Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

• Название: Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.
• Автор: Борис Каминский
• Жанр: Научная Фантастика

Главы 1...26. Добавлена целиком Гл 26 Прощание, печаль и вновь Питер. Обновление от 28.12.2015г. Всех с наступающим Новым Годом!!!

---

Каминский Борис Иванович Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

Ох и трудная это забота - из берлоги тянуть бегемота

Нас никто не спрашивает, забрасывая в этот мир живых.

Точно так же никто не спрашивает, хотим мы его покинуть или нет.

(Философская концепция)

Глава 1. Февральский вечер.

23 февраля 1905г. Окраина Москвы ничего не знает о дне Красной армии.

Морозно. Лунный свет заливает северную окраину первопрестольной. Газовых фонарей здесь нет, лишь редкий лучик керосиновой лампы пробьется сквозь ставни. В такие ночи дома кажутся брошенными. Всякий, оказавшись на улице, ощущает потерянность, одиночество, но что странно - смотрит и не может оторваться, околдованный таинством лунной ночи.

Отворив калитку, Борис Степанович миновал двор. Поднялся по скрипучим ступеням. В сенях потоптался. Покряхтывая, смахнул с валенок снег.

В избе-пятистенке разливались тепло и дурманящий запах березовых дров. Басовито гудела печка-голландка. Подле нее в плетеных креслах сидели двое. В углу под образами мерцал огонек лампадки. Лунный свет призрачной дорожкой пробегал по некрашеному полу, теряясь в сполохах пламени. Борис прошел к низкому оконцу. Зябко передернув плечами, вновь заворожено уставился на лунный диск.

- Который раз замечаю: только у теплой печки по-настоящему ощущаешь уличную стужу,- слова прозвучали приглашением к разговору.

- Ох и намерзся я в те декабрьские ночи,- как бы невпопад ответил младший из собеседников.

Ловко, почти не глядя, он поправил фитиль керосиновой лампы. Была в этом выверенном движении какая-то звериная грация.

- Димон, ты даже не представляешь, как мы легко отделались, а вот нашему Ильичу досталось.

На минуту собеседники погрузились в воспоминания.

Это случилось совсем недавно, чуть меньше трех месяцев назад. По астрономическим меркам - мгновенье, а для этой троицы почти вечность. В тот злополучный день все трое из декабря две тысячи четвертого неведомо как перенеслись в декабрь тысяча девятьсот четвертого. До этого они и предполагать не могли, познакомится при столь странных обстоятельствах. Момент переноса не сопровождался ни громом, ни молнией, ни потерей сознания. Была лишь мгновенная смена декораций.

Что это было? Злая воля или чудесное обстоятельство? Вопросы задавать было некому.

Вот только что двое бежали по подмосковной лыжне. Слева сквозь сосны виднелся дачный поселок, справа - забор Объединенного Института Ядерных Исследований. Картина поменялась мгновенно: лыжня исчезла, лес стал гуще, пропали дачные 'курятники' и бетонный забор института, а на снежной целине обозначились заячьи и лисьи следы.

Борис с Дмитрием три дня добирались до ближайшего жилья, то чертыхаясь, то впадая в панику от непонимания, во что же они вляпались. Трудно сказать, что было бы, не имей Федотов опыта зимних путешествий.

Разобравшись с ситуацией, они сумели раздобыть немного денег, в том числе и не самым честным способом. Приобрели липовые документы, а окружающим представлялись реэмигрантами из Чили.

Ильичу вначале 'везло'. Выйдя с пакетом мусора из своей дачки, он оказался по пояс в снегу, но уже к вечеру добрался до первопрестольной. Увы, на том везение закончилось - его тут же ограбили, а своих будущих единовременников он встретил спустя две недели.

Борису Степановичу недавно исполнилось сорок пять лет. До демократической революции он жил в свое удовольствие. Грешил спортивными путешествиями, разрабатывал электронную аппаратуру. На досуге строил джиггеры и даже попытался нарушить второе начало, к счастью, для вселенной безуспешно. Позже, торгуя радиостанциями и проектируя радиосети, вкусил успех предпринимательства, но с развитием сотовых систем едва расплатился с долгами. Последнее десятилетие он мотался по стране, приводя пуско-наладку объектов электроэнергетики.

Его младшему спутнику Звереву Дмитрию Павловичу недавно исполнилось двадцать семь. Мама стремилась привить сыну любовь к настоящей музыке, но жизнь в военных городках к этому не слишком располагала. Удалось окончить только два класса музыкальной школы. Вечно занятый на службе отец хотел видеть сына сильным. В итоге к окончанию одиннадцатого класса Дима получил кандидата в мастера по боевому самбо и успешно играл на гитаре в непритязательных гарнизонных ансамблях. Отучившись два курса на факультете психологии, Димон загулял, чем тут же воспользовалось родное государство. Для начала его призвали во флот, но в результате сбоя в военно-бюрократическом аппарате Димона перевели в бригаду морской пехоты Северного флота. Память о двухмесячной службе на БПК 'Североморск' Зверев лелеял. Воспоминания обогащались все большими и большими приключениями. По возвращении со службы встал вопрос - на что жить. Еще три года сидеть на шее родителей Димон посчитал неприемлемым. Подвернулась непыльная работенка - тренировать рукопашников. Позже выяснилось - тренировать пришлось и любителей, и криминал. Институт окончил заочно, но прозябать на нищенский заработок психолога Зверев не собирался. Тренерская работа обеспечивала вполне приличный достаток.

До службы отец попытался дать сыну понимание существа политических преобразований, но без особого успеха. В этом возрасте люди редко интересуются политикой. Сам же Зверев на первых курсах стал захаживать к 'нацикам'. Длилось это недолго. Тамошняя публика показалась ему излишне категоричной, а местами откровенно глуповатой. Так или иначе, но след в душе Димона был оставлен всеми.

В отличие от этих двоих, тридцатипятилетний Владимир Ильич Мишенин был типичным наследственным российским интеллигентом: немного либералом, в меру честным и конечно трусоватым. С его внутренней неуверенностью конфликтовало стремление к успеху. Была в нем еще одна особенность - таких, как он, частенько называют 'тормоз'. Мишенин окончил саратовский университет. Успешно защитил кандидатскую по математике, но написать докторскую не сумел - перестройка углу'билась до неприличных размеров. В студенческие годы Мишенин увлекся водным туризмом. Последние годы он работал админом. Денег на жизнь не хватало, и мира в семье этоё не добавляло. Приходилось подрабатывать почасовиком в местном университете 'Природы и человека'. Ильичу было непонятно, почему в 'Природе и в человеке' преподают математику и иные точные науки, но денежки хоть и небольшие, но капали. Не понимали этого и жители неглупого подмосковного городка, но детей своих на учебу исправно отдавали.

Сейчас Зверев в очередной раз вспоминал, как повстречал Мишенина.

- Эт точно! Досталось нашему Ильичу, но какая была встреча! - смакуя каждое слово, в который раз рассказывал Дима. - Степаныч, представь! Иду я себе, как нормальный пацан. Вдруг сзади: 'Труу, куды прешь, ирод'! Боковым зрением замечаю - выкатывается из-под копыт бомжара. Бомжара такой нормальный, в лохмотьях и с фингалом, все как положено. Делаю шаг, второй... и тут меня замкнуло по-черному - абориген в драных 'Адидасах'! Не поверишь, на хребтине шерсть зашевелилась. Если алкаш сшибет десятку на пиво, то мне дорога только в дурдом. Как говорил мой главстаршина: 'Дилемма, однако'. Оглядываюсь - слава Богу! Декорации на месте, а клиент на пиво не просит. Уф, пронесло! Трезвенник попался.

Отложив свежий номер 'Московского листка', Ильич улыбнулся.

- Да уж, натерпелся я. Представьте: я шагнул через порог своей дачки и ... сел по пояс в снег. Домика нет, соседей нет. Поорал - никто не отзывается. Кошмар! Делать нечего - двинулся в сторону Александровки, а уже вечером оказался в Москве. Только позже я понял, что меня выбросило в ближнем Подмосковье. Дальше плохо, меня тут же ограбили, подкинув взамен какое-то тряпье. Мыкался по ночлежкам - ждал, пока сойдет фингал. Спасибо господину Горькому - надоумил писать письма, тем и кормился. Потом судьба повернулась ко мне задом, а конкурент передом. Пасть раззявил - мол, пишу я безграмотно. Тут-то весь мой бизнес и накрылся медным тазом. Платить за ночлежку стало нечем.

Выхожу, солнышко светит, а на душе тоска. С горя чуть не угодил под копыта, а тут этот тип в котелке. По морде видно: Аль-Капоне отдыхает. Я пытаюсь увильнуть, а этот, со зверской рожей, меня этак тростью за шею и вдруг делает 'ку'.

Сидя в кресле, Ильич обеими руками показал, как он увидел это самое 'ку'.

- Ага, - вставил Дима,- а когда владелец 'адидасов' ответил 'ку', я его для страховки: 'Здесь продается славянский шкаф?'

- Ты бы еще спросил, где сидит Ходорковский, точно бы довел до инфаркта,- улыбнулся порозовевший Мишенин.

- Господин Доцент, а что нынче пишут в газетах? Участники шахматного конгресса не объявились? - сменил разговор Зверев.

После встречи с Мишениным в газетах стали мелькать объявления о поиске участников междупланетного шахматного конгресса, состоявшегося в городе Нью-Васюки. В объявления Зверев включил пару знаковых фамилий: Никиту Хрущева и Элвиса Пресли. Чем был продиктован это выбор, осталось загадкой.