Александр Мирер - Обсидиановый нож

• Название: Обсидиановый нож
• Автор: Александр Мирер
• Издательство: Параллель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1995
• ISBN: 5-86067-032-Х

Александр Мирер — выдающийся мастер современной фантастики. Великолепно выстроенный сюжет, нетривиальность идей, отточенный стиль, глубина осмысления образов по праву ставят Мирера-фантаста в первые ряды отечественной, а скорее, мировой НФ.

Авторский однотомник «Обсидиановый нож», открывающий новую серию отечественной фантастики, включает все произведения А. Мирера, созданные в этом жанре, за исключением «детской» повести «Субмарина „Голубой кит“» и некоторых рассказов.

Роман «Дом скитальцев» сразу после выхода стал бестселлером, и найти его на книжных прилавках и полках библиотек практически невозможно. Впервые публикуется полный вариант романа «У меня девять жизней»; повествующего об экспедиции в Совмещенные Пространства и о трагической судьбе обнаруженной там биологической цивилизации. Также ранее не издавалась написанная в жанре фантастического детектива повесть «Остров Мадагаскар». Завершают том рассказы «Дождь в лицо» (печатался в сильно сокращенном варианте под названием «Будет хороший день»), «Обсидиановый нож» и «Знак равенства».

---

— Здоров… Я закрыла его лоб, Адвеста. Володия понял. Я закрыла память во лбу… К утру она откроется.

— Обнимаются… — бормотал Рафаил.

Человек, стоявший у входа, сделал нетерпеливый жест.

— Память во лбу? Володь, объясни, — изнеможенно попросил Колька.

С той же мучительной гримасой Володя стал объяснять, что Дхарма сделала Рафаилу нехирургическую лоботомию, то есть отключила каким-то образом лобные доли мозга. Без этой процедуры Рафаил не мог бы ходить от боли, а сейчас он чувствует боль, но не сознает, что чувствует…

— Так, — вздохнул Колька. — Дхарма… Уверена ли ты, что к утру память во лбу откроется?

Она погладила его по щеке. Он был так выжат, что не отстранялся — гладит нежной ладошкой, хорошо… Рафаил от возбуждения перешел к тупой флегме. Жевал сушеных термитов, икал. Бледный Володя сунулся в блокнот.

— Поспешите, — сказал человек с черным жуком. — Врач Дхарма, ты с ними?

Руки разжались. Девушка поднялась с колен и сурово спросила:

— Кузнец, почему ты распоряжаешься в лечилище?

— Я — Хранитель Памяти, — ровным голосом возразил человек. — По воспитанию я действительно Кузнец, но здесь представляю Нарану. Ты полетишь с больным пришельцем?

— Я — Врач, — сказала девушка.

— Ты полетишь вместо меня и передашь по гонии, когда все кончится.

— Хорошо. Колия, больного надо вести под плечи, я понесу лекарства. Иди, Кузнец…

Все. Больше она не смотрела на него. Утром они расстанутся. Колька поднял себя с беспощадным усилием воли — в этой драке не было гонга на перерыв, и секундант бросил его в последнюю минуту. Он подсунул плечо под Рафкину вялую руку, пробормотал: «Взяли…», и они поплелись к выходу. Волоча ноги, Рафаил хныкал: «Не хочу, не хочу, не хочу!» Человек с черным жуком повел их в черную молчаливую ночь, закрытую сверху куполом лунного света.

Глава 3

Получасом раньше Ахука попрощался со старым Хранителем Памяти на перекрестке трех дорог. Потеребил бороду пятерней, собрал животных на поводки, приласкал Тана, успокоил собак. Он не собирался задерживаться до утра в поселении и идти к Наране, как просил старик, и в то же время, не знал, куда себя девать. На Границу он решил не возвращаться по крайней мере еще несколько дней. У него есть дела поважнее, чем возня с пожирателями крыс. Отрад будет выжимать их из Равновесия… Он прикинул, что обезьянолюди прорвались вчера утром. Их отогнали сегодня к ночи.

Ахука еще помнил, как он впервые вышел с Джаванаром на Большезубых, и Охотник уступил ему первую стрелу по матерому самцу с клыками в локоть длиной… Нет, во имя Равновесия! Он еще может действовать. Привычное, собачье подчинение Наране — превозмочь! Он — человек, Головастый… Он дернул поводки — звери остановились. Тан сейчас же спрыгнул с дерева и попросил ласки и сочувствия, глаза у него слипались, как у человека. Обезьяны должны спать много…

«Рр-а-асс! Рра-асс!» В лечилище трижды и еще трижды ударил гром, сопровождаемый короткими пронзительными свистками.

…Впоследствии Ахука очень удивлялся своей наивности.

Услышав громы, он подумал, что их издали нардики, пугая пришельцев. Создание нардиков-гигантов само по себе было событием неслыханным и позволяло ожидать других небывалых событий. Намеренное исправлялось сверхнамеренным — высшим авторитетом Великой Памяти. Ахука вновь заколебался. Стоял на перекрестке, глядел в небо. Утренняя звезда была яркой, близкой… Не вернуться ли к месту ночлега, чтобы взять с собой трубу? Хотя бы узнать, откуда они — свою планету они могут отличить, наверное, от других звезд. О-ах, он потерял время, пока ткал, как паук, непрочную паутину. Великая порвала ее одним движением… — Во имя Равновесия, вот они!

Нардики возвращались. Шли навстречу лунному свету. Ахука увидел немигающие круглые глаза, сидящие в складке, примерно там, где у человека были бы соски. Увидел плоские горбы на спинах — как раз, чтобы уложить человека. Он побежал навстречу: спины пустые, рядом нет Хранителя Памяти… «Убили!» — вспыхнуло у Ахуки в голове. Возвращаются пустые — убили пришельцев! Три удара — три смерти! Опрометью  он бросился к лечилищу, делая огромные прыжки. Звери тянули его на поводках, рыжая собачья шерсть рдела под луной, то вспыхивали, то’ пропадали пятна на спине гепарда. Рушился мир. Погибало Равновесие. Хранитель, глубокий старец! Впервые в жизни Ахука слышал, как человек говорил не то, что думал.

…Он выбежал на поляну — пусто. Крысы-уборщики с писком катились в стороны. Не останавливаясь, ворвался в лечилище — стол срезан, людей нет… Собаки дергали поводки, визжали, торопили в погоню. Ахука припал на колено, чтобы объяснить собакам работу, и увидел палочки из светлой меди. Грызуны бросили их на поляне, испугавшись охотничьих зверей. Шесть палочек блестели в траве. Железных половинок не было, внутри пусто. Похоже на отрезанное колено бамбука… Приказывая собакам искать след пришельцев, Ахука сопоставил шесть громов и эти шесть палочек из железной поделки Адвесты. Вспомнились странные раны на голове и теле того крии, который ранил пришельца. О-о, железо не дает побегов… «Вперед, рыжие!» — послал собак Охотник. Одна, за другой, бесшумно, носом к земле, они опять бросились на просеку. Трубочки Ахука спрятал в охотничью сумку, перевесил на спину лук, подтянул сапожки и побежал за зверями. Собаки его дожидались у первого поворота — пришельцы свернули, не доходя до больших дорог. Продвигаясь быстрой побежкой, Ахука миновал главный ручей, снабжающий водой все поселение. Неугомонные бобры возились в воде, несмотря на позднее время. Здесь снова ждали собаки. Ахука сам увидел на траве отпечатки лошадиных копыт. След вел на полдень. Трава еще не успела подняться, лошадь только что прошла вдоль ручья, свернула на большую дорогу. Ахука пробежал по следу четырежды дюжину дюжин шагов и увидел лошадь. Хранитель ехал навстречу. «Пришельцев довезли до Площади песен и посадили на Птиц вместе с Дхармой. Ближайшее место из пригодных для взлета птиц Рокх, — соображал Ахука. — До Площади песен надо сделать шагов трехкратно помноженную дюжину. Увидеть следы Птиц, а потом бежать в питомник — еще вдвое… Он отстанет безнадежно». Он круто повернул и догнал Хранителя.

— Где пришельцы? — прямо спросил Ахука. — Здоровы ли они?

— Взлетели на Птицах. Они согласились вернуться в железный дом, — дневным, оживленным голосом ответил Хранитель.

— Ты ведешь лошадь в питомник. Я направляюсь туда и заодно отведу ее. Я облегчу себе дорогу.

Хранитель медлил. Ничего удивительного не было в том, что Охотник спешит добраться до питомника.

— Почему ты спросил меня о пришельцах? — осведомился Хранитель.

— Кару-Кузнец, ты меня не узнал… Я стоял у трех дорог со старшим Хранителем, когда ты провел нардиков к пришельцам. Я испугался их и послал в них стрелу, — добавил Ахука наивно.

Усаживаясь на лошадь и провожая Кару глазами, он сообразил, что второй раз за ночь утаил свои мысли в ответ на прямой вопрос. Он думал об этом, когда приказывал Тану собрать собак и отправиться с ними в стан Охотников. Тан хныкал и ластился к нему. Он думал об этом, пока скакал через поселение к питомнику и отводил лошадь на выгон, и бежал к домам, в которых держали Птиц.

Уход за птицами Рокх не доверяли животным. Птиц нельзя было, как слонов и лошадей, переводить с выгона на выгон — они должны жить на одном месте постоянно, от рождения до старости. Иначе их не заставишь возвращаться домой. В период дождей им надлежало находиться под крышей, так как перья мокли и не давали им взлететь. Поэтому каждая Рокх имела свой дом, как человек. Грызуны убирали из домов помет, обезьяны приносили пищу ко входу, но все прочие работы делали люди — вносили пищу в дом, осматривали и подрезали перья, учили глупых птенцов командам и выводили Птиц на прогулки, когда им не приходилось летать с гонцами. По старой традиции каждый, оседлавший Птицу, именовался гонцом — некогда Рокх поднимались только со специально приставленными искусными наездниками малого роста и веса. Теперь Птицы поднимали рослого мужчину и еще полторы дюжины горстей груза. Правда, их приходилось кормить каждые три часа полета.

В питомнике бодрствовали всю ночь, как и в подземелье Памяти. Дома Птиц светились не изнутри, а снаружи, над входами ветви нависали широкими козырьками, под которыми, возились Хранители Птиц, перебирая орехи. Многие дома пустовали — на Границе было неспокойно, и Птицы работали, перевозя Охотников. Рокх охотнее летает ночью, чем в полуденный жар, но все равно слишком многих нет на месте… Да, за последние месяцы Равновесие действительно изменилось. И это лишь первые признаки… Ахука пробежал на край питомника, к Наседке. В узкой пещере, похожей на подземелье Памяти, в черном жидком перегное лежали яйца Рокх — три локтя в длину, два в ширину. Они высовывались из перегноя, белые, как облака. Подземелье Наседки, пожалуй, было единственным местом в каждом поселении, куда не пускали посторонних, ибо птенцы, еще запертые в скорлупе, запоминали слова и бессмысленные звуки — все, что слышали — и, выросши, отзывались на знакомые звукосочетания.