Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

• Название: Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика
• Автор: Маргарита Бычкова
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91791-179-3

Книга содержит работы видного историка Маргариты Евгеньевны Бычковой 1970–2000-х гг. Они впервые собраны вместе и посвящены проблемам формирования правящих классов Русского государства и Великого княжества Литовского, генеалогии и геральдике дворянства XVI–XVII вв.

Архивные поиски позволили автору ввести в научный оборот важные исторические источники, публикация которых сопровождается скрупулезным источниковедческим исследованием.

---

Книга о Сапегах по своему научному уровню стоит ниже книг Ю. Вольфа. Это в прямом смысле слова генеалогический справочник, хотя и великолепно оформленный, с обширным фактическим материалом: в нем опубликованы ценные документы по истории Сапег. Если сравнить в столь близких по форме книгах «Пацы» и «Сапеги» вступительную часть, где излагается семейная легенда, то это различие видно сразу. Ю. Вольф объясняет значение слова «пац», перечисляет лиц с этим прозвищем, упоминаемых в документах XV – XVII вв., разбирает и отвергает позднюю легенду о происхождении Пацев из Италии. В предисловии к «Сапегам» не сказано о происхождении этой семьи, а лишь описано, как они получили княжеский титул от германского императора.

В книге «Князья литовско-русские…» Ю. Вольфа легенда Сапег по форме ближе к легенде Пацев из работы «Пацы». Здесь разобраны ошибки, благодаря которым в некоторых генеалогических трудах Сапеги считались потомками Гедимина, а также вопросы о подделках ранних документов, относящихся к Сапегам[108].

Не вызывает сомнений, что доступ к Литовской метрике был у Вольфа лишь благодаря К. Ф. Ожаровскому. Мы не исключаем возможности того, что Ю. Вольф участвовал в создании книги «Сапеги», написанной на том же материале и в той же манере, что и его книги[109]. Можно предположить, что материалы Литовской метрики, которая с 1878 г. в течение четырех лет копировалась для Ожаровского, обрабатывал и готовил к изданию Ю. Вольф, но окончательное редактирование книги «Сапеги» принадлежит К. Ф. Ожаровскому. Поэтому «Сапеги» и стоят в одном ряду с традиционными генеалогическими книгами того времени. Если наше предположение правильно, то, вспомнив, что «Сапеги» издавались в 1890–1894 гг., можно понять, почему Ю. Вольф, за три года опубликовавший пять работ (одну в 1884 г., три в 1885 г. и одну в 1886 г.), шестую напечатал лишь в 1895 г.

Таковы известные нам сведения о молодом и увлеченном исследователе русско-литовской истории, как охарактеризовал Ю. Вольфа З. Радзиминский, представлявший в 1882 г. его работу о князьях Кобринских[110] на заседании в Кракове.

Эти сведения позволяют говорить, что Ю. Вольф был самостоятельным и оригинальным исследователем по генеалогии княжеских семей, он сумел создать высоконаучные генеалогические справочники, сохранившие свое значение до наших дней. Ю. Вольф не создал собственной научной концепции о происхождении и эволюции дворянства, его исторические рассуждения тесно связаны с идеями современных ему либеральных историков. Но сама мысль связать задачи генеалогии с задачами исторического исследования – вопросами происхождения дворянских титулов и привилегий, государственных должностей, проблемами ономастики, проверкой достоверности родословных легенд и др. – была новой и прогрессивной, так как в то время основной целью, которую видели перед собой авторы генеалогических работ, являлось возвеличивание истории отдельной семьи, иногда в ущерб исторической правде.

Можно сказать также, что жизнь в Петербурге не только дала толчок для серьезного изучения источников по генеалогии, но и способствовала разви-тию научных взглядов Ю. Вольфа.

К 140-летию Николая Петровича Лихачева[111]

Я привык, что со мной все происходит не по шаблону.

Из письма Н. П. Лихачева С. Ф. Платонову

Еще пятьдесят лет назад отечественная историография относила Н. П. Лихачева к тем буржуазным историкам, чьи исследования отличаются мелкотемьем. Сегодня авторы многих работ, посвященных анализу творческого научного наследия Н. П. Лихачева, не скупятся на эпитеты. «Крупнейший историк, в трудах которого источниковедение достигло высшего для буржуазной историографии предела» (В. Л. Янин); «разносторонность интересов ученого была обусловлена его пониманием исторического источниковедения, единства письменного источника и вещественного…» (Л. Н. Простоволосова); «историк по образованию, владелец музея стал крупнейшим в России специалистом в области вспомогательных исторических дисциплин… то, что он начинал, теперь называется «комплексным источниковедением» (М. Л. Свойский).

Такое же разнообразие оценок деятельности Н. П. Лихачева было и при его жизни. Еще двадцатилетним, начинающим ученым он понял, что главное для него – «всепоглощающая страсть к архивным и кабинетным разысканиям» при полном отвращении «к административной деятельности» и «хладнокровное отношение к педагогической» деятельности. Поэтому Н. П. Лихачев так и не сделал чиновничьей карьеры, хотя какое-то время работал в Публичной библиотеке, не стал популярным лектором, хотя преподавал в Петербургском археологическом институте.

Разносторонняя критика развернулась и вокруг его докторской защиты (1891 г.); докторский диспут длился шесть с половиной часов, а затем продолжался на страницах газет. Н. П. Лихачева обвиняли в узости темы, увлечении фактами, его сочинение «Бумага и древнейшие бумажные мельницы в Московском государстве» сравнивалось с библиотечным каталогом. Однако любому, когда-либо обратившемуся к его работам, видно, что они написаны с истинным увлечением и любовью к источнику, к затронутой теме.

О Лихачеве мало вспоминают как об активном организаторе науки, а ведь он не только состоял почти во всех исторических обществах России, он сам был одним из основателей Русского генеалогического общества в С.-Петербурге, издал четыре тома «Известий РГО», был в числе тех, кто возобновил деятельность РГО в 1919 г. В одном из протоколов заседания общества было записано, что Лихачев подарил все свои записи об истории родословных книг Ю. В. Татищеву, который собирался изучать историю создания рукописей.

Николай Петрович Лихачев принадлежал к старинной дворянской семье, упоминания о деятельности его предков восходят к XV в. Сам Лихачев блестяще охарактеризовал положение своей семьи в русской истории, дав обобщающую характеристику формирования административного аппарата России XVII в.: «В Московской Руси довольно ясно различались два слоя служилых людей – люди родословные и неродословные… Люди родословные обыкновенно своих юных сочленов устраивали на службу не ниже московского дворянства, а многие стольниками с малых лет. Для таких фамилий деловая, приказная служба была редким исключением. Неродословное дворянство, чтобы выбиться из рядовых детей боярских, получить положение и почести, наоборот, выдвигало лучших своих представителей именно путем службы в приказах».

Не доверяя пышной родословной легенде Лихачевых, Николай Петрович полагал, что его предки принадлежали к тем детям боярским, которых Иван III «испоместил» на Новгородских землях после присоединения Новгорода к Москве. Тогда и появляется впервые Алексей Лихач, от которого пошли Лихачевы. Наибольшего расцвета, («хвастовство», как определил это сам Н. П. Лихачев) семья достигает в XVII в., когда Лихачевы «дотянулись до окольничества, и нет сомнения, что проживи царь Федор Алексеевич еще несколько лет, они попали бы в бояре». В одном источнике XVII в. о Лихачеве Иване есть запись: «Отечеством добр, а собою обышный». Предком Н. П. Лихачева был один из известнейших политических деятелей XVII в. Федор Лихачев – автор биографии царя Федора Алексеевича (этот труд был известен В. Н. Татищеву); к этому же времени восходит начало комплектования семейной библиотеки, сохранившейся до конца XIX в.

Николай Петрович родился и вырос в Казани, закончил там университет, защитил магистерскую (1889 г.) и докторскую (1891 г.) диссертации, но вся его дальнейшая судьба была связана с С.-Петербургом.

В 1888 г. была опубликована его первая монография «Разрядные дьяки XVI века», в которой автор в процессе исследования истории государственного учреждения впервые предложил свою теорию происхождения родословных книг в России, доказал существование и состав Государева родословца, составленного около 1555 г. дьяком Елизаром Циплятевым. Эта теория стала отправным пунктом дальнейшего исследования родословных книг, она сохранила свое значение и в наши дни. Для исследователя, занимающегося русской историей, эта книга является своеобразной энциклопедией, настолько она насыщена разнообразными фактами и текстами источников.

Как-то в раннем списке родословных книг я обнаружила неизвестную в науке легенду-памфлет о роде князей Глинских, которая привела меня в восторг именно редкостью своей формы – памфлет. Готовя текст к изданию, я нашла очень близкий вариант этой легенды в сносках книги «Разрядные дьяки». Мне повезло: у Лихачева была дефектная рукопись, в которой отсутствовали именно «памфлетные» фразы. Однако он оценил необычность самой легенды и опубликовал ее.

Чем всегда поражает Н. П. Лихачев, так это своей многогранностью. В основном он известен как один из крупнейших специалистов по истории русского средневековья, но он с одинаковым интересом и изяществом изучал историю рукописей, рукописной книги и почерка (составил Картотеку грамотности XVI–XVII вв. по автографам на русских грамотах, в которой собран большой палеографический материал, образцы почерка исторических деятелей, а Лихачев как специалист по почерку делал комментарии об уровне образованности этих людей), водяные знаки (автор одного из известных справочников по филиграням), печати и монеты (русские, европейские, византийские); он же был одним из ведущих специалистов по русской генеалогии, дипломатике, истории искусства. Для Николая Петровича Лихачева характерно умение работать и с письменными, и с вещественными памятниками. Его понятие «дипломатики» включает кроме истории текста актов историю письма во всем его объеме: бумага, водяные знаки, почерк, печати, их эмблематика и способ скрепления. При этом сопоставляются документы разных стран и эпох. Получается яркая картина грамотности и складывается история оформления документа, ведущая к истокам государственности, когда создание письменного документа появилось как потребность зафиксировать юридические нормы, а само письменное оформление свидетельствовало о возросшем уровне общественного сознания.