Ян Карский - Я свидетельствую перед миром

• Название: Я свидетельствую перед миром
• Автор: Ян Карский
• Издательство: Астрель: Corpus
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-45446-2

Книга Яна Карского, легендарного курьера польского антигитлеровского Сопротивления, впервые вышла в 1944 г. и потрясла мир. Это уникальное свидетельство участника событий, происходивших в оккупированной Польше, разделенной между Германией и СССР по пакту Молотова — Риббентропа. Мобилизованный 24 августа 1939 г., молодой поручик Ян Козелевский (Карский — его подпольный псевдоним) сначала испытал ужас поражения от немцев, а затем оказался в советскому плену. Чудом избежав Катыни, он вернулся в Варшаву и стал работать в подполье. Он первым принес союзникам и польскому правительству в Лондоне весть о массовом уничтожении евреев нацистами. Однако не все захотели ее услышать…

Награжденный в годы войны Крестом храбрых и дважды — орденом Воинской доблести, Карский не принял просоветский режим в Польше и остался жить в США. Лишь в 1995 г. он был признан героем на родине и принял из рук Леха Валенсы орден Белого орла. А в 2012 г. Ян Карский, почетный доктор нескольких университетов, получивший от Израиля звание Праведника мира, был посмертно награжден высшим знаком отличия, присуждаемом в США гражданским лицам, — Президентской медалью Свободы.

---

— Вы что, хотите, чтобы Тадек вступил в Сопротивление? — растерянно спросил я.

— У нас в семье сильна патриотическая традиция. Мои предки проливали кровь во всех польских восстаниях. В 1830-м прадед был ранен и сослан в Сибирь на семь лет. Дед участвовал в восстании против царизма в 1863-м. И я хочу, чтобы традиция борьбы за свободу продолжилась. Я знаю Тадека, он копия своего отца. И это, конечно, обидно. Мне бы хотелось, чтобы он походил на деда. Стыдно обращаться к вам, но что же делать! Сейчас, когда Тадек изнывает от безделья и когда друзья от него отвернулись, он выглядит хуже, чем есть на самом деле. Дайте ему шанс. И вы не пожалеете. Он не робкого десятка, очень уважает вас и будет выполнять все ваши приказания. Прошу вас…

Пани Лисовская была не из тех женщин, от которых можно отделаться пустыми обещаниями или красивыми словами. Я мягко ответил:

— Не думаю, что начальство позволит мне взять Тадека. У него дурная слава. Кроме того, это очень опасно. Если его примут, он может погибнуть.

— В моем роду многие умирали за родину, — медленно сказала пани Лисовская. — Смерть Тадека разобьет мне сердце, но я никогда не пожалею, что отправила его выполнять свой долг.

Перед такой просьбой невозможно было устоять. Я взял ее за руку:

— Хорошо, я сделаю все, что смогу. Пришлите Тадека завтра в полдень на берег Вислы к мосту Понятовского, я буду его ждать.

На другой день я встретился с Тадеком. Внешне он произвел на меня неприятное впечатление. Длинный развинченный парень, на вид старше своего возраста, с бледным помятым лицом и опухшими черными глазами.

Наверно, я заговорил с ним излишне назидательным тоном:

— Почему ты не следишь за собой? Можно подумать, неделю спал не раздеваясь. Стыдно!

Он стоял, явно смущенный, неловко переминаясь с ноги на ногу. Я смягчился и сказал не так строго:

— Давай-ка пройдемся, Тадек. Мне надо серьезно с тобой поговорить.

Прогулка была долгой. Я сказал ему о долге перед семьей и перед родиной. Нарисовал кровавую историю разделов Польши и ее борьбы против захватчиков. Объяснил, что если сопротивление прекратится, Польши как самостоятельного государства уже не будет. Исчезнет наша страна, исчезнет даже польский язык. Сравнил положение разделенной и сегодняшней, оккупированной, Польши. Большая ошибка, говорил я, считать, будто сопротивление — это только физическое противостояние. Гораздо важнее сохранить силу духа, устоять перед жестокостью врага, не поддаться на его уловки. Я напомнил ему о подвигах деда и прадеда. Сказал, что считаю его порядочным человеком и что он может рассчитывать на мою дружбу. Наконец, рассказал о нашем деле и о том, какое счастье служить ему.

Щадить его я не стал и прямо сказал, что такие молодые люди, как он, опасны для Польши, что они пятнают нашу честь в глазах союзников и могут «заразить» пагубным примером других. Пристыженный Тадек слушал, и я видел по его глазам, до чего ему тяжело. Почувствовав, что с него достаточно, я обнял его за плечи и сказал:

— В общем, Тадек, я не собираюсь больше читать тебе нотации и в самом деле верю в тебя. Предлагаю тебе помогать нам в подпольной работе. Что скажешь?

Парень чуть не задохнулся от такого внезапного поворота. Глаза его заблестели.

— Вам не придется краснеть за меня, обещаю! — выпалил он. — Только дайте мне шанс.

Я засмеялся:

— Ладно-ладно. На сегодня хватит. Пойдем-ка лучше искупаемся. И запомни: твоя мама не должна знать о нашем разговоре.

Мы быстро разделись и бросились в мутную, прохладную речную воду. А когда вышли на берег и стали одеваться, я, для пущей убедительности и чтобы доказать Тадеку, что он теперь для нас почти свой, официальным тоном приказал:

— Завтра, ровно в десять часов, приходи в дом 26 по Пулавской улице. Будет рассматриваться твоя кандидатура, и, если она будет одобрена, ты принесешь присягу и станешь солдатом польской армии.

— Подпольной армии? — с замиранием духа спросил он.

— Да. У нас три армии: одна в Шотландии, другая на Ближнем Востоке, третья — подпольная — здесь.

Тадек вытаращил глаза:

— Я могу прийти к девяти… или даже к восьми…

— Главное, не опоздай к десяти, — сказал я.

На прощание я протянул ему руку, и он пожал ее изо всей силы.

В церемонии присяги не было ничего таинственного, и символика ее проста и понятна. Тадек должен был, держа в левой руке небольшое распятие, поднять правую и повторять за тем, кто принимал его присягу, торжественную клятву: «Клянусь перед Господом Богом и честным крестом Сына Его верно служить Родине и Свободе. Клянусь, что пожертвую всем, что имею, буду безоговорочно исполнять приказы начальников и хранить доверенные мне тайны. Да поможет мне Господь и защитит жертва Сына Его!»

Как только Тадек произнес слова клятвы, я сказал ему, что буду его начальником, что он должен во всем мне повиноваться и что предательство карается смертью. После чего мы обнялись.

Тадек с самого начала оправдал слова матери. Бурная жизнь в самых разных компаниях и самых разных местах Варшавы приучила его быстро принимать решения, лавировать и не теряться. Кроме того, он был умен и вынослив. Поэтому из него вышел отличный связной. Первое его задание, к которому он отнесся так серьезно, будто от него зависела судьба всей Польши, заключалось в том, чтобы доставить письмо по одному адресу в предместье Новы-Сонча. В конверте лежали вырезки из немецких газет. Я предупредил его, что в этом маленьком городке все друг друга знают и новый человек сразу бросается в глаза, к тому же дом, куда его направляют, находится неподалеку от расположения немецких подразделений, преследующих местных партизан. И в завершение сказал, что добираться ему придется на свой страх и риск, поскольку разрешения на поездку по железной дороге мы не можем ему предоставить. Услышав это, он просиял, как будто его радовало все, что усложняло задачу. Тадек быстро справился с поручением и вручил мне конверт, в который был вложен положительный отзыв о его способностях, — испытание прошло успешно. Все это время я часто виделся с пани Лисовской. Она рассказывала, что сын меняется на глазах. Он стал спокойным, собранным и ходил, потешая мать, с таинственным и важным видом.

Но бесшабашность и тяга этого мальчишки к приключениям очень скоро стали доставлять неудобства. Иногда он доводил меня до бешенства. Однажды мы договорились встретиться на мосту Кербедзя, который круглосуточно патрулировался немцами. Мы должны были прийти с разных сторон. И вот, подходя, я вижу, что Тадек уже на месте, стоит, опершись на парапет, погруженный в чтение нашего «Информационного бюллетеня», а с другой стороны моста идут двое часовых.

Я тоже встал у парапета, чуть поодаль от него. Патруль прошел мимо, не обратив на паренька никакого внимания. Я исподтишка показал ему кулак и подошел поближе, чтобы хорошенько отчитать. Но Тадек подмигнул мне, приложил палец к губам и шепнул «тс-с!», указывая на солдат, которые еще не успели далеко отойти.

В другой раз он заключил пари с тремя другими ребятами-связными и, сидя в автобусе, открыто читал всю дорогу подпольные газеты. Я отругал его за то, что он всех нас подвергает опасности; раскаяние Тадека было таким искренним, что я снова его простил.

Но довольно скоро стало ясно, что работа связным уже не кажется Тадеку такой интересной. Он мечтал о приключениях поярче, однако признаться не решался, поэтому я первым завел об этом речь.

— Тебе, наверно, надоела нынешняя работа? — спросил я.

— Нет-нет, — ответил он довольно кисло. — Мне нравится.

— Но тебе бы хотелось чего-нибудь посерьезнее, порискованнее?

Он благодарно посмотрел на меня и выложил все, что думал:

— Конечно, то, что мы тут делаем, помогает борьбе с немцами, но я не вижу этого собственными глазами. Ношусь туда-сюда, а что происходит, понятия не имею. Хочется работать там, где я мог бы сам, лично, вредить немцам и видеть результаты, понимаете?

— Понятно, Тадек, — сказал я и улыбнулся. — Я постараюсь что-нибудь придумать.

Я поговорил с руководством о Тадеке. И его взяли в подпольное военное училище. Туда принимали юношей и девушек, желавших участвовать в военных акциях. Учили их тактике уличных боев, саботажу, диверсионным операциям, обращению с оружием и взрывчаткой, приемам психологического давления, воздействия на массовое сознание и методам ослабления морального духа оккупантов.

После примерно пятимесячного подготовительного периода самые способные направлялись на стажировку в партизанских отрядах — в горах, в лесах, на болотах. Из этих училищ выходило множество подпольщиков-специалистов, без которых нам было не обойтись.

Поначалу ни сам ученик, ни его родители не знали об истинной цели обучения. По официальной версии тайные классы, где занимались и вполне классическими предметами, существовали для того, чтобы отвратить молодежь от нацистской кампании по оглуплению. Нам не хотелось выказывать кому-либо недоверие, но иногда другого выхода не было, и немало учеников приходилось довольно скоро исключать.