Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

• Название: История воссоединения Руси. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Товарищество "Общественная польза"
• Жанр: История
• Год: 1874

К этому желчному и острому на язык писателю лучше всего подходит определение: свой среди чужих, чужой среди своих. С одной стороны – ярый казакофил и собиратель народного фольклора. С другой – его же беспощаднейший критик, назвавший всех кобзарей скопом «п’яними і темними», а их творчество – «п’яницькою бреходурнопеєю про людожерів-казаків».

П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом "української національної ідеології”, многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его "апостолом нац-вiдродження”. В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, "идеализировал гетманско-казацкую верхушку”. Мифологизированная и поэтизированная украинская история начала ХIХ в. произвела на молодого учителя слишком сильное впечатление. Но более глубокое изучение предмета со временем привело его к радикальной смене взглядов. Неоднократно побывав в 1850-1880-е годы в Галиции, Кулиш наглядно убедился в том, что враждебные силы превращают Червонную Русь в оплот украинства-антирусизма. Борьбе с этими разрушительными тенденциями Кулиш посвятил конец своей жизни. Отныне Кулиш не видел ничего прогрессивного в запорожском казачестве, которое воспевал в молодости. Теперь казаки для него – просто бандиты и убийцы. Ни о каком государстве они не мечтали. Их идеалом было выпить и пограбить. Единственной же прогрессивной силой на Украине, покончившей и с татарскими набегами, и с ляшским засильем, вчерашний казакофил признает Российскую империю. В своих монографиях "История воссоединения Руси” (1874-77) и "Отпадение Малороссии от Польши” (1890) Кулиш убедительно показывает разлагающее влияние запорожской вольницы, этих "диких по-восточному представителей охлократии” – на судьбы Отчизны.

Кулиш, развернув широкое историческое полотно, представил казачество в таком свете, что оно ни под какие сравнения с европейскими институтами и общественными явлениями не подходит. Ни светская, ни церковная власть, ни общественный почин не причастны к образованию таких колоний, как Запорожье. Всякая попытка приписать им миссию защитников православия против ислама и католичества разбивается об исторические источники. Данные, приведенные П. Кулишем, исключают всякие сомнения на этот счет.

Оба Хмельницких, отец и сын, а после них Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого - главы Ислама. С крымскими же татарами, этими "врагами креста Христова", казаки не столько воевали, сколько сотрудничали и вкупе ходили на польские и на московские украины.

На Кулиша сердились за такое развенчание, но опорочить его аргументацию и собранный им документальный материал не могли. Нет ничего удивительного, что с такими мыслями даже в независимой Украине Кулиш остается полузапретным автором. «Черная рада» включена в школьную программу. Но уже предисловие к ней, где автор говорит о политическом ничтожестве гетманов, ученикам не показывают. Что же касается исторических сочинений Кулиша, то их попросту боятся издавать.

Обращение к нему и по сей день обязательно для всякого, кто хочет понять истинную сущность казачества. 

---

С водворением турок в Греческой империи, понадобились им толпы невольников и невольниц для служения их азиатской роскоши и неге. Убогие татары, находя поставку пленников богатым туркам весьма выгодной, обратили набеги в постоянный промысел, и вывозили в Крым из Червонной Руси, Польши и литовской Украины сотни и тысячи захваченных врасплох людей. С каждым годом этот промысел принимал более широкие размеры, так что, по сказанию Михалона Литвина, относящемуся к половине XVI века, корабли, приходившие в Крым из-за моря с оружием, одеждами и лошадьми, отплывали обратно, нагруженные невольниками. Это обстоятельство изменило, не только отношения между монгольским и славянским миром, но и сами границы между ними.

До подчинения султану Крымского Юрта, граница между владениями литовскими и землями, принадлежавшими перекопским, очаковским и белгородским татарам, а далее — молдавскому господарю, шла таким образом. Начиналась Литва от речки Морахвы, впадающей в Днестр. Отсюда шла граница срединою Днестра мимо Тягини (Бендер) к устью Днестра и к морю. Далее шла она Днепровским Лиманом мимо Очакова, который стоял на литовской земле, и только в 1492 году был отстроен крымцами на старом городище [11]; потом входила в устье Днестра и шла ложем реки до острова Тавани. У Тавани были перевозы, с которых половина дохода принадлежала литовскому великому князю, а другая — крымскому хану. Начиная от Тавани, Днепр принадлежал уже весь Литве; граница поворачивала к юго-востоку до Овечей-Воды, потом шла вверх по течению этой речки и по верховьям рек Самары и Оргея до Донца, а от Донца по Тихую-Сосну, где литовские владения прикасались к московским. На эти границы последний киевский князь Симеон Олелькович посылал своего черкасского наместника Свиридова, и тот, разъезжая по всему рубежу, обозначал пределы земли литовской от земли татарской, Белгородчины и владений волошских.

В устье Днестра, повыше моря, по направлению к городу Тягин, на левом берегу, находился встарину литовско-русский порт Кочубей (ныне Одесса), откуда доставлялся хлеб в незавоеванную ещё турками Грецию. Длугош, современник Владислава Ягайла, под 1415 годом, говорит, что в этом году прибыли цареградские послы к Ягайлу с просьбою о вспоможении хлебом их столице, теснимой турками, и что Ягайло назначил им в Кочубее место, куда для них будет сплавлен хлеб. Невдалеке от Белгорода и Очакова лежали займища русских панов: Бучацких, Язловецких и Синявских. Сохранились акты граничных споров между панами Язловецкими и королем Владиславом III о праве собственности на какие-то морские насыпи. Еще король Сигизмунд I договаривался с султаном Солиманом, чтобы жители Белгорода, лежавшего на противоположном берегу Днестра, платили в его казну ежегодную дань за пользование пастбищами восточного берега. Но уже и в то время обладание черноморским берегом сделалось для литовско-польского правительства темным преданием, так что оно за справкою о бывших границах со стороны татар обратилось к киевским, каневским и черкасским старожилам; а спустя немного времени, королевский ревизор пограничных замков, Михалон Литвин, в своем докладе королю Сигизмунду-Августу, смешал таванские перевозы на Днепре с древними развалинами на реке Буг, которые были прозваны Витовтовою Банею, и в которых будто бы жили откупщики великого княжества Литовского, взимавшие с купцов пошлину. Но после падения Цареграда быстро отхлынуло промышленное население русское к северо-западу. Торговля русским хлебом уступила место торговле русскими пленниками. Плодоносное междуречье нижнего Днепра, Буга, Днестра превратилось в такую дикую пустыню, что во времена Стефана Батория войско Самуила Зборовского, скитаясь вдоль Буга и Ингула, умирало с голоду, а в конце XVI века казацкий гетман Наливайко писал кСигизмунду III, будто бы в этой пустыне от сотворения мира никто никогда не жил.

Утвердясь в Царьграде, турки подчинили Крымское Ханство верховной власти своего султана, который владел Кафою, главным рынком тогдашнего Крыма, и содержал в Козлове (Евпатории) гарнизон турецкий. По договору 1478 года, заключенному между султаном и ханом Менгли-Гиреем, султан, как верховный государь Крымского Юрта, мог вести хана с его народом на войну, давая ему содержание; сам же хан не имел права начинать войну и заключать мир. Направляя орду то в одну, то в другую сторону, султаны скоро оттеснили от Черного моря прежних поселенцев и сделали белгородские и очаковские побережья путем сообщения между Крымом и задунайской Турцией. Вслед затем, подчинив своему господству Молдавию и Валахию, они распространили свои владения до Днестра. Сын Казимира Ягеллона, Альбрехт, сражался с ними уже в собственных пределах; внук Казимира, Людовик Венгерский, пал в битве с турками под Могачем; а внучка Казимира, Изабелла Запольская, венгерская королева, в 1541 году, отдала султану Солиману своего малолетнего сына в опеку с половиною Венгрии [12]. Вслед за осадою Вены, войска Солимана готовы были проложить себе путь к завоеванию остальной Европы. Ужаснувшись турецкого могущества, польское правительство согласилось на все статьи мирного договора с Турцией и, обещав платить ежегодную дань татарам, отказалось от устьев Днестра и Днепра.

Татарские набеги во времена Менгли-Гирея были так опустошительны, что в начале XVI века Украина Польского государства обозначалась пограничными крепостями Буском и Галичем, а Бар, Хмельник и Винница считались опасными форпостами, в которых могли держаться только отважнейшие воины. Даже в конце XVI века, польский географ Сарницкий писал, что замок Бар построен при самом входе в Татарию [13]; а турки и в 1617 году не переставали утверждать, будто бы замки: Бершад, Корсунь, Белая-Церковь, Канев, Черкасы и Чигирин, стоят на земле, принадлежащей султану. Впоследствии сторожевая линия выдвинулась в степи до Брацлава, который, с одной стороны, посылал свои разъезды к Подольскому Каменцу, а с другой — к Белой-Церкви. Белоцерковские разъезды встречались к западу с брацлавскими, а к востоку с киевскими [14]. По эту черту, до конца XVI века, простиралась Украина, то есть, пограничная область Польско-Литовского государства; по эту черту обрабатывались тогда поля и виднелись между них сёла и хутора, с пасеками, охраняемые сторожевыми могилами. На могилах стояли замковые команды, готовые подать условный знак, что татарские загоны близко. Местами, на них висели так-называемые королевские дзвоны; местами зажигались бочки, облитые смолою. Далее, тянулись к Перекопу, на несколько дней пути, необозримые степи, или так называемые дикие поля, по которым бродили никем нетревожимые стада серн, оленей, сугаков, диких лошадей, буйволов. Словом — к востоку от русских подвижных поселений лежало тогда море степей, на котором лишь изредка можно было встретить следы былой человеческой жизни.

Через это степное море переправлялись татары в Украину, которая не всегда могла защищаться от них своими укреплёнными местами. В 1482 году хан Менгли-Гирей сжег и заполонил весь Киев, разграбил и Печерский монастырь. Той же участи должны были ожидать и последние замки на Днепре, Канев и Черкасы. Только неусыпная бдительность сторожевых постов спасала их от внезапного набега, а мужество русских пограничных дружин заставляло татар пробираться на добычу украдкою.

При таком положении края, днепровский Низ, богатый рыбами и зверями был доступен одним промышленникам-воинам, которых мы и встречаем в современных актах под именем казаков. Предприимчивые люди с верхнего Днепра и "с других сторон" хаживали в те времена водою на Низ к Черкасам и далее. Со всего, что там добывали, они были обязаны давать киевскому воеводе десятую часть; а когда сверху или снизу привозили в Киев просольную вялую или свежую рыбу, то от бочки соленой рыбы воеводский урядник, называвшийся осмником, брал на город (то есть на воеводский замок) по шести грошей, а со свежей — десятую часть. Эти промышленники, называются в акте 1499 года казаками и различаются от купцов, которые, приезжая в Киев, становились, так же как и казаки, на подворьях у мещан. Приезжий в Киев народ предавался, вместе с мещанами, буйному разврату. Привычка "делать непочестные речи с белыми головами" (женщинами) вкоренилась тогда в Киеве до такой степени, что пеня за это составляла одну из главных статей дохода митрополита и воеводы. Но пеня за непочестные речи с так-называемых гостей, которыми в те времена были турки, татары и армяне, превышала взыскание с христиан в 12 раз.

Что казак был прежде всего отважный воин-добычник, это видно из появления казаков славянских в противодействие разбоям казаков монгольских. Что он был, при известных обстоятельствах, таким же степным чабаном, как и татарин, об этом можно заключить из приведенных выше кочевых терминов, усвоенных в казацком быту. Что, наконец, казаки, подобно древним варяго-руссам, занимались торговлей в перемежку с войной, доказывают их промышленные походы на Низ, недоступные во времена Менгли-Гирея ни для кого, кроме людей военных.