Милан Фюшт - История моей жены

• Название: История моей жены
• Автор: Милан Фюшт
• Издательство: Водолей
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91763-029-8

Вышедший в 1942 году роман классика венгерской литературы, поэта, писателя, исследователя в области эстетики Милана Фюшта (1888–1967) сразу приобрел мировую известность, был переведен на множество языков и номинирован на Нобелевскую премию. Любовь, сомнения, муки ревности и разочарования, терзания и вечные поиски счастья не оставляют равнодушным читателя, в какую бы эпоху он ни жил.

---

Такова вкратце история моего обогащения. Может, я еще вернусь к ней, если время позволит.

Первым делом я направился в Лондон. Ну, думаю, уж коль скоро меня опять сюда занесло, наведаюсь-ка я в те места, где мне столько всего довелось пережить десяток лет назад. В пансион, где я некогда обитал, я все же не стал заглядывать, зато повидать мисс Бортон был не прочь.

— Ой, это вы? — воскликнула она, представ передо мной после некоторых проволочек. Ведь я безо всякого предупреждения объявился у них в один не прекрасный, но хмурый день. Красивый дом, с садом, все честь по чести…

— Ой, неужели это вы? — испуганно всплеснула она руками. — До чего же вы изменились, господин капитан…

— А уж вы-то!.. — так и подмывало меня ответить. И откровенно говоря, я не решался особо в нее вглядываться.

На какие чудеса способна природа!

Скажите, возможно ли, чтобы взрослая, сформировавшаяся женщина, выйдя замуж, даже подросла — слышали вы подобное? А вот у меня было именно такое впечатление, что эта дама раздалась и ввысь, и вширь. Вдобавок на ней был надет какой-то гладко-белый балахон, что придавало ей определенное сходство с Ниобеей. По ней было видно, что она без передышки кормит грудью одного младенца за другим и впредь — прости меня, Господи! — изменять этому занятию не собирается.

Что сказать о ее супруге? Он воззвал к моему сердцу таковыми словами:

— Добро пожаловать, господин капитан, в обитель, где все упоминают ваше имя с почтением. — И поднял на меня свои голубые, девически чистые глаза… Они блеснули синевой, напомнив тихую гладь спокойных озер Америки.

Ах ты, так тебя распротак, на кой ляд я сюда притащился! И я уже видел себя, вернее, удачливую свою половину: низко надвинув на глаза свою черную шляпу, я пробираюсь сквозь тьму и ветер и скрываюсь в переулках лондонского пригорода. Иными словами, нельзя возвращаться к прошлому.

Затем мы потолковали о том о сем, о человеческом счастье, как в таких случаях неизбежно. Суть разговора мне не запомнилась. Помню только, как во время беседы оглушительно лаяла их собака, а они урезонивали ее по-французски, потому как общались с собакой именно на этом языке. И разумеется, речь зашла о моей жене — миссис Эдерс-Хилл не смогла удержаться, чтобы не упомянуть ее: пусть мимоходом, ненавязчиво, но все равно с ее стороны это было некрасиво. Это чувство сохранилось у меня и поныне. Правда ли, что я развелся? — Да.

Подали закусить.

— Может, вы не любите масло? — спрашивает меня она же, то бишь бывшая мисс Бортон, моя прелесть, чаровница. Не люблю ли я масло?

— Как не любить! Люблю до без памяти.

— А сладкие бриоши?

— И бриоши люблю-обмираю. Вот только намазывать одно на другое — избегаю. И буду избегать до конца дней моих.

О, до чего славная пара! Вот такие перлы они выдавали:

— Мы очень счастливы, господин капитан.

— Мы придерживаемся очень разумного образа жизни. — И даже спросили, верю ли я этим их утверждениям. А о детях отозвались так:

— Не желаете ли подняться на второй этаж, взглянуть на наших милых зверюшек? Правда, сейчас с ними не все в порядке…

— Уж не хворают ли они? — всполошился я.

Боже упаси, как я только мог такое подумать! Нет, просто расшалились, словно мышки. Но у них, родителей, на такие случаи разработана безошибочная методика. Интересует ли меня эта тема?

— Как же, как же! Конечно, интересует! — воскликнул я.

— Тогда слушайте! — сказал мистер Эдерс-Хилл.

— Только рассказывай со всеми подробностями, — предупредила его супруга.

Словом, они не наказывают детей розгами, как до сих пор практикуют по всей Англии отсталые учителя, они придумали другое, поскольку грубость им не по нраву. Хочу ли я знать, что именно? Буду счастлив узнать. Тогда они расскажут. Если ребенок плохо себя ведет, его одевают в праздничный костюмчик, поскольку в нем нельзя шуметь и озорничать… Здесь родители обменялись многозначительными улыбками опытных укротителей.

— А если даже этого недостаточно, укладываем их в постель. Самое верное средство.

— Малыш не иначе как болен, — говорят ему так, будто у него температура или колики в желудке. Ребенок чуть с ума не сходит, ведь у него ничего не болит. — Не может быть, — возражают ему. — Разве здоровый мальчик будет вести себя, как злой бесенок, не правда ли? — Прикладывают ему к животу компресс, поят касторкой и так далее… Вот и в данный момент такая ситуация. Какого я мнения на этот счет? Я от восторга даже слегка хлопнул себя по лбу.

— По-моему, все правильно, — сказал я. — Вы очень мудро поступаете, мадам. Ведь истинное воспитание заключается не в одном сюсюканье, строгость тоже рекомендуется.

День прошел в сплошных восторгах.

Однако стоит ли иронизировать? Ведь детишки действительно славные крепыши, как оказалось, когда мы вторглись в теплое нутро семейного гнезда: этого избежать не удалось, поскольку меня силой втащили на второй этаж. Подобно крохотным львятам, лежали они в своих кроватках, расстроенные и надутые, пять штук и, если не ошибаюсь, все мальчики. Один даже заметил вслух: «Дали бы хоть кусочек шоколада»… Родители глянули на меня с гордостью.

Повторяю: насмешничай я сколько угодно, но бутузы — весь комплект — были прямо-таки напичканы витаминами. У меня даже мелькнула опасливая мысль, не лопнут ли они от такого количества питательных веществ?

Словом, убрался я отсюда к чертям собачьим. Но допрежь того бросил взгляд кой-куда. Даже нечистый и тот оглядывается, прежде чем выйти из дому.

Во второй гостиной висел дивный портрет девушки с небесным светом в очах. То была моя малышка мисс Бортон, разодетая в зеленые шелка: маленькие грудки, как запретные яблоки, лобик твердый, ручки трепетные, точно пара голубков.

Только лесенки недоставало для моих прежних представлений, дабы могла она по ней куда-нибудь подняться ввысь.

Куда все это девается, куда исчезает: перемалывается в муку? Растворяется в исполнившихся желаниях?

Я почувствовал себя почти счастливым, оттого что не застрял здесь в былое время.

Да, чтоб не забыть!.. Выйдя из детской, я увидел еще кое-что, так как дверь в спальню была открыта настежь и моим глазам предстала святыня в образе супружеского ложа. Широкие, здоровенные кровати — пусть супругам на них сладко спится! — но это еще ладно. Над ложем висели изображения святых мучеников, и это никак у меня в голове не умещалось. Неужели терзания этих несчастных не отбивают охоту к супружеским утехам? Мне бы, например, напрочь отбило. Да при одной мысли об этом бросает в дрожь!

После столь разнообразных впечатлений я решил, что даже к Кодору наведываться не стану, и довольствовался дошедшими до меня слухами о нем.

Итак: Кодор не умер от той страшной болезни, хотя конец его был близок и врачи поставили на нем крест. И вдруг, чудесным образом, к величайшему изумлению лекарей, он выздоровел. (Что почти естественно, если учесть, что вся жизнь его была полна чудес.) Ведь специалисты установили рак, ну а уж когда взялись оперировать!.. Вскрыли, поняли, что случай совершенно безнадежный, и не прикасаясь к опухоли, снова зашили. И вот, в один прекрасный весенний день, Кодор велел подать ему пива и с тех пор ежедневно выпивал по две пииты.

По этой ли причине он излечился окончательно? Сам Кодор утверждает это со всей определенностью. Мне тоже доводилось слышать с тех пор, что подобное явление известно, встречаются опухоли с причудами: стоит вскрыть пораженную полость, и они чудесным образом заживают, судя по всему, под воздействием воздуха.

Впрочем, обстоятельства не так уж и важны, суть же в том, что Кодор чувствует себя хорошо, про хвори и думать забыл и разбогател пуще прежнего. Достиг небывалых высот… аж до самого звездного неба, как выразился безмозглый управляющий «Брайтона».

Он по-прежнему прочно занимал свое место, таким ничего не делается. Целый мир вокруг него ушел под землю, среди них прекраснейшие люди, в том числе и другой управляющий гостиницей, которого я очень почитал, и Грегори Сандерс, кого я очень любил. Но этому толстобрюхому бег времени был нипочем: он, как и прежде, околачивался здесь, вблизи лифтов и вентиляторов, едва постарев. Больше того, даже взгляд его остался прежним: презрительный и пустой, как у верблюда.

— Вот видите, что значит судьба, — изрек он. — К одному, лицом, к другому — совсем наоборот. Нет здесь никакой системы. Миссис Коббет, к примеру, совершенно опустилась. Да-да, — кивнул он с многозначительной улыбкой. — Отправилась в Америку и там сгинула среди ночей.

Он странно рассказывал об этом: язвительно и не без страха. Должно быть, воображал, бедняга, будто бы там буйно процветает разврат, а ночи, подобно вампирам, высасывают из человека все жизненные соки.