Сергей Куняев - Николай Клюев

• Название: Николай Клюев
• Автор: Сергей Куняев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03725-0

Николай Клюев — одна из сложнейших и таинственнейших фигур русской и мировой поэзии, подлинное величие которого по-настоящему осознаётся лишь в наши дни. Религиозная и мифологическая основа его поэтического мира, непростые узлы его ещё во многом не прояснённой биографии, сложные и драматичные отношения с современниками — Блоком, Есениным, Ивановым-Разумником, Брюсовым, его извилистая мировоззренческая эволюция — всё это стало предметом размышлений Сергея Куняева, автора наиболее полной на сегодняшний день биографической книги о поэте. Пребывание Клюева в Большой Истории, его значение для современников и для отдалённых потомков раскрывается на фоне грандиозного мирового революционного катаклизма, включившего в себя катаклизмы религиозный, геополитический и мирочеловеческий.

знак информационной продукции 16+

---

В ноябре 1929 года пленум ЦК ВКП(б) объявил о «грядущей ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Важно подчеркнуть — «как класса». Никто не объявлял поначалу, что кулаков будут ликвидировать, как людей.

Была образована комиссия политбюро ЦК ВКП(б) под руководством наркома земледелия (ничего в нём не смыслившего) Я. А. Яковлева (Эпштейна). В неё вошли секретари партийных организаций разных крайкомов: А. Андреев, М. Хатаевич (объяснявший в 1933 году: «Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли»), Б. Шеболдаев, Ф. Голощёкин, И. Варейкис, К. Бауман, а также генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины С. Косиор. Это и были подлинные «герои» начинающейся революции. К началу Великой Отечественной из них остался в живых и на свободе лишь один — А. Андреев. Все остальные получили своё, заработанное по справедливости.

Восемнадцатого декабря комиссия утвердила проект о раскулачивании. 5 января 1930 года политбюро утвердило проект постановления ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», а 30 января того же года было принято постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районе сплошной коллективизации».

Даже если учесть все привходящие обстоятельства и насущную жизненную необходимость создания колхозов, всё преимущество которых быстро поняла не только крестьянская беднота, но и многие середняки — темпы происходящего поначалу кажутся совершенно дикими. Однако они перестают такими казаться, если вспомнить о крахе Нью-Йоркской биржи и начале Великой депрессии. Кризис, охвативший весь западный мир, представился мощным трамплином для индустриализации в стране с полностью национализированной промышленностью и плановой экономикой.

Так оно в конце концов и получилось. Мощнейший рывок произошёл. Только это не тот случай, когда победителей не судят. Уже 2 марта в «Правде» появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», а 14 марта ЦК ВКП(б) принял постановление «О борьбе с искривлениями линии партии в колхозном движении», в котором, в частности, говорилось: «Если бы не были тогда немедленно приняты меры против искривлений партлинии, мы имели бы теперь широкую волну повстанческих крестьянских выступлений, добрая половина наших „низовых“ работников была бы перебита крестьянами, был бы сорван сев, было бы подорвано колхозное строительство и было бы поставлено под угрозу наше внутреннее и внешнее положение».

Крестьянские выступления всё же были — и весьма обильные. Их и не могло не быть, если учесть, что и начальники, и исполнители (вплоть до самых рядовых) были людьми, омытыми кровью Гражданской войны, и толком ничего не смысля в порученном деле, других способов исполнения, кроме насилия, попросту не знали. А если ещё учесть, что многие из них на зоологическом уровне ненавидели русского крестьянина и Русскую православную церковь…

Только в Сибири — вотчине Роберта Эйхе — с января по март 1930 года было 65 крестьянских вооружённых выступлений. В Средне-Волжском крае, где командовал Мендель Хатаевич — 718. В Центрально-Чернозёмной области (там распоряжался Иосиф Варейкис) — 1170.

Слишком много накопилось всего в деревне не только даже с дореволюционных времён — со второй половины XIX века, с момента отмены крепостного права. Узлы, которые пытался развязать (скорее, разрубить вопреки воле большинства крестьян) Столыпин, закручивались ещё больше, и на «развязку» не оставалось ни времени, ни возможностей. Раскулачивание оттягивали до последнего момента, до получения известий о крахе Нью-Йоркской биржи.

Тут-то и «подхлестнули коней»… Деревня уже была на грани взрыва — а единственная возможность вписать её в общую программу индустриального прорыва, не создавая колхозов, оставалась одна: создание помещичьих (уже из новых «помещиков») латифундий.

И это была бы такая бочка бензина в разгорающееся пламя, что только-только затихнувшая Гражданская чем-то не слишком серьёзным бы показалась… И теми же революционными методами, с теми же людьми, не отвыкшими от запаха человеческой крови, начали коллективизировать русскую деревню.

Для Клюева, Клычкова, их друзей и соратников всё происходящее стало страшным потрясением.

В 1992 году в печать проникли выдержки из «Агентурного дела», заведённого на Сергея Антоновича Клычкова. Кое-какие документы публиковали под псевдонимами в новую эпоху всеобщего развала некоторые бывшие работники Комитета государственной безопасности, пользуясь наступившей смутой. Этими документами мы и пользуемся ныне при описании событий тех далёких времён.

Возле Клычкова вертелись агенты с кличками «Шмель» и «Михайлов». Они-то и осведомляли своё начальство о том, что Клычков «пьянствует и ведёт себя неприлично в Доме писателей, говорит, что крестьянское движение идёт по неверному пути. Крестьяне при таком положении станут вскоре волками. Кажется, эта коллективизация разразится большой бедой…».

«Клычков расшифровал так „КВЖД“ — „Куда ветер жидовский дует“. Другой анекдот о том, как один гражданин спрашивает другого: „Почему ныне наступила поздно зима?“, а тот отвечает: „Потому, что крестьянин не торжествует“».

«…Клычков, будучи пьяным, в столовой Дома писателя кричал: „Долой советскую власть“… Клычков на другой день после опубликования в печати статьи Сталина „Головокружение от успехов“ в столовой Дома писателя снова громил большевиков. Правда, Клычков был пьян, но он говорил так искренне и убеждённо, что было видно — он выражает свою истинную, неприкрашенную сущность. Клюев громогласно кричал, что „этот азиат — болван и он русских обмануть не сможет. Не купить ему больше крестьян лживыми и подлыми своими статейками. Никто уже ему не поверит“. Клычков также утверждал, что колхозное строительство является основным злом, которое ведёт страну к обнищанию и разорению…»

«Оперативные материалы» доставлялись не только гэпэушному начальству. С ними, бесспорно, знакомилось и начальство высшее.

Уже в 1978 году престарелый Вячеслав Михайлович Молотов, требовавший беспощадно бить по кулаку, отвечал на вопросы Феликса Чуева о тех трагических днях.

«Деревня сразу поднялась к коллективизации. Начался бурный процесс, какого мы и не предполагали. Получилось гораздо лучше, удачнее. Что касается раскулачивания, то в постановлении ЦК 5 января 1930 года отмечалось, где, в каких областях проводить коллективизацию, но, конечно, перегибы были, и немалые, и Сталин об этом говорил…

Я понимал крестьянских писателей: им жаль мужика. Но что поделаешь? Без жертв тут было не обойтись. Говорят, что Ленин бы не стал так поступать. Ленин в таких делах был посуровее Сталина. Многие говорят, что Ленин бы сам пересмотрел свои положения о диктатуре пролетариата, что он не был догматиком и т. п. Это им очень так хотелось бы, чтоб он пересмотрел…»

…Клюев готовился к переезду в Москву. В Ленинграде ему было делать уже нечего. Дни эти он при каждом удобном случае проводил с Анатолием.

«День и ночь заботливо пестует меня Клюев. Ни раскрыться, ни даже подумать ни о чём нельзя, чтоб он не предупредил меня своей тёплой заботой. Светлый мой друг. Я люблю его несказанно. Говорим с ним много. Он читает свои стихи из „Песнослова“. Поёт былины. Говорит о покаянии. О вере. Выводим вместе, что вера — это любовь…

Раз он поёт былину. Плачет и говорит:

— Русскому человеку всегда хорошо поплакать.

Встал как-то и, подняв веки, воспалённые слезами, промолвил:

— Тяжелы ступени чужих лестниц. Знаешь, хочется свой угол наладить» (из записок Анатолия Яра).

В Москву, где наладит Николай своё последнее вольное жильё, он переедет, обменяв питерскую площадь, в начале апреля 1932 года.

Глава 31 «…ВСЁ, КАК СКАЗКА, НА ГРАНАТНОМ…»

В 1930 году нищий Клюев хлопочет о персональной пенсии. Весной 1931 года на заседании рабочего президиума правления Ленинградского отделения Всероссийского союза писателей составляется протокол со следующим заключением: «Учитывая литературные заслуги Н. А. Клюева как крупного художника слова, признать возможность возобновления ходатайства, несмотря на его антиобщественные тенденции, которые усматриваются в некоторых произведениях Клюева».

А в июле 1931 года на заседании комиссии по перерегистрации Союза Клюеву было предложено представить в Союз «развёрнутую критику своего творчества и общественного поведения». Слишком были очевидны последствия дальнейшего разбирательства «развёрнутой самокритики», и Клюев, приступивший к написанию соответствующего заявления, ни словом не обмолвился о написанной, так и не пристроенной в печать и читаемой на домашних чтениях «Погорельщине». Он сосредоточился на том, о чём знала вся литературная общественность — на публикации «Деревни» и последующей травле поэмы. Поначалу в выражениях он не стеснялся: «Если средиземные арфы живут в веках, если песни бедной занесённой снегом Норвегии на крыльях полярных чаек разносятся по всему миру, то почему же русский берестяный Сирин должен быть ощипан и казнён за свои многопёстрые колдовские свирели — только лишь потому, что серые, с невоспитанным для музыки слухом обмолвятся люди, второпях и опрометно рассуждая, что товарищ маузер сладкоречивее хоровода муз? Я принимаю и маузер, и пулемёт, если они служат славе Сирина — искусства…»