Николай Шубкин - Повседневная жизнь старой русской гимназии

• Название: Повседневная жизнь старой русской гимназии
• Автор: Николай Шубкин
• Издательство: Издательство Русского Христианского гуманитарного института
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-87516-252-X

Автор публикуемого дневника — Николай Феоктистович Шубкин с 1907 по 1937 г. преподавал литературу и русский язык в гимназиях и средних школах города Барнаула. «Дневник словесника» показывает, как осознавали себя, свою деятельность, свою страну русские интеллигенты тех лет.

«Дневник словесника» любопытен и как социально-педагогический документ, рисующий как бы изнутри жизнь предреволюционной школы в заштатном сибирском городке. Публикуемые записки — подлинный документ своей эпохи. И вместе с тем это напоминание о непреходящей ценности социально-нравственных функций, исполнять которые призваны люди этой профессии, этой судьбы.

---

23 октября

Опять не пришлось писать несколько дней. Да и вообще ни на что сверх обязательной работы не хватало времени. Четверть подходит к концу. Надо успеть проверить все тетради. А сверх того и практические уроки теперь каждый день. Поэтому все время занято. Приходить с 5-го урока в 3 часа. Только успеть пообедать, просмотреть газеты и немного прогуляться, как уже приходит какая-нибудь девица (а то и две) с конспектами. Потом пойдут тетради, потом подготовка к урокам. А там уже 12 часов, т. е. пора спать, так как в противном случае придется вставать с больной головой. И в результате я не мог даже просмотреть бывших у меня 3 дня новых книжек и журналов. Так и пришлось их отдать непрочитанными.

24 октября

Нередко чувствуешь с самого утра какое-то недомогание, сказывается оно и днем, и в такие дни бываешь как-то более раздражителен. Сегодня, например, учительницы заметили мне в перемену, что я выгляжу нехорошо. И когда в VII классе оказалось, что ученицы плохо усвоили урок, я начал ворчать на них; а в VIII классе даже сделал повышенным тоном выговор одной ученице, которая разговаривала с соседкой, а на мое замечание пожала плечами и начала возражать, что она говорит на тему урока.

25 октября

На днях я раздавал сочинения по педагогике восьмиклассницам, и когда, по обыкновению, начал разбирать одно из слабых сочинений, ученица, писавшая его, вдруг запротестовала, отказалась давать объяснения и демонстративно сидела при этом. Я выразил удивление ее недовольству и сказал, что если она написала глупости, то сердиться тут не на кого, а если она не может объяснить своих фраз, то можно подумать, что она не сама писала. Тогда она попробовала было отрицать, что у нее есть в сочинении такие выражения. Но когда я попросил ее посмотреть самой и она, подойдя к кафедре, убедилась в этом, то сразу изменила тон, стала говорить стоя и признала свои ошибки. Возможно, что ей показалось обидным, что я читаю ее ошибки; а особенно выражение «иллюстрированные примеры», где, может быть, была и описка в первом слове, но даже и слово «иллюстрированные» было совсем не к месту. Мне и хотелось выяснить причину таких ошибок и разобрать их неправильность. Так же я разбирал потом и ошибки другой ученицы, которая сама от души смеялась над своим сочинением. Не думал я обидеть и первую ученицу, и она потом, по-видимому, сама это сознала. По крайней мере, на следующий день она сама первая подошла ко мне с каким-то вопросом и видно было, что ничуть на меня не сердится.

26 октября

Сегодня вышла крайне неприятная история в VIII классе. Когда на уроке русского языка я стал спрашивать своих специалисток заданный им урок по грамматике, то оказалось, что они приготовили его очень небрежно. Одна, давши несколько неправильных ответов, осердилась и отказалась совсем отвечать. Другая тоже отвечала плохо, и когда я стал обращаться к другим, то оказалось, что и те тоже плохо знают, а одна даже не слышала, о чем мы говорим. Я стал недовольно ворчать на них, упрекая в нежелании работать. Тогда две ученицы, одна за другой, совсем вышли из класса. Когда же вслед за ними отправилась и третья, я попробовал ее остановить, но она не послушалась. Тогда я, возмущенный их поведением, взял журнал и, сказав: «Тогда и я не желаю с вами заниматься», ушел из класса.

До сих пор с VIII классом и со словесницами, в частности, у меня были хорошие отношения и я надеялся, что так будет и дальше. А потому этот случай крайне тяжело подействовал на меня. Виноваты, конечно, обе стороны: они тем, что действительно халатно отнеслись к грамматике; а я, вероятно, неприятно подействовал на них своим недовольным, ворчливым тоном; в результате демонстративный уход из класса и учениц, и учителя. Но хуже всего, что такие случаи могут вконец испортить наши отношения, которые для меня всего дороже. Поэтому, когда я был сегодня в театре, то знакомые сразу же видели по моему лицу, что у меня есть какая-то неприятность.

21 октября

В одну из перемен у меня было объяснение со словесницами. Одна протестовала против двойки, говоря, что раз она отказалась совсем отвечать, то надо ставить единицу. Я возражал, что она все-таки отвечала и отвечала плохо. Другая оправдывалась тем, что в учебнике этого нет, а моих объяснений она не записала. С этим я согласился и потом зачеркнул ей двойку, т<ак> к<ак> действительно поставил ей сгоряча. Остальные же ученицы заявляли, что впредь они будут как следует учить по грамматике. Вечером у меня была с сочинением одна из учениц, ушедших из класса. Свой уход она объяснила тем, что я осердился, а она не переносит, когда сердятся. Другие же в разговоре со мной мотивировали свой уход боязнью того, что я их спрошу и что останусь недоволен. Таким образом, дело постепенно разъясняется.

28 октября

Сегодня даже и ученица, обидевшаяся на двойку, видимо, успокоилась и даже не сердится на меня. А остальные и тем более. На уроке словесности я опять поговорил немного насчет этого инцидента, причем настаивал на необходимости для них основательно повторить всю грамматику. В заключение я решил сделать вместо одного урока грамматики в неделю по два (один вместо словесности), на что они отвечали, что если это нужно, то они ничего против не имеют. А чтобы это не пошло в ущерб курсу словесности, я предложил им делать по одному добавочному уроку словесности, на что они тоже согласились ввиду главным образом того, что в противном случае не успеют пройти Чехова. Таким образом, кажется, инцидент вполне исчерпан.

Вечером проверял работы своих словесниц и проверял на этот раз с удовольствием. Темы были довольно серьезные: «Славянофильство и западничество 40-х гг.» и «Взгляд Герцена на Россию и ее судьбу» (на выбор). Большинство учениц отнеслось к делу добросовестно, и мне приятно было читать их работы. Оригинального, правда, здесь ничего не было, но видно было, что они усвоили данный материал и относятся к нему сознательно. Приятно было сознавать, что это те самые девочки, которые 4 года назад переходили ко мне в V класс и писали на экзамене только диктовку. И вот они уже в состоянии разбираться во взглядах Герцена, в состоянии оценивать такие явления, как западничество, славянофильство, народничество. Наблюдение за духовным ростом учащихся и сознание, что здесь есть хоть капля и моего труда, — одна из лучших сторон педагогической деятельности, которая искупает многие темные стороны ее.

29 октября

Скоро конец четверти. А потому дома стараешься закончить проверку последних работ, в классе же почти все время приходится употреблять на спрашивание то неспрошенных, то желающих исправиться учениц. Балльная система всего острее даст себя знать в эти моменты, когда приходится выставлять четвертные баллы. Немало на этой почве бывает и неприятностей. Сегодня, например, в VI классе я спросил двух учениц, у которых было колебание в баллах (2 и 3); а потом начал рассказывать, не спросив ученицу В-ву, у которой за сочинение было 3 и 1, а устно она еще не была спрошена и, таким образом, должна была получить 2. Это ее сильно огорчило, и когда я стал расспрашивать, она изменилась в лице, а немного погодя с плачем выбежала из класса. Не спросил же я ее ввиду того, что переспросить всех все равно не было времени, на основании же письменных работ у нее выходило 2 без всяких колебаний. Но потом, принимая во внимание ее недовольство и просьбы других учениц, чтобы им дали возможность исправиться, я обещал спросить трех из них, не спрошенных раньше (и в том числе В-ву), в понедельник, назначив для этого большую перемену, т<ак> к<ак> уроков у них в эту четверть больше уже нет.

В VIII классе после урока тоже пришлось объясняться с одной ученицей Б-вой насчет отметок. Девица эта учится у нас еще первый год; она из семьи важного чиновника, но очень неразвитая, способная больше зубрить, чем понимать, и потому словесность дается ей туго. Устно она уже отвечала у меня и получила 3. Классное сочинение у ней оказалось банально списанным с учебника, а когда она начала уверять, что не списывала, я предложил ей прочесть его наизусть, если она так знает свой учебник (списана была притом та глава, которую ныне даже еще не проходили); она, конечно, не могла; и тогда я поставил ей единицу. Домашнее сочинение, хотя и не было списано, но имело целый ряд ошибок, а главное — так же как и первое, совсем не соответствовало плану; поэтому была тоже поставлена двойка; и за четверть выведено 2. Б-ва начала сегодня высказывать свое недовольство этой двойкой, опять отрицая, что первое сочинение было списано, и оправдываясь тем, что их не учи ли писать по плану и она не умеет. Было при этом наговорено, чти я не даю снисхождения, как другие учителя, хотя она и не нуждается в милости, и т. д. Но я на этот раз остался при своем мнении, т<ак> к<ак> первое сочинение действительно плагиат, а неумение писать по плану для ученицы VII класса совершенно непростительная отговорка. Но в общем оба эти случая оставили в результате весьма неприятный осадок.