Пантелеймон Кулиш - История воссоединения Руси. Том 1

• Название: История воссоединения Руси. Том 1
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Товарищество "Общественная польза"
• Жанр: История
• Год: 1874

К этому желчному и острому на язык писателю лучше всего подходит определение: свой среди чужих, чужой среди своих. С одной стороны – ярый казакофил и собиратель народного фольклора. С другой – его же беспощаднейший критик, назвавший всех кобзарей скопом «п’яними і темними», а их творчество – «п’яницькою бреходурнопеєю про людожерів-казаків».

П.А. Кулиш (1819-1897) остается фаворитом "української національної ідеології”, многочисленные творцы которой охотно цитируют его ранние произведения, переполненные антирусскими выпадами. Как и другие представители первой волны украинофильства, он начал свою деятельность в 1840-е годы с этнографических и литературных изысков, сделавших его "апостолом нац-вiдродження”. В тогдашних произведениях Кулиш, по словам советской энциклопедии, "идеализировал гетманско-казацкую верхушку”. Мифологизированная и поэтизированная украинская история начала ХIХ в. произвела на молодого учителя слишком сильное впечатление. Но более глубокое изучение предмета со временем привело его к радикальной смене взглядов. Неоднократно побывав в 1850-1880-е годы в Галиции, Кулиш наглядно убедился в том, что враждебные силы превращают Червонную Русь в оплот украинства-антирусизма. Борьбе с этими разрушительными тенденциями Кулиш посвятил конец своей жизни. Отныне Кулиш не видел ничего прогрессивного в запорожском казачестве, которое воспевал в молодости. Теперь казаки для него – просто бандиты и убийцы. Ни о каком государстве они не мечтали. Их идеалом было выпить и пограбить. Единственной же прогрессивной силой на Украине, покончившей и с татарскими набегами, и с ляшским засильем, вчерашний казакофил признает Российскую империю. В своих монографиях "История воссоединения Руси” (1874-77) и "Отпадение Малороссии от Польши” (1890) Кулиш убедительно показывает разлагающее влияние запорожской вольницы, этих "диких по-восточному представителей охлократии” – на судьбы Отчизны.

Кулиш, развернув широкое историческое полотно, представил казачество в таком свете, что оно ни под какие сравнения с европейскими институтами и общественными явлениями не подходит. Ни светская, ни церковная власть, ни общественный почин не причастны к образованию таких колоний, как Запорожье. Всякая попытка приписать им миссию защитников православия против ислама и католичества разбивается об исторические источники. Данные, приведенные П. Кулишем, исключают всякие сомнения на этот счет.

Оба Хмельницких, отец и сын, а после них Петр Дорошенко, признавали себя подданными султана турецкого - главы Ислама. С крымскими же татарами, этими "врагами креста Христова", казаки не столько воевали, сколько сотрудничали и вкупе ходили на польские и на московские украины.

На Кулиша сердились за такое развенчание, но опорочить его аргументацию и собранный им документальный материал не могли. Нет ничего удивительного, что с такими мыслями даже в независимой Украине Кулиш остается полузапретным автором. «Черная рада» включена в школьную программу. Но уже предисловие к ней, где автор говорит о политическом ничтожестве гетманов, ученикам не показывают. Что же касается исторических сочинений Кулиша, то их попросту боятся издавать.

Обращение к нему и по сей день обязательно для всякого, кто хочет понять истинную сущность казачества. 

---

В те времена, с которых начинаются исторические польские и русские предания, коренные жители Польши и Руси назывались различными именами, по различным родам, общинам или племенам, к которым принадлежали, но по языку все они были славяне. Язык древних славян не имел резких областных отличий: эти отличия выработались впоследствии. Верования уславян были одинаковы, доисторические предания — во многом сходны; бытовые и судные обычаи, установившиеся в незапамятную старину, распространены еще и в настоящее время по Славянщине всюду; а все это вместе заставляет предполагать, что разделенное на различные племена население великой польско-русской равнины говорило, веровало и управлялось — или одинаково, или с небольшими местными особенностями.

Когда князья русь или, как их иначе называют, варяго-руссы, были призваны новгородцами и их соседями для поддержания обычного у них порядка [1], Русью, или русскою землею, сперва назывались только те области, которые вверили им у себя верховный суд и защиту от других полукочевых племен. Когда же эти князья взяли под свою власть поднепровские и другие славянские области, когда и в этих областях установили они тот же порядок, который поддержали на севере, тогда вся земля, подвластная князьям, называвшимся русью, сохраняя свои областные имена, называлась русскою землею, и смысл этого названия был не столько тот, что русь княжила и владела ею, сколько тот, что русь охраняла в этой земле установившийся обычаем порядок [2]. Когда же наконец Владимир Киевский присоединил к своим владениям от Польши так называемые червенские города, то есть южные земли до Карпат и до реки Сана, а к западу потеснил ляхов за реку Буг, — Русью стали называться и те области, которые прежде находились под властью ляхов. Если бы князь Владимир овладел всем пространством до Вислы или даже до Одера, — все это была бы Русь, в смысле подчиненности князьям, которым присвоено было это имя при появлении их среди северной Славянщины.

Первобытные названия славянских племен, под властью русских князей, переставали означать полную отдельность одного племени от другого и начали употребляться только в смысле отличия их местности, обычая и наречия. Сохраняя свое областное самоуправление, эти племена в то же время признавали над собой верховный суд русского князя, платили ему дань на содержание военной дружины и помогали ему в войне собственными ополчениями. Сколько бы славянских племен ни вошло таким образом в круг княжеской власти, или, как говорилось на Украине после, под его прИсуд, — все они, не переставая называться прежними именами, например: бужанами, мазовшанами, куявянами, назывались бы русью или русским народом, так точно, как, например, это произошло с жителями правой стороны реки Сана, которые до Владимира, так же как и славяне, жившие за Саном, были известны под именем белых хорватов, а со времен Владимира начали называться русью.

Но в названии Русь выразилась не одна та мысль, что такие-то области так или иначе принадлежали, в такой или иной степени повиновались князьям русского рода. До прихода этих князей в Киев, поднепровские области платили дань волжским Козарам; до похода князя Владимира на ляхов (в 981 году), так называемые червенские города с Перемышлем были подвластны ляхам; им же принадлежали и люблинские земли до времен галицкого князя Даниила. Но эти земли не усвоили себе названия Козарии или Ляхии, напротив, сохранили за собой русское имя и после того, как ляхи, при короле Казимире III, опять захватили их под свою власть.

Совсем иное явление представляет имя польское. Нынешние польские историки не могут даже указать, какие именно земли и с которого времени назывались Польшею, а старинные польские летописцы смутно вспоминают о полянах, живших за Вислою, и называют их то поляками, то ляхами. Русские люди искони знали только ляхов; о поляках же в старину не было и речи. Даже в подвластных польским королям областях, например в земле Люблинской, завислянских жителей называли туземцы не иначе, как ляхами, а русские летописи XIII столетия, говоря о походах князей на ляхов, под именем лядской земли разумели толко области по ту сторону Вислы. Имена: Польша, Польский край, Польский народ, введены в употребление государственными людьми позднейшего времени и распространены ими по обеим сторонам Вислы искусственно. Эти имена были любимы панами и шляхтою, но простой народ не дорожил ими, а во многих польских областях и не употреблял их — до тех пор, пока шляхта не уразумела наконец, что для нее не выгодно и опасно присваивать одной себе имя польского народа. Тогда-то начала она всячески внушать простолюдинам, что они такие же поляки, как и помещики, что слава древних поляков есть и их слава, что прежний порядок вещей в Польше должен быть и для них дорог, и тому подобное. Но поздно спохватились привилегированные представители польского имени. Даже в наше время простой народ, не только по сю, но и по ту сторону Вислы, не всюду принял польское имя, и называет поляками только шляхту да мещан, а себя отличает от них областными названиями, говоря: "Мы — мазуры; мы — куявяне; мы—краковяки", и пр.

Это обстоятельство сделается совершенно понятным, когда мы вспомним, как строилось Польское государство. Строилось оно помимо народа и в противоположность народным обычаям, — вовсе не так, как Русское. В то время, когда князья русь поддержали на севере по Днепру и до самих Карпат порядок жизни, установившийся обычаем, — за Вислою уже резко выделилось из народа высшее сословие, отрознилось от него обычаями, позаимствованными от немцев, выпросило себе у королей привилегии и, живя в замках, обижало тех, которые продолжали жить селами, по-старинному. Из этого-то гордого сословия размножилась впоследствии шляхта, которая только себя считала народом (narod szlachecki), почему и имя Польского народа присвоила исключительно своему сословию. Но, пока до этого дошло, притесненные и обедневшие жители сел не один раз восставали против жителей замков, захватывали их имущества, женились насильно на их женах и пытались уничтожить их привилегии (совершенно, как делали впоследствии казаки); словом — народ, обиженный привилегированными владельцами замков, стремился воссоздать тот естественный порядок вещей, который русские князья оставляли нетронутым в подвластных им областях. Но паны действовали заодно с латинским духовенством, которое, в начале польской истории, состояло из одних пришлых немцев, и потому всячески помогало панам, своим питомцам, одолеть поселян. По смерти короля Болеслава Храброго, досада народа на владельцев замков, на бискупов и ксёнзов дошла до того, что народ, восставши против панов, истребил всех бискупов и ксензов, и возвратился к прежней славянской вере, уничтоженной латинцами. Только с помощью заграничных немцев и новых присланных ими в Польшу бискупов и ксензов, владельцы замков успели взять верх над поселянами и принудили их к латинскому церковному обряду.

Таким образом история земель, составивших впоследствии Польшу, по древним письменным свидетельствам, не заподозренным и польскими учеными нашего времени, начинается упорною борьбою притесненных классов населения с теми классами, которые утвердили за повислянскою Славянщиною имя Польши, и победою над ними этих последних, с помощью латинского, пришлого из немецких земель, духовенства. Нельзя не заметить, что занятие князем Владимиром червенских городов и князем Даниилом земли Люблинской согласовалось вполне с духом восстания, который искони одушевлял обиженные сильными людьми массы во владениях деспотических и гордых представителей польского имени. Эти массы естественно должны были дорожить восстановлением гражданской равноправности, нарушенной исконным полноправством панов, и стремиться к тому обычному самоуправлению, которому в русских областях был большой простор даже и при случайном самовластии некоторых русских князей, то есть при злоупотреблении вверенною им властью. На этом основании можно полагать, что имена: Русь, Русская земля, Русский народ, первоначально принимались одинаково на всей равнине, которая впоследствии является в истории в виде двух государств, Польского и Русского, и где только хоть временно господствовало вечевое, уравнивающее все классы право, общее русским областям, там навеки народ остался в собственном мнении русским, какое бы правительство ни повелевало им. Это право не было установлено пришельцами: оно получило свое начало от исконного славянского понятия о равноправности и развивалось по мере развития или видоизменения русской гражданственности. Вечевое право в начале было свойственно всем обитателям берегов Вислы, которые, по древнейшим преданиям о славянах, ничем не отличались от обитателей берегов Днепра; только на берегах Днепра и во всей древней Руси оно было общим для всех сословий, а в областях, составивших Польшу, паны присвоили самоуправление исключительно своему сословию. С одной стороны, они постоянно старались освободить свое сословие от власти короля, а с другой — подавляли народное самоуправление, которое, по старой памяти о сельских громадах, сходах, копах и вечах, все еще проявлялось в некоторых местах. Не мудрено, что каждая область, отторгаемая древними русскими князьями от Польши, навсегда усвоивала своим жителям имя русских. Слово русский, в период созидания политического тела Польши, в понятии сельских общин, значило, можно сказать, то же, что славянский, не подвластный онемеченным, латинизованным панам, своеобычный, народоправный.