Карел Чапек - Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки

• Название: Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 5. Путевые очерки
• Автор: Карел Чапек
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1976

В том включены очерки К. Чапека, написанные во время путешествий по странам Европы — в Италию, Англию, Испанию, Голландию, по Скандинавии, а также очерки о Чехословакии. Том иллюстрирован рисунками Карела Чапека.

Стр. 6. Иозеф Чапек. Обложка «Итальянских писем», Прага, 1923.

---

С Хиральды вы увидите и всю Севилью, белую и ясную, так что глазам больно, розовеющую плоскими черепичными крышами, прошитую фаянсовыми куполами и колокольнями, зубчатыми стенами, пальмами и кипарисами;  а прямо под вами — огромный, почти чудовищный кров собора: каскады колонн, шпилей, круто изогнутых арок, контрфорсов и башенок, а вокруг — неоглядную зеленую и золотую равнину Андалузии, искрящуюся белизной человеческих домиков. А если глаз у вас зоркий, увидите больше: увидите семьи на дне патио и садики на балконах, на террасах, на плоских крышах — везде, где возможно поставить цветочный горшок; увидите женщин, которые поливают цветы или белят белой известкой белоснежный кубик своего дома, словно весь смысл этой жизни в ее красоте.

Теперь, когда под нами целый город, заглянем в два места, особенно почитаемых и изукрашенных всеми дарами искусства. Одно из них — кафедральный собор. У каждого порядочного кафедрального собора двоякая функция. С одной стороны, он настолько велик, что порывает все связи с домами людей; стоит среди них, как священный слон среди овец, одинокий и чужеродный —  божий утес в гуще людского муравейника. С другой же, он — единственное вольное пространство, распахнувшееся в недрах города; он шире городской площади, больше базара; из узких уличек, двориков и чуланчиков людского быта сюда вы всходите как на вершину горы; все эти своды, колонны простор не стесняют — наоборот, раздвигают его вдохновенным размахом, оставляя широкую, уходящую в небо пробоину в тесноте средневекового города. Тут уж дыши полной грудью, вот где тебе раздолье, душа. Вот где во имя божье вздохни с облегчением.

Что там внутри, этого я уже и не скажу. Алебастровые алтари и грандиозные решетки, гробница Колумба, резьба и Мурильо, золото и инкрустации, мрамор и барок, ретабло и пюпитры и еще много разных католических вещей, которые я даже и не видел, ибо смотрел на то, что за всем этим, — на пять огромных, круто вздыбившихся нефов, на эти корабли господни, величественный флот, плывущий по сверкающей Севилье;  какой груз искусства и культа отягощает борта их и, несмотря на это, сколько там еще священного и вольного простора!

Второе место — ayuntamiento, то есть ратуша. Севильская ратуша снаружи вся расшита рельефами, фестонами, гирляндами, колоннами, кариатидами, гербами и масками, а внутри от потолка до пола сплошь окутана резьбою, балдахинами, позолотой, фаянсом, лепными завитушками и всем добром, какое только могут изготовить мастера всех цехов. Есть что-то помпезное и немного наивное в этом самолюбованье городской общины, в нем что-то от добродушной вальяжности бубнового или червонного короля. Эти старые ратуши всегда умиляют меня своим откровенным провозглашением славы и блеска общины; в них, я бы сказал, старая городская демократия воздвигала себе самой трон и украшала его, как алтарь; или — как резиденцию короля.

В наши дни демократия если и разорится на какой-нибудь дворец, то обязательно построит банк или торговый дом. В эпохи менее передовые строили храм и ратушу.

Алькасар

Снаружи это средневековая зубчатая стена из голых каменных плит; а внутри — мавританский замок, исписанный стихами из Корана и от пола до верхушки изукрашенный невообразимыми причудами и чарами Востока. Знайте, что этот замок «Тысячи и одной ночи» мавританские зодчие построили для христианских королей. В лето тысяча двести сорок восьмое (говоря стилем исторических хроник) христианнейший король Фердинанд[273] в день святого Климента вступил в отвоеванную у мавров Севилью; но совершить этот христианский подвиг помог ему некий Ибн аль-Ахмар, султан Гренадский, из чего явствует, что религия издавна заключала контракты с политикой. После этого христианский король изгнал из Севильи триста тысяч богом проклятых мусульман, по соображениям, разумеется, религиозным и просветительским; но еще целых триста лет потом продолжали мавританские искусники строить христианским королям и идальго дворцы и расписывать стены их своей хрупкой орнаментикой и куфическими сурами[274] Корана, что проливает некоторый свет на вековую борьбу христиан с маврами.

Ну, а если бы мне все-таки понадобилось описать словами залы, покои и патио Алькасара, я бы взялся за это, как каменщик, — прежде всего навез строительный материал: камень, майолику, алебастр, мрамор, драгоценное дерево и телегу красивейших слов, чтобы замешать стилистический раствор; потом, по-строительски, начал бы снизу, от фаянсовых полов, на которые поставил бы тонкие мраморные колонки, больше всего потрудившись над их основанием и капителью, но особенное внимание обратил бы на стены, облицованные чудесными майоликовыми изразцами, окутанные кружевом алебастра, покрытые нежными, переливчатыми многоцветными арабесками, прорезанные окнами, аркадами, ажурами, павильонами, ахимезами, галереями — целым набором изысканно вычерченных подков, ломаных дуг, кругов и провесов; а надо всем этим раскинул бы потолки, сводики, перекрытия из сталактитов, алебастровых кружев, сеток, звезд, ячеек резьбы, золота и росписи и, проделав все это, устыдился бы своей грубой, топорной работы, потому что описать это словами невозможно!

Возьмите лучше калейдоскоп и вертите, пока голова не закружится от такой нескончаемой геометрии; глядите на водную рябь, пока не замутится в глазах; курите гашиш, пока свет не заменится нескончаемой чередой исчезающих и проступающих образов; прибавьте сюда все, что ни есть одуряющего, галлюцинаторного, переливчатого, сладострастного; все, что туманит разум; все, что походит на кружево, филигрань, парчу, самоцветы, сокровища Али-Бабы, драгоценные ткани, сталактитовые гроты и просто сновидение; и все это прихотливо мерцающее, фантастическое, почти бредовое, разберите вдруг удивительно стройным, аккуратным и строгим рядом, подчините законам какой-то тихой и созерцательной сдержанности, какой-то мудрой мечтательной отрешенности, расстилающей эти сокровища сказок самой тонкой, почти невещественной, неосязаемой пеленой, вздымающейся на легких аркадах. Это непередаваемое великолепие так лишено рельефности, что становится почти нетелесным, — кажется, это фантом, неуловимый отблеск, упавший на стену. Как материально, как примитивно и тяжеловесно наше искусство по сравнению с этими дивными маврами; оно скорей для осязания, а не для зрения, как будто мы обеими руками держим и ощупываем то, что нравится, хватаем это сильно и грубо, как свою собственность. Бог знает, какая оторванность, какой чудовищный восточный спиритуализм привел мавританских зодчих к их чисто оптическому чародейству, к этим словно пригрезившимся нетелесным постройкам, сотканным из кружев, блесток, ажура и калейдоскопических образов; это насквозь мирское, чувственное, сладострастное искусство уничтожает самую материю, превращая ее в волшебную дымку. «Жизнь есть сон». И тут вы уже начинаете понимать, что латинский земледелец с римским христианином должны были смести эту чересчур утонченную украшательскую расу. Европейская массивность и трагичность должна была перевесить духовный сенсуализм одной из самых изысканных культур.

Говоря короче, отличие стиля европейских зданий от мудехарской архитектуры заключается хотя бы в том, что готика, да и барок, рассчитывали на человека стоящего или коленопреклоненного,  а мавританские зодчие, явно, возводили свои постройки для духовных сибаритов, которые лежали на спине и услаждались, глядя на все эти колдовские своды, арки, фризы и нескончаемые арабескные орнаменты, простертые у них над головой, дабы служить неиссякаемым источником мечтательного созерцания.

Тут, откуда ни возьмись, на эти фантастические нежные патио, замкнутые зубчатой стеной, слетает стайка белых голубей, и, словно удивившись, вы вдруг понимаете подлинный род этой магической тектоники: чистейшая лирика.

Jardines[275]

Сады Алькасара устроены, как все испанские сады; впрочем, есть там вещи, которых вы не найдете в другом месте, например: baños — сводчатая купальня доньи Марии де Падильи, любовницы христианского короля Педро Жестокого[276]. Говорят, по правилам тогдашнего этикета, придворные кавалеры должны были пить воду из ее купальни, но я не верю этому, ибо в Севилье едва ли видел кабальеро, пьющего воду.

Я попытался нарисовать по памяти вид обыкновенного испанского сада, но так как на одном листе это не поместилось, вынужден был рисовать на трех.

1. Испанский сад состоит прежде всего из кипарисов, подстриженных буксов, мирт, волчьих ягод, лавров, лавровишней, остролиста, жимолости и всех этих декоративных кустарников, пирамид и шаров, из которых тут выстрижены, вывязаны и выложены шпалеры, аллеи и коридоры, своды и арки, живые изгороди, стенки, бордюры, загородочки, окна, кулисы, лабиринты —  целая умная геометрия старой и строгой школы садового искусства; в этой залитой солнцем стране человек понимает, что главное — не садовая зелень, а садовая тень.