'близнеца'. Смотри, рядом с царскими апартаментами уже пристроен флигель приема ручной клади.

Цепкий взгляд агента охранки испортил идиллию, заставил вернуться к реальности.

- Ильич, поехали, тут этими козлами пахнет, - кивок в сторону типа в котелке.

Внимание привлек колоритный извозчик. Был он чем-то похож на разбойника Крутояра. Кудрявая борода, черные кудри из-под щегольской шапки-папахи, дубленый тулуп, кнутовище за подпояской.

Заметив внимание, тот сразу приосанился.

- Далече везти, барин? - спросил без тени холопства в голосе.

- На Аптекарский остров.

- А там, стало быть, куда?

- Электротехнический институт. На Песочной.

- Ученые, стало быть, - с деланным уважением констатировал "Крутояр".

Догадываясь, что клиенты приехали издалека, он не спеша накручивал цену:

- Ох, и грязишша там, - но, не дождавшись ответа, вздохнул. - Ну, ладноть! Из уважения к вашей профессии, за двохгривенный мы стакнемся!

Борис понимал, что это дороговато, но спорить сегодня не хотелось.

- Стакнемся, столкнемся да не перевернемся, - передразнил он извозчика. - За час управишься, значит, стакнемся. А нет - не взыщи: больше гривенника тебе не видать.